Россия солдатская - Алексеев Василий Михайлович - Страница 62

• Предыдущая
• 62/63
• Следующая

— В полевую почту? — спросил Григорий.

— Да, сдаю письма нашего батальона, — ответил красноармеец.

Лицо у него было добродушное. Фронтовик, — решил Григорий.

— Подождешь? Я напишу открытку сестре. Сдашь заодно? — попросил Григорий.

— Ладно, пиши, — согласился красноармеец.

Григорий достал открытку и быстро написал Леночке:

«Чувствую себя плохо: кажется начался рецидив ревматизма, мучившего меня в 1930 году. Если не буду писать, значит направлен в госпиталь.»

Солдат взял письмо, положил в общую пачку и ушел. Григорий почувствовал прилив энергии. Пройдясь несколько раз около блиндажа, он тихо отошел в сторону и остановился. Никто за ним не следил. Григорий повернулся и, не торопясь, сдерживая волнение, пошел по направлению к передовой. Никто не обратил на него внимания.

Выйдя на бугор, с которого была видна немецкая передовая, Григорий остановился. До сих пор им владела только одна мысль: надо избежать ареста. Вскоре после того, как Григорий вышел из леса, в котором был расположен штаб полка, он натолкнулся на заградительный пост. Опять это был тщедушный подросток. Постовой молча пропустил Григория, но на этот раз обостренная впечатлительность Григория не отметила В поведении часового ни смущения, ни скрытого страха. Выход на передовую был открыт.

Ушел! — обрадовался Григорий, но чувство облегчения продолжалось только до гребня холма.

Даль за немецкой передовой манила надеждой на свободу, но столб земли взметнулся там, где должна была быть советская передовая. Второй, третий… Артиллерийская подготовка продолжалась — значит, контратаки еще не было. С тихим жужжанием пролетела пуля. Григорий пригнулся к Земле и побежал к танку. В яме между гусеницами было холодно, но сухо.

Хорошее место, — подумал Григорий, не тыл и не передовая, никого, кроме мертвого немца, и полуживого русского.

Григорий почувствовал озноб и тошноту.

— Что со мной? В самом деле контузия или просто я переутомился, изголодался и простудился? Как хорошо было в санитарной палатке около печки! Зачем он полез в мой мешок? Шутка сказать, мог бы неделю отдохнуть в тепле и сухости!

Озноб усилился.

Леночка наверное получит мое письмо, получит и поймет, что я могу быть арестован. Несчастная! Опять новое беспокойство. А где Катя, что они с ней сделали?

Григория охватил приступ бешенства.

Нет, хуже большевиков ничего не может быть!

Сильно заболела голова.

Да, это только страх ареста заставил забыть о контузии, а я действительно весь разбит. Хватит ли сил дойти до своей роты? Умереть одному в этой дыре под танком… а не всё ли равно — умирать одному или на людях? Нет, одному страшно…

Григорий вылез из ямы и, прячась за танком, посмотрел вперед. Начинало темнеть. На фоне серых облаков таяли силуэты расщепленных деревьев» Неудержимо потянуло к людям.

— Надо обдумать, — остановил себя Григорий. — Немцы могут атаковать ночью или завтра утром. Эту высоту они должны будут занять во что бы то ни стало. Может быть, самое разумное дождаться их здесь?

Григорий посмотрел на труп немца и не сразу понял, что с ним произошло.

— А, это зубы обнажились! Раскрылся рот.

Труп улыбался. Холод острой струей пробежал между плеч.

— Почему этот труп попадается мне всё время на глаза? Разве мало их лежит вдоль фронта?

Мрак сгущался больше и больше. Заморосил дождь. Григорий перекинул мешок за плечи и стал пускаться в овраг.

Минометчики стояли на том же месте, но что-то изменилось за сутки, которые отсутствовал Григорий. Больше было воронок, больше разбитых блиндажей, меньше минометов и значительно меньше людей. Григорий стал подниматься от реки вверх по оврагу, когда только что кончилась вечерняя стрельба. Первый из попавшихся минометов еще дымился, но около него же не было никого и, несмотря на дождь, он стоял ничем не прикрытый в обсыпавшемся окопе, Несколько копошившихся у блиндажей бойцов не обратили на Григория внимания. Григорий пошел к блиндажу командира роты. Вместо него, зияла воронка и валялись обгорелые доски.

— Где командир роты? — спросил Григорий высунувшуюся из щели физиономию.

Физиономия ничего не ответила и скрылась. Григорий пошел дальше и вдруг увидел Козлова. Козлов посмотрел на него тусклыми глазами и хотел пройти мимо. Григорий окликнул его. Козлов остановился.

— Меня не приняли в госпиталь, я вернулся. Где командир взвода и командир роты?

Козлов не сразу понял, что говорил Григорий.

— Я вернулся, — повторил Григорий, — мне надо найти командира взвода или командира роты.

— А… — протянул Козлов, — командир роты вон в том блиндаже. Старый блиндаж сегодня утром разбило. Хорошо, мы с ротным снаружи были, а политрука и санитарку накрыл-таки… Санитарку жаль, — добавил Козлов.

Лицо его постепенно делалось осмысленным, он как будто просыпался.

— А немецкая атака была? — спросил Григорий.

— Нет, пока не было. Обстреливать зато стали так, что спасения нет! От батальона одна наша рота осталась. До вчерашнего дня было шестьдесят человек, сегодня осталось сорок. Прошлую ночь в минометных гнездах провели, все атаки ждали.

Козлов повернулся и пошел.

Два месяца тому назад в батальоне было 360 человек, — вспомнил Григорий, направляясь к блиндажу командира роты.

Лицо ротного осунулось и посерело. Он сидел и курил у входа в узкую, свежевыкопанную щель. На Григория он посмотрел так же безразлично, как и Козлов.

— Не приняли в госпиталь, товарищ командир, — сказал Григорий. — Мой миномет разбит, куда мне идти?

На Григория поднялись стеклянные глаза.

— Найди где-нибудь винтовку и иди в верхний конец оврага, там есть стрелковые гнезда, будешь ночь дежурить. В случае немецкой атаки поднимай тревогу.

— А вы не назначите меня в какой-нибудь расчет? — спросил Григорий.

— Какой еще расчет! Тебе говорят, что делать, — командир роты выругался. — Приказ Сталина: ни на шаг не отступать. Иди, куда приказано! Там боец дежурит. Не найдешь винтовки, возьми у него, а его сюда пришли.

В том месте, где кончался овраг и начиналась возвышенность, на которой был контужен Григорий, у старой заброшенной дороги, пересекавшей обе линии фронта, была выкопана глубокая круглая яма. В ней Григорий нашел дремавшего красноармейца с немецким карабином в руках, Красноармеец отдал Григорию карабин и уходя дал Григорию совет;

— Если увидишь кого-нибудь из командиров, то сейчас и выстрели. Приказано стрелять всё время.

Григорий снова остался один. Где-то, далеко слева, шел бой, гремела артиллерия, а когда затихали взрывы, доносился треск ружейной перестрелки. Хотелось спать. Григорий потерял представление о времени и все его чувства и желания слились в одно: поскорее бы кончилось это мучение, всё равно чем — смертью, пленом или просто потерей сознания. Со стороны ноля послышались шаги. Григорий стряхнул тяжелую дрему и прохрипел:

— Кто идет?

— Командир второго взвода.

Стройная тень приблизилась. Это был командир взвода Григория. Шел он неторопливо и когда поровнялся с Григорием, остановился.

— Я был контужен и ходил в тыл, — сказал Григорий.

Ему стало неудобно за то, что он, вернувшись, пошел прямо к командиру роты.

— Я думал, что ты убит, — ответил командир взвода обычным ласковым голосом.

— Вася убит, а я уцелел, — сказал Григорий.

— Много убитых! — голос командира взвода стал еще тише. — В нашем взводе всего один расчет остался. Ты смотри в оба: атака может начаться в любую минуту.

Командир взвода скрылся в овраге.

Утром Григория сменил наводчик одного из уцелевших расчетов. Полуживой Григорий пошел на его место в расчет.

— Наконец, посплю! — радовался Григорий, спускаясь в блиндажик, выкопанный одним из убитых красноармейцев расчета.

Блиндаж, почти незаметный из оврага, внутри оказался превосходным. Он был перекрыт толстыми досками и уходил метра на четыре в землю. На дне лежали доски настила, а на досках много хворосту и две плащ- палатки.

• Предыдущая
• 62/63
• Следующая