Либертарианство: История, принципы, политика - Боуз Дэвид - Страница 24

Крайняя необходимость

В книге “Механизм свободы” после изложения веских аргументов относительно пользы либертарианской политики Дэвид Фридмен высказал несколько возражений против либертарианских принципов, воплощенных в законе равной свободы и аксиоме неагрессии. Многие из них включают непредвиденные случаи, или ситуации “спасательной шлюпки”. Классический пример: вы попали в кораблекрушение, и есть всего одна шлюпка, которая может принять только четырех человек, а в нее стараются залезть восемь. Как вы будете решать? Обращаясь к либертарианцам и другим защитникам естественных прав, Дэвид Фридмен спрашивает: как ваша теория прав ответит на этот вопрос? Он пишет: предположим, вы можете помешать безумцу застрелить десять невинных людей, только украв пистолет, или предотвратить падение астероида на Балтимор, только украв научное оборудование. Пойдете ли вы на это и как быть с правами собственности?

Такие вопросы представляют определенную ценность для исследования пределов теории прав. В некоторых случаях крайней необходимости размышления о правах неуместны. Однако при исследовании проблем этики не следует рассматривать подобные вопросы в первую очередь; они мало что могут сказать о необходимых людям этических системах, поскольку за всю свою жизнь большинству из нас ни разу не придется оказаться в подобных ситуациях. Первая задача этической системы — дать людям возможность жить мирной, производительной жизнью, сотрудничая друг с другом в условиях нормального хода событий. Мы живем не в спасательных шлюпках, а в мире ограниченных ресурсов, в котором все мы стараемся улучшить свою жизнь и жизнь тех, кого любим.

Пределы прав

Вполне представимы другие, менее экзотические сомнения относительно абсолютного характера естественных прав, т. е., выражаясь словами философов Дугласа Расмуссена и Дугласа Дэн-Уила, в том, что они “превосходят все другие моральные суждения, конституционно определяя, какие вопросы морали будут вопросами законности”. Должен ли голодный человек уважать права других и воздерживаться от кражи куска хлеба? Должны ли жертвы наводнения или голода умирать от недостатка пищи или из-за отсутствия крова, в то время как у других в изобилии есть и то и другое?

Наводнения и голод нельзя считать нормальными обстоятельствами. Когда они случаются, как пишут Расмуссен и Дэн-Уил в книге “Свобода и природа”, мы можем вынужденно признать, что условий для социальной и политической жизни больше нет, по крайней мере временно. Либертарианские правила позволяют существовать социальной и политической жизни и обеспечивают среду, в которой люди могут преследовать свои собственные интересы. В случае чрезвычайных обстоятельств — когда два человека дерутся за одну шлюпку, когда множество людей лишилось крыши над головой в результате катастрофы — социальная и политическая жизнь может оказаться невозможной. Моральный долг каждого человека — обеспечить по крайней мере минимальные условия собственного выживания. Расмуссен и Дэн-Уил пишут: “Когда социальная и политическая жизнь рушится, когда для людей в принципе невозможно жить рядом друг с другом и стремиться к своему благосостоянию, рассмотрение прав личности неуместно; они не применимы”.

В функционирующем обществе человек крайне редко не может найти работу или помощь и оказывается на грани голода не по своей вине. Почти всегда имеется работа с заработной платой, достаточной для поддержания жизни (хотя законы о минимальном уровне заработной платы, налоги и другие виды государственного вмешательства могут сократить количество рабочих мест). У тех, кто действительно не может найти работу, есть родственники и друзья, которые могут помочь. Для тех, у кого нет друзей, существуют приюты, миссионерские организации и другие формы благотворительности. Однако чисто теоретически давайте предположим, что человек не смог найти работу или помощь и ему угрожает неминуемый голод. Допустим, он живет в мире, где социальная и политическая жизнь все еще возможна; тем не менее мы можем сказать, что он находится в чрезвычайной ситуации и должен предпринять действия, необходимые для своего выживания, даже если это означает кражу буханки хлеба. Однако если его история не произведет впечатления на того, у кого он украл хлеб, то голодающего человека надлежит доставить в суд и предъявить ему обвинение в краже. Правопорядок все еще существует, хотя, выслушав все обстоятельства дела, судья или присяжные могут оправдать его — не отвергая общие правила справедливости и собственности.

Обратите внимание, данный анализ не предполагает, что голодающий человек или жертва наводнения имеет право на чью-либо помощь или собственность, — он лишь утверждает, что права не могут применяться там, где социальная и политическая жизнь невозможна. Однако отказались ли мы от прав полностью, открыв дверцу для перераспределения богатства среди всех, кто находится в экстремальной ситуации? Нет. Мы подчеркиваем, что эти исключения применимы только к чрезвычайным обстоятельствам. Ключевым моментом здесь является то, что человек находится в отчаянной ситуации не по своей вине. Недостаточно просто иметь меньше, чем другие, или даже иметь слишком мало для выживания. Расмуссен и Дэн-Уил пишут: “Бедность, невежество и болезни — это не метафизические критические ситуации. Богатство и знание не даются просто так, как манна небесная. Природа человеческой жизни и существования таковы, что каждый человек должен использовать свой собственный разум и интеллект для создания богатства и знания”.

Если человек уклоняется от получения необходимого образования или подготовки, отказывается работать на неинтересной или плохо оплачиваемой работе или разрушает свое собственное здоровье, он не вправе утверждать, что находится в чрезвычайной ситуации не по своей вине. Одна женщина в письме к Энн Лэндерс спросила, должна ли она чувствовать себя обязанной отдать почку сестре, которая, несмотря на постоянные предупреждения и предложения помощи со стороны семьи, злоупотребляла алкоголем и наркотиками и игнорировала советы врачей. Теория прав не может ответить на вопрос, какие моральные обязательства у нас есть по отношению к членам семьи, как бы они ни были виновны в ситуации, в которой оказались; однако она может объяснить нам, что с точки зрения морали такой человек не подобен жертве кораблекрушения или голода.

Мы допускаем чрезвычайные исключения из защиты прав, только когда соблюдается несколько условий: один или несколько человек подвергаются опасности неминуемой смерти от голода, болезни или вследствие отсутствия крыши над головой; они оказались в критической ситуации не по своей вине; нет времени и возможности для любого другого решения; несмотря на все усилия, они не смогли найти ни достаточно оплачиваемую работу, ни частный источник благотворительности; они признают возникающие обязательства по отношению к тому, чье имущество берут, т. е., снова встав на ноги, попытаются возместить любую собственность, которую они взяли.

Признание того, что права могут не применяться в условиях, когда социальная и политическая жизнь невозможна, не подрывает моральный статус и социальную благотворность соблюдения прав при нормальном течении жизни. У большинства из нас жизнь так и складывается. Наша мораль должна быть предназначена для выживания и преуспеяния в нормальных условиях.

И последнее, что следует сказать об утилитаристской разновидности либертарианства: либертарианцы, отказывающиеся стоить свои взгляды на признании естественных прав, тем не менее приходят практически к тем же выводам, что и либертарианцы, берущие права за основу. Некоторые даже говорят, что государство должно действовать, как будто у людей есть естественные права, т. е. правительство должно защищать личность и собственность каждого человека от агрессии со стороны других, а в остальном разрешать людям принимать их собственные решения. Ученый-юрист Ричард Эпштейн, изложив в книге “Простые правила для сложного мира”, по существу, утилитаристские аргументы в пользу самопринадлежности и частной собственности, завершает ее признанием, что “последствия для человеческого счастья и производительности” принципа самопринадлежности “настолько благотворны, что его следует считать нравственным законом, хотя наиболее мощным обоснованием этого правила являются эмпирические, а не дедуктивные доводы”.