Чёртовы куклы - Гелприн Майкл - Страница 4

• Предыдущая
• 4/10
• Следующая

Я прикинул хрен к носу. Из пятерых моих подельничков трое пока никуда не годятся, нет в них жизни, уже сломались и ждут, когда поведут на бойню. Алкан тоже не в счет, мозги у него набекрень, да и ломает его без бухла. Значит, начинать надо с вояки грузинского, как там его, не помню.

– Меня зовут Тенгиз, урка, – сказал он. – Можешь говорить «батоно» или «генацвале». А назовешь еще раз грузином, получишь в морду. Понял?

– Понял, – согласился я, – заметано, батоно-генацвале Тенгиз. Значит, слушай сюда. Ты, сразу видать, мужик тертый, поэтому я с тобой крутить-вилять не буду, в лоб скажу. Ты въезжаешь, что нам тут всем кранты? Попользуют нас, поимеют и в расход. Или ты по-другому считаешь?

Посмотрел он на меня, подумал малость.

– Ну допустим, – сказал. – И что ты предлагаешь? Или так говоришь, от делать нечего? Так я с тобой без дела языком чесать не буду.

– Да что ты, генацвале, горячий-то такой. Ничего я пока тебе не предлагаю. Но предложу, если сговоримся. Скажи, что ты обо всем этом думаешь?

– Ты начал, тебе и продолжать, генацвале, – возразил он.

– Ладно. Смотри – у нас у всех ресурса на один день. Так?

– Ну так.

– Теперь прикинь, что тебе говорят: иди, кацо, кого-нибудь замочи, а мы тебе за это три сотни лет ресурса отмерим. Ты как?

– Никуда не пойду, конечно.

– А если сначала три сотни лет переведут, тогда пойдешь?

– Смотря куда.

– Да неважно это. Как я могу знать куда? Вот переводят тебе, батоно Тенгиз, три куска, дают винтаря, пару гранат, сто грамм накатить и велят: иди теперь, дорогой, отрабатывай. Если пофартит – ступай себе на все четыре стороны, живой и при ресурсе, а не пофартит, извини – похороним. Пойдешь?

– Слышишь, ты чего пристал? – разволновался батоно-генацвале. – Тебе что надо, а? Пойдешь, не пойдешь… Захочу – пойду, тебя не спрошу.

– А мозгу включить? Ну прикинь, допустим, не пофартит, грохнут тебя. Тогда твой ресурс коту под хвост пойдет, так? Элемент жизнеобеспечения у тебя под сердцем вживлен, как у всех. Грохнут тебя, элемент отключится, и ресурс в долбаном банке жизни сей момент обнулится. Верно?

– Ну верно, а дальше что?

– А то, что, получается, нет им резона за просто так тебя подставлять. Значит, остается другой вариант – что пофартит тебе. Так опять не сходится. Три куска за глаза красивые никто не даст. Значит, надо что-то особенное сотворить, блудняк, на который хрен кто подпишется – только смертничек-однодневка. И в этом разе ты им тем более не нужен – ты дело сделаешь, а у тебя ресурс сразу помоют, и ты – жмурик.

Задумался он, кочан почесал, сплюнул и говорит:

– Ну так что делать будем? И как это они у меня ресурс обратно сведут, когда начислить его можно, а забрать без моих отпечатков пальцев – нельзя?

Вот это мне понравилось. Не «будешь делать», а «будем делать» он сказал – молодец, батоно.

– Две вещи нам надо выкупить, – сказал я ему. – На какое дело нас подписывают – раз. И как после дела отбирать ресурс будут – два.

– Ну допустим, узнаем мы это, и что дальше?

– А то, генацвале, что их фишку мы должны просечь и скормить им гнилой салат. Не ты или я, а мы, понял – все шестеро. Ты согласен?

– Согласен, – сказал он. – Согласен.

– Согласен, – выдохнул я и даже поручкался с ним. Скажи мне кто-нибудь такое год назад, я рассмеялся бы ему в лицо. Я, Тенгиз Мерманишвили, потомственный военный, офицер и человек чести, жму руку ворюге и душегубу.

– У меня есть план, – сообщил Валет. – Сюда слушай.

С полчаса мы обсуждали его план. Потом Валет ушел в дом, и мне стало стыдно. Это я должен был подумать обо всех этих вещах, а не уголовник-рецидивист. Это я должен был сколотить команду. Я должен был составлять планы. Я, а не профессиональный преступник. Может быть, те сумасшедшие недели выбили меня из колеи. Я непростительно пал духом и позволил себе разболтаться.

– Соберись, кацо, – приказал я себе. – Сейчас не время заниматься самокопанием. Пускай Валет вор, подонок и, возможно, убийца. Но он сейчас в твоей команде. А вернее, ты в его. А раз так – нечего рассуждать. План составлен. Изволь выполнять.

Я поднялся на второй, жилой этаж. Постучал в дверь комнаты, которая досталась спортсменке. Я помнил ее имя – Жанна. В другой ситуации я бы, видимо, приударил за ней. Мне нравятся именно такие девушки. Спортивные, броские и неробкие. Сейчас, впрочем, неробкой ее не назовешь. Нас никого уже так не назовешь, даже меня. Разве что вора. Вот он один, похоже, не боится. Или делает вид.

В общем, я постучал в дверь ее комнаты. Сколько раз потом спрашивал я себя, стал ли это делать, если б знал, чем все обернется.

Боже мой, я отдалась ему через десять минут после того, как он вошел. Не знаю, что на меня нашло. Или нет, знаю: мне было все равно. Абсолютно все равно. Он спросил, может ли чем-нибудь помочь, и я сказала, что нам уже ничего не поможет. Тогда он приложил палец к губам и обвел глазами комнату, задерживая взгляд на вентиляционных отдушинах в потолке. Я поняла, что он намекает на возможность прослушивания. Мне было плевать. Я открыла уже рот, собираясь сказать, куда он может катиться со своей помощью, и вдруг разревелась. Я плакала, а он стоял в дверях и смотрел на меня своими восточными, черными, немного печальными глазами. Я вскочила, бросилась к нему и ударила по лицу. Он даже не отстранился. Я замахнулась, чтобы ударить вторично, и вместо этого вдруг упала ему на грудь. Он обнял меня, крепко, так крепко, что у меня перехватило дыхание. Я подняла голову, и, наверное, с минуту мы смотрели друг другу в глаза. Потом он слегка наклонился и поцеловал меня в губы. Очень нежно, едва касаясь. И я ответила. Он прижал меня еще крепче, я почувствовала его эрекцию. Потом он поднял меня на руки, и я обхватила его за шею. Не помню, раздевал ли он меня, или я это делала сама, а может быть, я раздевала его. Не помню, как мы оказались в постели, а когда он вошел в меня, перестала соображать вообще. Он оказался фантастическим мужчиной, неутомимым и нежным. Не знаю, сколько времени у нас это продолжалось, я изнемогала от наслаждения, я не думала ни о чем, я забыла, кто я и почему здесь, и только одна навязчивая мысль, как дурная затасканная мелодия, билась и билась во мне.

«В последний раз, – пронзал меня этот рефрен. – В последний раз, – кричала, орала и голосила моя истерзанная, измученная сущность, почти вырванная из жизни, когда все во мне так стремилось жить. – В последний раз, – бил мне слева в висок разряд скверной, дурной энергии. – В последний раз», – отзывался отбойный молоток справа.

Когда я пришла в себя, снаружи уже стемнело. Я посмотрела на мужчину рядом с собой и вдруг поняла, что не знаю, как его зовут. Он представился в первый день, когда нас всех привезли сюда, но я забыла, уже через пять минут мне было все равно. Какое-то восточное имя, красивое и мужественное, но вспомнить я не могла. «Постель не повод для знакомства» – мелькнула в голове старая не то шутка, не то идиома. Я посмотрела ему в глаза.

– Тенгиз, – прошептал он, – меня зовут Тенгиз. Я люблю тебя.

Я задохнулась от нежности. «Не говори так», – хотела сказать я и не могла выговорить. Он обнял меня, прижал к себе, и тогда я, наконец, продышалась. И сказала вдруг то, что не собиралась, не хотела, не желала говорить.

– Я люблю тебя, – услышала я свой голос. – Ты не оставишь меня?

– Нет, – сказал он. – Никогда.

И все началось по новой.

– Чтоб вы все сдохли, сволочи. Привезли меня сюда, в этот долбаный дом, в этот долбаный лес. Я покойник, я сдох уже давно, отбросил коньки, протянул сандалии, ласты склеил. Какого хрена мне не дают сдохнуть?

– Дайте же выпить, суки драные, уроды. Хрен с вами, держите меня здесь, бейте, что хотите делайте, но дайте же выпить. Ты, парень, ты же свой, ну что ты на меня уставился, я не могу больше, я хочу сдохнуть, понимаешь, сдохнуть, ты понял, ты, шняга?

• Предыдущая
• 4/10
• Следующая