Россия солдатская - Алексеев Василий Михайлович - Страница 58

• Предыдущая
• 58/63
• Следующая

— Ты что, всерьез решил? — Григорий с любопытством посмотрел на Петьку.

— А почему же не пойти? — ответил тот с обычным задором.

— А потому, что убьют, — тон Петьки стал раздражать Григория. — Когда стемнеет, еще можно будет рискнуть, а идти сейчас, на виду у немцев, не вижу никакого смысла.

— Ночью могут перевести на другую позицию, или связисты увидят и подберут, — не сдавался Петька.

— Ну, как? — строго спросил Григория командир расчета, гревшийся около блиндажа на солнце.

— На наших глазах прямым попаданием на куски разорвало, — сказал Григорий мрачно.

— А ящик с консервами у берега в тине лежит, — добавил Петька. — Я Сапожникову предлагал на ту сторону за ним ехать, а он не хочет.

— Днем ехать глупо, — сказал Григорий. — Ночью и то, по-моему, слишком рискованно.

Сержант ничего не ответил, но в злых, рысьих глазах Григорий прочел голод, раздражение и жадность.

— Мин так и нет? — небрежно спросил Петька.

— Нет, — сержант затянулся махоркой и сплюнул по своей всегдашней привычке.

— Я схожу поговорю со старшиной.

Петька пошел вдоль затихшего берега. Григорий остался вдвоем с командиром расчета и разговор сразу прекратился. Оба молча пускали клубы дыма. Григорий смотрел на загорелое жестокое лицо сержанта и думал: похож на волка и ищет стаю посильнее. Потому, как говорят, и подал в партию. Ему все равно где быть: у Пугачева или в опричине.

Сержант подозрительно покосился на Григория и отвернулся: антипатия была взаимной. На дорожке, протоптанной вдоль обрыва, вновь появился Петька в сопровождении длинного, нескладного солдата, знаменитого мародера Ивана Кучина или просто Кучи, того самого, которого не могли разбудить при смене караула, когда после выхода дивизии на фронт Григорий, в лунную июньскую ночь, дежурил у миномета. Петька и Куча приблизились и остановились против Григория и командира расчета. Одновременно на дорожке появилась толстая фигура ротного старшины Столяренки, хитрого и ловкого украинца.

— Вот, Кучин соглашается ехать за консервами, — сказал Петька. — Мы уже говорили со старшиной — он разрешает.

Глаза Петьки горели озорством и решимостью. Большое небритое, в экземе, лицо Кучи оставалось вялым и безразличным.

— Они поедут на ту сторону и пойдут тем берегом, — подошел старшина, — а мы посмотрим с этой стороны от поворота.

Боится, что Петька и Куча съедят консервы, — понял Григорий.

Вечер был неожиданно тихий и теплый. Река успокоилась, вода спала. Григорий, старшина и командир расчета медленно шли вниз по берегу к повороту реки. Противоположный, высокий в этом месте берег кончался крутым обрывом. На его красно-желтом фоне двигались две серые фигуры: они то подходили к самой воде, то влезали на обсыпающийся под их ногами берег, осторожно обходя воронки, Григорию было жаль обоих и особенно Петьку. Конечно, трудно, не зная расположения немцев, определить, какая часть берега им видна, но, судя по тому, как они обстреливали плот, невозможно себе представить, чтобы это делалось наощупь.

Около поворота желтый обрыв кончился. Берег делался отлогим и на нем чернело несколько воронок. Петька и Куча скрылись в одной из них и, видимо, осматривались. Командир расчета остановился у самого поворота, не доходя до минометного гнезда, из которого несколько часов тому назад так смело стреляли ребята. Миномет лежал на боку, ребят не было — немцы-таки нащупали если не их самих, то их оружие.

— Вон остатки плота и ящик, — сказал старшина, садясь на землю.

Григорий вспомнил, как выли здесь мины и невольно попятился к обрыву. Из воронки на противоположной стороне высунулась голова Петьки, потом показались плечи. Петька вылез из воронки и сейчас же за ним вылез Куча. Оба постояли и начали медленно продвигаться по открытому берегу.

Сейчас их накроют минометным залпом! Григорий зажмурился. Было тихо и только вода журчала. Немцы не подавали признаков жизни. Григорий раскрыл глаза, Петька и Куча вошли в воду и, пригибаясь к реденьким камышам, брели по направлению к ящику.

Место у ящика пристрелено. Их могут подпустить совсем к нему и тогда… — думал Григорий.

Шеи старшины и командира расчета были напряженно вытянуты, Петька и Куча наклонились над ящиком, перекладывая его содержимое в вещевой мешок.

— Так и есть консервы, — сказал командир расчета, — желтые мясные банки!

Петька и Куча, продолжая пригибаться, побрели к берегу. Немцы молчали. Григорий не верил своим глазам.

— Молодцы ребята! — сказал старшина. — Теперь хоть бойцов мясом накормим.

Петька и Куча быстро пробежали по берегу и скрылись в той же воронке. Водворилось молчание. Прошло минут пять, никто не появлялся.

— Что же это они? — не выдержал старшина.

— Жрут консервы! — с нескрываемой ненавистью в голосе сказал командир расчета.

Снова замолчали. Шеи командиров оставались напряженно вытянутыми. Григорию стало смешно и противно.

— Если и половину съедят, то это их право, — сказал он насмешливо.

Ни старшина, ни командир расчета ничего не ответили. Шеи их несколько сократились. Вопрос был ясен; Петька и Куча ели, сидя в воронке, в полной недосягаемости для своего начальства.

— Зря Петьку одного не отправили! — сказал старшина. — Куча не то, что все консервы, а чорта сожрать может!

— И клали нарочно так, чтобы мы банок сосчитать не могли, — прошипел командир расчета.

Из ямы одновременно показались две головы. Петька и Куча вылезли на берег и пошли медленной, сытой походкой. За плечами Петьки болтался тощий вещевой мешок.

— Так и есть: все сожрали! — сказал командир расчета, поднимаясь с земли.

— Надо было тебе идти вместе с ними, — наставительно сказал старшина.

Командир расчета только злобно посмотрел на него, ничего не ответил и нервно зашагал по берегу.

Вечером Григорий получил свои 50 грамм мяса.

— Это они, сволочи! — сказал Петька, равнодушно засовывая в рот всю порцию. — Не меньше как целую банку старшина при дележе зажилил. Я-то ведь знаю, скольке их было — меня не проведешь!

Политрук вызвал Григория к себе в блиндаж. На этот раз он помещался не в бутылкообразной дыре, а в настоящем блиндаже, вырытом и укрепленном солдатами для политрука и командира роты.

— Вот что, товарищ Сапожников, — начал запинаясь политрук, — я знаю вас как грамотного и дисциплинированного бойца. Из центра приехали крупные политические работники и хотят поговорить с фронтовиками…

— Пойдешь вечером с политруком на политсобрание, — перебил командир роты, — и смотри, чтобы доставить его туда и обратно, а то я наших бойцов знаю: чуть обстрел, так в разные стороны! Нет, чтоб о командирах позаботиться.

— Вы, товарищ Сапожников, постарайтесь побриться и почистить шинель, Поищите, кстати, пояс, — добавил политрук вкрадчиво.

— Плащ-палатку русского образца возьмешь у меня, — буркнул командир роты, — а то все трофейных понабрали, от немцев вас не отличишь!

Когда стемнело, Григорий и политрук начали пробираться в тыл. Стрельба почти прекратилась, но что- то необычно тревожное чувствовалось вдоль всего фронта. Чаще обыкновенного раздавались отдельные выстрелы, чаще обыкновенного взлетали осветительные ракеты над немецкой передовой. Когда желтоватый свет ракет загорался близко, политрук неуклюже падал в грязь и тянул за собой Григория.

— Нечего зря рисковать, — говорил каждый раз политрук вставая, когда ракета гасла, — а то немецкие снайперы вперед выползают: раз и готово!

Отойдя с полкилометра, остановились перекурить. Для перекурки политрук выбрал блиндаж, вырытый под разбитым немецким танком, как раз между двух мощных гусениц. Подходя к танку, Григорий заметил при блеске далеких ракет труп немца в нескольких шагах от развороченной прямым попаданием боевой машины.

— Запомни это место, — приостановился политрук, — чтоб не сбиться на обратном пути. Когда дойдем до танка, то сразу в овраг, в сторону реки.

• Предыдущая
• 58/63
• Следующая