Гардарика любовь моя - Кедрин Андрей Викторович - Страница 27

• Предыдущая
• 27/44
• Следующая

Их утро началось необычно. Горничная пришла на работу вовремя, но, в отличие от предыдущего дня, одета была очень скромно и старалась не попадаться хозяевам. Тайра, однако, все же улучила момент, и, поймав девушку за руку, усадила рядом с собой. Опухшие веки, покрасневшие глаза сказали многое, но от вопросов горничную избавить не могли. Она и не сдерживалась особо.

— Ритка…пятнадцать исполнилось… первый день вчера на работу вышла… — Всхлипывания заглушили ее дальнейшие слова.

— Ты толком можешь рассказать, что за Ритка и что с ней случилось? — Глаза девушки разом высохли. Соснову показалось, что она сейчас сорвется на крик.

— Это вы мне расскажите, как сестренка погибла! Вы туда ездили! — Спазмы в горле не позволили ей выплюнуть слова, как хотелось, но сиплый голос подействовал не хуже истеричного визга. Супруги молча переглянулись.

— Это был несчастный случай… — Горничная подхватилась с места.

— Так, значит это правда! Ее убил один из правителей, а все граждане сговорились! Я… — Тайра коротко и точно ткнула пальцами в шею девушки. Та упала бы, но сержант вовремя поддержала ее и усадила безвольное тело на стул.

— В аптечке должен быть транквилизатор… — Алексей кивнул, метнулся в гостиную. Когда веки горничной дрогнули, в ее плечо уже впилась иголка автоматического инъектора. Девушка слабо пошевелила руками, пытаясь освободиться, но быстро обмякла на стуле.

— Слушай меня, слушай! — Соснов похлопал ее по щекам. — Если ты кому-нибудь скажешь тоже, что и нам, ты просто исчезнешь. Этот человек опасен, он убил твою сестру и, если понадобится, может уничтожить свою семью. Тебе страшно и тяжело сейчас, мы понимаем это. Никто не узнает, что ты говорила нам. Слушай меня, сейчас мы поставим тебе еще один укол, ты проспишь до полудня и будешь чувствовать себя лучше. Спать. — Алексей махнул рукой, и Тайра снова прижала инъектор к руке горничной.

— Ты что, программировал ее? — Соснов положил спокойно посапывающую девушку на диван в гостиной, прикрыл ноги пледом и только тогда повернулся к жене.

— Релаксен-250, который мы ей вкололи, имеет очень интересный побочный эффект — примерно через минуту после попадания его в кровь отключается контроль над сознанием. В течение тридцати-сорока секунд человек может слушать указания, но уже не в состоянии возразить на них или поставить психологический барьер. Потом наступает эффект транквилизатора и это «окошко» в подсознание закрывается. Пациент засыпает, а потом не помнит, что ему говорили. Но в большинстве случаев он будет поступать в точности, как ему посоветовали, особенно если знаешь, как говорить.

— Интересно… нам не говорили про это свойство лекарства… — Алексей посмотрел на жену с легкой улыбкой.

— Я девять лет проносил черную форму репортера. От кителя следователя службы гражданской безопасности она отличается лишь эмблемой. Это правильно, потому что основы подготовки у нас одинаковые. Основы психической ломки, методика допроса с использованием психотропных препаратов и без них включены в базовый курс обучения и у тех и у других. Правда, всего, что известно следователю, я не знаю — нас учили, что называется, на всякий случай.

— На какой, к примеру? — Соснов пожал плечами.

— Репортер действует вместе с регулярными силами. Может, понадобится допросить пленного…

В этот день Алексей недолго пробыл в своем кабинете. Повинуясь телефонному звонку, он спустился в подземный кабинет своего отца. Вадим Соснов был не один — маленькую комнату мерил шагами его ближайший помощник, полковник Константин Сергеев. Собеседники о чем-то жарко спорили — это было заметно по пылающим лицам, осколкам чашки на полу и отсутствием в комнате столь почитаемых верховным жрецом живых обоев. Серые панели мониторов нагоняли тоску, придавая некогда яркой комнате вид временного убежища городских партизан.

— Садись, разговор нам предстоит долгий… Налить тебе что-нибудь? — Соснов-старший кивнул сыну на столик, где стояла полупустая бутылка коньяка и тарелочка с несколькими ломтиками лимона в сахаре. Алексей помотал головой.

— Правильно, в таких делах надо иметь ясную голову. — Несмотря на это заявление, Константин опрокинул в себя рюмку коньяка, поморщился от крепкого дубового духа, и со стеклянным звоном брякнул посудину на стол.

— Как тебе понравились, сын, члены нашего Совета во время отдыха? — Полковник махнул жрецу рукой — помолчи, мол. Вадим с улыбкой набил янтарную трубку табаком, чиркнул спичкой. За это время Константин сделал два круга по комнате.

— Меня до сих пор трясет, как я эту сучью морду вспомню! Такую девку ухлопал… И думаешь, это в первый раз? Советники зажирели, делают, что хотят, а мы, все кто подле храма, за ними бегаем, говно подбираем и в пакетики раскладываем!

— Кось… меньше эмоций, я тебя прошу… — Жрец выпустил клуб ароматного дыма, чуть прищурился от удовольствия.

— Во тебе эмоции! - полковник ударил ладонью по локтевому сгибу, подбросив вверх сжатый кулак. — Я вчера в дипломата играл, сегодня скажу то, что думаю. Закрывать их всех надо было еще пять лет назад, а мы все нянчимся с ними, словно это святые солнцепоклонники!

— Боюсь, наш парень так ничего не поймет… — Вадим развернулся к Алексею, не обращая внимания на поток ругательств, который лился из Константина. — Суть же нашей беседы заключается в следующем — мы хотим, чтобы ты, сынок, знал — Храм готовится сместить городской Совет. Мы считаем, что Восточно-Сибирску необходимо новое руководство. К сожалению тот…ммм эпизод, свидетелем которого ты был — не единственный за последние годы. Пиры с дорогими винами, девочки-полугражданки, личные самолеты, судебные тяжбы по различным поводам — от езды в пьяном виде до стрельбы по окнам…все это дорого обходится нашей казне. Но главное в другом — как бы мы не старались замять любой из проступков членов Совета, он все равно становится известен. Да, конечно, не всем — но недовольство, как нарыв, имеет свойство накапливаться постепенно. Если оно прорвется наружу — прольется кровь. Одно дело — подкупить семью полуграждан, чтобы они не обращались в суд, который, справедливости ради говоря, все равно особо их жалобами не интересуется. Но если граждане узнают, в какой роскоши живут члены Совета, пока их соотечественники давятся полуфабрикатами, ютятся по десять человек в трехкомнатной квартире и тратят маленькие сбережения в клиниках по омоложению… Тогда будет гораздо хуже. Мы не зря гордимся сильными людьми — стоит им захотеть свергнуть Совет сегодня, завтра вся эта кодла будет расстреляна… Но ты понимаешь, что это будет значить для страны?

— Гражданское неповиновение… — Жрец согласно кивнул Алексею и снова затянулся трубкой. Соснов почувствовал, как пересохло в горле и, не глядя, плеснул в бокал коньяка. Нос защипало, когда он опрокинул горькую жидкость в рот, но на это лейтенант не обратил внимания. «Гражданское неповиновение» — самый страшный аргумент для любой власти, особенно, если у каждого совершеннолетнего жителя дома стоит оружейный сейф. На таких не натравить верную армию, потому что они как раз и есть — твоя армия. Что может противопоставить впавший в немилость повелитель? Горстку личной гвардии? Да, если только гвардейцы не решат присоединиться к соотечественникам, предъявив им голову начальника в качестве доказательства чистоты помыслов.

— Смотри, — Вадим положил на стол тяжелую книгу в переплете из натуральной кожи. Алексей машинально развернул ее на заложенной странице. «Поставлю я вас как смотрителей маяка, следящих за неугасающим светом веры в сердцах людей. Мерилом вашей преданности станет спокойствие в городах ваших. Отправляю я вас, как судей и палачей, ибо сказано до нас «Не судите и не судимы будете», я же говорю вам «Сильнейшие судить будут достойнейших и победят на суде». Равны под светом Солнца вы и правители ваши, все кто в полной мере осеняет себя знаком его», — прочитал Соснов.

— Храмовникам завещана миссия по сохранению спокойствия? — Жрец кивнул, закрывая книгу, на обложке которой золотом блестел заголовок «Сказано о Гардарике».

• Предыдущая
• 27/44
• Следующая