Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне - Науменко Вячеслав Григорьевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/152
• Следующая

Однажды к нам приехал английский капитан с переводчиком Я. (казачий офицер одного из сибирских войск, старый эмигрант), выстроил всю нашу группу и обратился с вопросом, есть ли среди нас желающие ехать в Советский Союз. Все молчали. Тогда он спросил: «Нет?» Как по команде, в один голос ответили: «Нет!» Он объявил: «Насильственно отправлять вас больше не будут».

Через некоторое время переводчик объяснил, что та часть, которой мы подчинялись, уходит и нас принимает новая. У тех солдат, которые отправлялись на родину, была нашивка меч, а у новой — похожая на цвет подсолнуха.

Вскоре лошади были вылечены и разосланы. Наши две группы перевели в лес заготовлять дрова для воинских частей. Работали до ноября месяца, затем приехал переводчик и сообщил:

— Хорошая новость. На днях получите документы цивильных граждан и сможете переехать на вольные работы.

Прошло не больше трех дней. Приехала комиссия: врач и какой-то сержант. Офицеров не было. Опросили каждого, заполнили бланки и уехали. На следующий день на работу не послали и объявили, что сегодня уезжаем в русский лагерь Келлерберг. О существовании этого лагеря мы знали за несколько дней до объявления — туда были перевезены бывшие подсоветские граждане из лагеря над Дравой и освобождены от проволоки. В лагере нас разместили в свободных бараках.

Вечером состоялся митинг. Несколько человек из лагерной администрации выступали с призывом оказать сопротивление сталинским посланцам. Чтобы не застали врасплох, лагерная полиция выставляла посты на случай ночного налета, чтобы они в таком случае поднимали тревогу.

Нас было несколько бывших сотрудников редакции, и один из нас, Е. С, написал обращение, которое напечатали в канцелярии лагеря и распространили.

Многие казаки начали разъезжаться из лагеря и приписываться к другим лагерям: в Клагенфурт, в Виллах болгарами, румынами, сербами и т. д. Я уехал в Клагенфурт, в группу лейтенанта Г., где уже было приписано несколько моих знакомых новых эмигрантов, и был станичник — старый эмигрант.

Лейтенант Г. проявил большую энергию в защите перед австрийской полицией новых эмигрантов и не допустил советскую комиссию для проверки — кто из них новый, кто старый эмигрант. Он заявил, что все старые. Насильственной выдачи больше не было.

М. Алексеевич

Письмо, напечатанное в газете «Таймс» 14 мая 1952 года под заголовком «Репатриированные русские»:

Милостивый Государь. Разрешите мне, как одному из офицеров, главным образом ответственных перед британским главнокомандующим в Австрии в 1945–1946 гг. за выполнение распоряжения бывшего правительства Его Величества о репатриации военнопленных, указать герцогине Атольской (герцогиня Атольская в течение 15 лет являлась членом британского парламента от консервативной партии, кавалер ордена Британской Империи 2-й степени. Изучив сущность большевизма, встала на путь открытой борьбы с ним), что она ошибается в убеждении, что все советские граждане подлежали обязательной репатриации. В британской зоне Австрии единственные русские, принудительно репатриированные против своей воли, были лишь те, кто, будучи советскими гражданами 3 сентября 1939 года

а) после этой даты подняли оружие против собственной страны или союзников;

б) на которых, по мнению советских властей, тяготело явное обвинение в общепризнанном военном преступлении, причем это обвинение было признано правительством Его Величества;

в) дезертировали из советских вооруженных сил (я должен отметить, что бежавшие или освобожденные военнопленные и больные, выписанные из госпиталей, не зачисленные в воинские части, но впоследствии высланные немцами на работу, не рассматривались как дезертиры).

Я могу уверить герцогиню Атольскую, что советские граждане, не подходившие под категории а, б или в, имели право оставаться в британской зоне, если желали.

Освальд Штейн

Письмо, посланное в «Таймс» 18 мая 1952 года:

Милостивый Государь. Письмо г. Освальда Штейна в вашем номере от 14 мая обнаруживает или его незнакомство с тем, что произошло в Австрии в долине Дравы, или его желание забыть о происшествии, которым командование в этой стране в 1945–1946 гг. никоим образом не может гордиться. К сожалению (для него), еще существуют уцелевшие лица, которым удалось спастись от позорных насильственных выдач в Лиенце, Клагенфурте и Шпитале, могущие засвидетельствовать, что безразборчивая выдача советским властям не была ограничена категориями, указанными г. Штейном. Никоим образом нельзя отнести женщин и детей к числу советских граждан, поднявших оружие против советской страны или союзников, или совершивших военные преступления, или дезертировавших из Красной Армии. Никакой проверки (скрининга) не было сделано, но в назначенный день (1 июня в Пеггеце) жертвы были окружены отрядом, состоявшим из танков и частей Палестинской бригады (насилие производили чины не Палестинской бригады, а 8-го Аргильского Сутерландского Шотландского батальона британской королевской армии), выполнявшими приказание с чрезвычайной грубостью: беженцев, преимущественно женщин и лиц, неспособных носить оружие, насильно загоняли в грузовики и отвозили в советскую зону. Когда испуганная масса людей, сломав забор, пыталась бежать, их преследовали и снова ловили. Многие кончали с собой, и сообщалось, что из реки Дравы было выловлено семьдесят трупов.

Г. Беннигсен

Граф Г. Бенигсен в 1952 году являлся почетным секретарем комитета Русского общества помощи беженцам в Великобритании.

20 мая 1952 года из редакции «Таймса» была получена открытка: «Редактор, свидетельствуя свое почтение, с благодарностью уведомляет о получении посланного ему сообщения». Само сообщение напечатано НЕ БЫЛО.

Автор, вместе с женой и двумя малолетними детьми, пережил трагедию выдачи и дает картину того, что происходило на его глазах.

<…> После ареста офицеров, моральным возглавителем стало духовенство, главным образом благочинный Казачьего Епархиального управления о. В. Г. (донец), а организованной, дисциплинированной силой — юнкера Казачьего Военного училища.

… Рано утром (1 июня 1945 года), еще до восхода солнца, появилось духовенство в облачении. Кое-кто из пожилых казаков брал с подвод, на которых находилось имущество походных церквей, или из помещений, оборудованных для этой цели, хоругви и иконы и становился возле.

Привязав к своим подводам или к деревьям лошадей, целые семьи присоединялись к ним. Причем у некоторых в руках были иконы, вывезенные из родных мест, которые с таким риском для себя им удавалось хранить десятки лет, живя в богоборческом СССР.

В назначенное время с пением пасхальных песнопений, так как был послепасхальный период, процессии тронулись, идя по дороге, ведущей в лагерь Пеггец. На пути следования к крестным ходам присоединялись выходившие из леса от своих подвод или палаток казаки и казачки с детьми. По мере приближения к лагерю, их становилось все больше и больше. Входя в лагерь через ворота, находившиеся в разных местах изгороди, крестные ходы становились на его площади вокруг лагерного духовенства, где на помосте уже стояли столы, накрытые белыми скатертями, предназначенные для совершения литургии, для престола и жертвенника. Те, которые держали в своих руках иконы и хоругви, стали по обеим сторонам духовенства, а два хора (кубанский, под управлением Ш., и епархиального управления, под руководством А.) расположились сзади. Вокруг стояли несколько тысяч молящихся, а их всех окружали юнкера и молодые казаки, решившие защищать стариков, женщин и детей.

<…> К девяти часам утра, когда все крестные ходы сошлись, началась Божественная литургия. На этот раз возглавлял духовенство протоиерей о. В. Н. (с Кубани) — старик лет шестидесяти, окончивший в прошлом два факультета высших учебных заведений. Этот батюшка был в кадетском корпусе законоучителем и преподавателем русского языка.

• Предыдущая
• 35/152
• Следующая