Убийство по-домашнему - Барретт Мэри - Страница 11

— А ты еще пьешь? — удивился я.

— Глупый! То был завтрак, а теперь ужин. Сейчас я тебе тоже принесу. — Она налила коктейль в бокал. — Я подумала, что ты, возможно, перед ужином захочешь немножко выпить и поэтому потихоньку заскочила к тебе. Хочешь?

Убаюканные на минутку подозрения пробудились во мне с новой силой.

— Но ведь ты говорила раньше, что мне нельзя пить…

— Ну, конечно же, тебе нельзя пить, любимый, — рассмеялась она, показывая мелкие белые зубки и кончик розового языка. Она почти страстно склонилась надо мной, подсовывая мне бокал. — Но это маленькое исключение из правил останется между нами…

— Меня соблазнила женщина, — сказал я, беря у неё из руки бокал. Обжигающий вкус, который я почувствовал нёбом, доставил мне удовольствие.

Марни положила ногу на ногу и по-прежнему внимательно смотрела на меня.

— Селена… — внезапно сказала она. — Ну, как она тебе понравилась?

Напиток еще больше обострил мою бдительность. Я чувствовал, что мне непременно нужно соблюдать осторожность. Сам не зная перед кем, не понимая почему.

— А тебе? — ответил я вопросом на вопрос.

Марни пожала плечами.

— Это не имеет никакого значения. Селена ведь не моя жена, а твоя.

— В самом деле? — Не знаю, почему я задал ей этот вопрос.

— Что значит «в самом деле»? — Густые изогнутые ресницы Марни затрепетали. Она вырвала у меня из руки наполовину полный бокал. — Ну знаешь, Горди! Чтобы какие-то несчастные полбокала так ударили тебе в голову…

Дверь снова открылась, и в комнате появилась мать. Ее взгляд остановился на Марни.

— Марни, надеюсь, ты не давала Горди ничего выпить?

— Конечно, нет, — с невинной миной ответила Марни.

— Я уверена, что Нэйт был бы этим очень недоволен, — сказала мать и улыбаясь подошла ближе к кровати.

— Ты голоден, любимый? Сейчас я принесу тебе ужин.

— Я охотно что-нибудь съем, — сказал я.

— Это замечательно! Ты выспался?

— Да. И вообще чувствую себя прекрасно.

Я украдкой наблюдал за матерью, стараясь уловить какие-либо проявления неискренности в ее поведении. Она полушутя, полусерьезно улыбалась мне, словно догадывалась о моих неясных подозрениях и старалась показать их неуместность.

— Только без каких-либо огорчений, любимый, без каких-либо бессмысленных галлюцинаций, — сказала она.

— Без того, что я не Горди Френд?

Марни снова захлопала ресницами. Она повернулась было в сторону матери, однако потом передумала. Мать погладила ее по голове.

— Уходи, доченька, — сказала она. — Мы уже садимся ужинать.

Когда Марни вышла из комнаты, мать обратилась ко мне:

— Ну так как, сынок? Ты уже вспомнил что-нибудь? Может быть, хотя бы меня?

— Еще нет, — ответил я.

Та же самая горничная, которая раньше доложила о визите врача, на этот раз вошла с подносом в руках.

— А вот и ужин для тебя, любимый, — сказала мать. — Когда ты закончишь есть, я пришлю сюда к тебе Йена. Он займется мужской стороной твоего туалета. — После чего она, как бы с облегчением при виде ужина, который стал прекрасным предлогом для ухода, пробормотала еще раз свое «любимый» и вышла.

Горничная придвинула ночной столик и поставила на него поднос с ужином. На ней был, очевидно, рабочий наряд, и она явно старалась придерживаться стиля тактичной, хорошо подготовленной и постоянной горничной. Однако ей это не очень удавалось. Она была довольно толста, а уложенные в сложную прическу обесцвеченные перекисью водорода волосы наводили на мысль о барах. Я помнил, что мать называла ее Нетти.

— Спасибо, Нетти, — сказал я. — Все выглядит очень аппетитно.

— Это очень хорошо, что вы начали есть, мистер Френд, — захихикала она. Ужин, поданный в красивом сине-белом сервизе, действительно выглядел многообещающе. Вот, подумал я, мне представляется прекрасная оказия раз и навсегда покончить с моими безумными подозрениями. Если здесь существует какой-то заговор, то эта девушка наверняка в нем не замешана.

Поэтому я спросил её как бы от нечего делать:

— Как по-твоему, Нетти? Я стал намного лучше выглядеть после этой автомобильной аварии?

Она снова захихикала, поправляя скромный чепчик на менее скромной прическе.

— О, мистер Френд! Пожалуйста, не спрашивайте меня об этом, я не знаю.

— Почему же?

— Вы потеряли память, правда? — С каждой минутой её тактичность и осторожность уменьшались. — Кухарка говорила об этом на кухне. О Боже! Это ужасно!

— Но какое отношение это имеет к моей потере памяти?

— То отношение, что вы меня спрашиваете, стали ли вы лучше выглядеть после этой аварии. — Она расхохоталась, демонстрируя розовые десны с сетью красных прожилок. — Но ведь я вас никогда в жизни не видела! Я впервые увидела вас, когда вас привезли из больницы…

— Ты новенькая?

— Ну, ясно, что новенькая! Меня приняли на службу сразу после того как… как умер старый мистер Френд. Они уволили тогда всю прислугу, за исключением Йена. Мистер Френд отказал ему от места в самый день своей смерти, однако после смерти старого мистера Френда его снова приняли на службу.

Я изумленно уставился на нее.

— Но ведь мой отец умер месяц тому назад. А автомобильная катастрофа произошла две недели назад. Ты ведь могла видеть меня между двумя этими событиями.

— Нет! Я не видела вас, мистер Френд! — В ее хихиканье прозвучала какая-то странная нотка. — С момента смерти вашего отца вас здесь не было.

— А где я мог быть?

Она немного поколебалась, а потом выпалила:

— Где вы могли быть, мистер Френд? Старая кухарка рассказала мне, когда уходила отсюда. Они говорили, что вы куда-то уехали. Но вы не появились даже на похоронах отца. Старая кухарка говорила, что это… Скорее всего одна из ваших…

Она замолчала, и у меня создалось впечатление, что она хотела прикрыть себе рот рукой.

— Одна из моих?.. Говори же, — настаивал я.

— Ой!.. Я в самом деле не должна… — со смехом начала она выкручиваться.

— Одна из моих?..

— Одна из ваших… штучек, — наконец сказала она, снова широко улыбнулась и, словно это признание создавало между нами какую-то связь, подошла ближе. — Потому что вы… немножечко любите… ну, это, — закончила она выразительным жестом.

— Ага; понимаю! — сказал я. — Другими словами, целых две недели до автомобильной катастрофы я был мертвецки пьян. Но почему я выбрал для отъезда именно тот день, когда умер мой отец?

— Ах, эта старуха! — Нетти снова захихикала. — С ее воображением нужно не кухаркой быть, а писать романы! Чего только она ни навыдумывала!

— Например? Что она рассказывала?

Нетти внезапно пришла в замешательство.

— Э, ничего особенного. — Замешательство сменилось явным беспокойством. — Умоляю вас, мистер Френд, не обмолвитесь никому ни словечком о том, что я вам тут говорила. О том, что вы уехали и так далее… Я не должна была обо всем этом вам рассказывать!

— Забудем об этом, Нетти!

Я не настаивал, так как был уверен, что все равно больше ничего не вытяну из нее в эту минуту. Она неуверенно смотрела на меня, словно никак не могла отважиться. Через несколько секунд, оглянувшись на дверь, она прошептала:

— А может, вы хотите выпить? Я несла из кухни этот тяжелый поднос и не могла…

— Весьма сожалею, — сказал я, — но мне прописали строгую диету.

— Жаль. — Она склонилась надо мной и тихо сказала: — Иногда я имею доступ в подвал… Если на десерт будет что-нибудь с шерри… Может, чуточку джина… В следующий раз я что-нибудь принесу вам, хорошо?

— О'кей!

Розовые десны снова показались во всей своей красе.

— Я тоже люблю иногда пропустить рюмочку, мистер Френд! — доверительно сказала она. — Так что я вас понимаю!

Она поправила сбившийся чепчик и, покачивая бедрами, вышла из комнаты.

Итак, у меня появилась приятельница! Я был доволен этим. Никогда заранее неизвестно, когда может пригодиться друг…

Однако куриная грудка, тушенная в вине, уже не казалась мне такой аппетитной. Так значит, после смерти отца уволили всю прежнюю прислугу… Почему? — задумался я. Кроме того, от меня утаили, что целых две недели до автомобильной катастрофы я был мертвецки пьян. И снова — почему?