Красный циркуляр - Браудер Билл - Страница 44

Вадим согласился-таки встретиться с Пастуховым. Закончив ближе к полуночи работу, он отправился к нему домой. Владимир его уже ждал. Когда открылась дверь, Вадим приложил палец к губам, намекая, что на серьезные темы лучше вслух не говорить на случай, если в квартире Владимира уже установлены жучки. Хозяин квартиры посторонился и пропустил Вадима внутрь. В тишине они прошли к компьютеру, и Вадим начал печатать.

Один человек из госструктур предупредил меня, что меня арестуют. Могут они это сделать?

Владимир прикоснулся к клавиатуре:

Вы спрашиваете меня как юриста или как друга?

И то, и другое.

Если как юриста, то у них нет оснований для вашего ареста. Если как друга, то да, несомненно — они могут всё.

Мне уехать?

Насколько надежен ваш источник?

Доверие вызывает.

Тогда уезжайте.

Когда?

Немедленно.

Вадим вернулся домой, поспешно собрал вещи и поехал в аэропорт. Ближайший рейс на Лондон отправлялся в пять сорок утра. В ту ночь я не сомкнул глаз, пока в половине третьего ночи по лондонскому времени не получил сообщение, что самолет Вадима готовится к взлету.

Утром он прибыл в Лондон и приехал прямо ко мне. Мы оба находились в состоянии шока: не верилось, что ситуация так молниеносно превратилась из плохой в ужасную.

Пока мы в рабочем кабинете обсуждали драматические события предыдущего дня, Вадиму пришло сообщение, что Аркадий Дворкович всерьез отнесся к нашей просьбе о помощи. Он убедил нескольких чиновников в администрации президента, что отказ восстановить мою визу отрицательно скажется на инвестиционном климате России. Самое главное, в сообщении говорилось, что вопрос о предоставлении мне визы включен в повестку дня заседания Совета национальной безопасности, которое должно состояться в следующую субботу под председательством президента Путина.

Мы с Вадимом попытались найти логику в противоречивых сведениях, поступающих из России. Почему министр экономики или руководитель Федеральной службы по финансовым рынкам считают мою ситуацию безнадежной, в то время как экономический советник президента, похоже, полагает, что сможет помочь мне в вопросе с визой посредством Совета национальной безопасности?

Мне пришло в голову, что, возможно, все они говорят нам то, что считают правдой, поскольку в российском правительстве существует много различных групп влияния с собственными взглядами и интересами.

Что бы ни происходило на самом деле, мне оставалось лишь надеяться, что группа Дворковича выйдет победителем и заседание Совета национальной безопасности будет для меня плодотворным.

Однако за четыре дня до заседания в этом сложном уравнении появилась новая переменная. Питер Финн, глава московского бюро газеты «Вашингтон Пост», прислал мне короткое электронное сообщение: «Привет, Билл! Извини за беспокойство, но ходят слухи, что у тебя возникли какие-то трудности с визой. Это может серьезно осложнить жизнь инвестору твоего масштаба. Прокомментируешь? Спасибо. Питер».

Вот черт! Откуда он узнал про мою визу? Это совсем некстати. В ту же секунду в моей голове пронеслось предупреждение Саймона Смита: если моя история просочится в прессу, то Кремль будет упорствовать, и решение вопроса станет невозможным. Финну я не ответил. К счастью, больше сообщений от него не было.

В четверг позвонил другой журналист — Аркадий Островский из газеты «Файнэншл Таймс». Он спросил напрямик:

— Билл, правда, что тебе отказали во въезде в Россию?

Я напрягся, подбирая слова.

— Аркадий, сожалею, я не могу дать тебе комментарий на эту тему.

— Да ладно, Билл, это же сенсация! Мне нужно знать, что происходит.

Мы с Аркадием были на «ты», он сыграл важную роль в огласке наших разоблачений по «Газпрому». Я не мог отрицать: что-то действительно происходит, — но мне как воздух была необходима отсрочка.

— Если допустить, что это правда и я дам тебе об этом эксклюзивное интервью, подождешь четыре дня? — спросил я.

Он не был в восторге от такого ответа, но для журналиста это лучше, чем ничего, поэтому мы договорились, что я позвоню ему в понедельник.

После разговора с Аркадием я не находил себе места. Журналисты любят и чуют сенсации. Мне надо было лишь продержаться следующие тридцать шесть часов. Но в пятницу в половине одиннадцатого утра мне на телефоне оставила голосовое сообщение Элиф Кабан, журналистка агентства «Рейтер». Она не назвала причину звонка, но без четверти двенадцать позвонила снова.

В тот день я обещал отобедать с давним приятелем из Вашингтона и ушел на встречу, не ответив на ее звонки. Мы встретились с ним в одном ресторанчике в китайском квартале Лондона, я отключил телефонный режим, но оставил смартфон на столе для приема электронной почты, чтобы на всякий случай следить за развитием ситуации с «Рейтер». Только мы начали выбирать блюда, как экран замигал — пришло электронное сообщение от моего секретаря: «Билл, с вами пытается связаться Элиф Кабан. У нее есть информация из заслуживающих доверия источников, что вам запрещен въезд в Россию, и они хотят дать вам возможность это прокомментировать. Пожалуйста, перезвоните ей. Это уже четвертый ее звонок за сегодня. Элиф Кабан чрезвычайно настойчива!»

Я смотрел на это сообщение несколько секунд, потом положил смартфон в карман и попытался получить удовольствие от обеда. Я понимал, что все вот-вот полетит в тартарары, и хотел насладиться последними минутами покоя.

Выйдя из ресторана, я отклонился от обычного маршрута и прошелся через Грин-парк. Был яркий и свежий весенний день — один из тех дней, когда особенно приятно ощущать себя жителем Лондона. Я дышал свежим воздухом и смотрел на прогуливавшихся в парке беззаботных людей — их мир не перевернется с ног на голову в ближайшие полчаса.

Завершив прогулку, я вернулся в рабочий кабинет. Нескольку минут спустя агентство «Рейтер» выдало заголовок новостного сообщения: «Главе компании Hermitage запрещен въезд в Россию».

Завесы тайны пали, и мой телефон тут же замигал, как новогодняя елка. Звонили из «Файнэншл Таймс», «Дейли Телеграф», «Индепендент», «Уолл-стрит джорнал», «Форбс», «Коммерсанта», «Ведомостей», «Доу Джонс», «Ассошиэйтед пресс», «Нью-Йорк Таймс» и еще десятка других агентств и изданий. Именно об этом предупреждал меня Саймон Смит: теперь волну не остановишь. У российских чиновников уже не будет возможности сохранить лицо, так что судьба моя была решена.

С этого момента я знал: Россия для меня осталась в прошлом.

Но вот только Россия меня не отпускала.

Когда российское правительство решает за кого-нибудь взяться, оно не делает это взвешенно и дозированно, а обрушивается всей своей мощью. Когда на пути Путина встал Михаил Ходорковский, репрессии ждали не только его самого, но и всех, кто был с ним как-то связан: руководство компании, юристов, бухгалтеров, поставщиков и даже благотворительные организации. К началу 2006 года в российских тюрьмах оказались десять человек, имевших отношение к «ЮКОСу»; еще больше сотрудников и партнеров были вынуждены покинуть страну, а власти арестовали активы на десятки миллиардов долларов. Это послужило мне наглядным уроком, и я не хотел позволить российским чиновникам так же расправиться со мной. Я должен был как можно скорее вывести своих людей и деньги своих инвесторов из России.

Для осуществления задуманного в Лондон из Москвы приехал партнер Hermitage Иван Черкасов. Он пришел в компанию за пять лет до этого из американского инвестиционного банка «Дж. П. Морган» и отвечал за отношения с брокерами, банками и персоналом. Ивану исполнилось тридцать девять лет. Это был высокий, телегеничный мужчина, настоящий профессионал, безукоризненно владеющий американским английским.

Он арендовал офисное помещение на улице Тависток в районе Ковент-Гарден, где расположил наш оперативный штаб, и взялся за дело.

Перевезти наших людей из России оказалось относительно просто: в течение месяца все из Hermitage, кто мог стать мишенью, и их семьи были в безопасности за пределами России.