Желтая линия - Тырин Михаил Юрьевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/87
• Следующая

Я боялся шума и гама, а потому не сразу заметил, что мой сосед как-то подозрительно притих. Он перестал подпрыгивать и выдирать из соплеменников клоки волос и теперь напряженно сопел.

Мое внимание привлек сухой щелчок снизу. Я глянул – и от ужаса едва не подпрыгнул выше потолка. Рыжая обезьяна самозабвенно копалась в механизме огнемета. Я моментально представил себе, какие могут быть последствия, и меня прошиб холодный пот. Я даже не смог решительно отпихнуть наглеца и уж тем более дать ему в зубы, как это сделал Шилу. Я только издал мекающий звук и потянул оружие на себя.

Ульдр, чувствуя во мне слабину, оскалил зубы и тихонько заурчал, одновременно выкручивая огнемет из моих рук. Не знаю, откуда взялись силы, но оружие я не отдал. Я понимал: если этот троглодит случайно нажмет на спуск, то наше суденышко превратится в самоходную духовку. И на землю опустится не благотворительная миссия Цивилизации, а тонна хорошо прожаренного мяса.

Шилу наконец заметил нашу молчаливую схватку, но было поздно. Пассажиры почувствовали, что на борту затевается небольшая веселая буза. И охотно ее поддержали.

Начался кавардак. Ульдры прыгали, кувыркались, раскачивались на потолочных креплениях, долбили ножищами в стены. Судно начало трястись и раскачиваться. Пилот открыл свое окошечко в салон и что-то закричал, но, кажется, получил рыжим мохнатым кулаком в нос.

Я увидел и Шилу – он махал кулаками направо и налево, но на нем сидели трое горилл. Они его не били, не калечили, а просто развлекались, катаясь на широкой спине цивилизатора. Наконец он рухнул, не выдержав их веса.

Я ничем не мог ему помочь – меня тянули в разные стороны, и один рукав уже наполовину оторвался. Чья-то грязная лапа шарила у меня в ранце, а я даже не мог пошевелиться. Сопротивляться было бесполезно – это все равно что бороться на локтях с ковшом экскаватора. Потом я вдруг увидел, что по рукам ульдров гуляет нож – это был мой нож.

Я понял – еще секунда, и у меня отберут огнемет. Надеяться просто не на что. Самый безболезненный выход – через люк, в болота, и плевать, на какой мы сейчас высоте. Тут вдруг кто-то потянул на себя провод разрядника, надеясь вырвать его из батареи. И меня просто осенило – разрядник!

Не зря говорят, что в критические минуты мы становимся десятикратно сильнее. Огнемет уже практически был в чужих руках, когда я совершил нечеловеческое усилие и притянул его к себе. Дотянулся до рукоятки, нащупал планку предохранителя, выключатель.

Треснула бело-синяя искра, салон на короткий миг осветился. Кто-то из ульдров кувыркнулся назад и врезался затылком в стенку, успев удивленно ойкнуть в полете.

Еще разряд – и другой весельчак отлетел в сторону. Я уже мог водить контактами разрядника в стороны. Еще пара разрядов, и я смог свободно шевелиться. Потом еще и еще... и наконец батарея иссякла.

Но это было уже неважно, потому что Шилу получил возможность действовать. Он вскочил, его кулаки заходили взад-вперед, словно поршни мощного мотора.

И минуты не прошло, как практически все союзники валялись на полу и скулили. Только один – у которого была электронная игра – по-прежнему сидел на скамейке и сотрясал воздух сиплым хохотом.

И вдруг я понял, что не слышу шума двигателей. У меня даже сердце замерло – что это? Мы падаем?!

Нет, мы не падали. Просто пилот, пока шла буза, посадил на всякий случай машину в болото. Открылось окошечко в пилотскую кабину, послышался испуганный голос:

– Уже все? Закончили?

– Закончили, – проворчал Шилу, вытирая кровь с кулаков.

– Можно поднимать машину?

– Можно, можно...

– Смотрите, чтоб под скамейки не гадили, ладно? – пожелал пилот и закрыл свою форточку.

Шилу сел, перевел дух и затем сердито посмотрел на меня.

– По зубам надо было, – сказал он с досадой. – Я же говорил – сразу по зубам.

Я оглядел груду тел на полу. Некоторые даже не шевелились.

– Слушай, Шилу! – внезапно испугался я. – Я случайно никого не убил этой штукой?

Шилу опасливо оглянулся, словно боялся посторонних ушей. Потом наклонился ко мне.

– Очень сожалею, – тихо проговорил он, – но ульдра так просто не убьешь.

На утреннем построении кавалер-мастер, как всегда, прошелся вдоль строя, сделал выговор Араху за потерянный ботинок, а затем остановился рядом и с интересом оглядел меня с головы до ног.

Я напрягся. Я понял, что командиру доложили, как вчера из-за моего разгильдяйства ульдры едва не разнесли реаплан. И, видимо, сейчас я буду получать вздрючку под аккомпанемент солдатского хохота.

Рафин-Е вдруг отвел от меня взгляд и произнес, словно в пустоту:

– Сегодня группа стоит на прокладке осушителей в районе копей. Те, кто ночью работал с союзниками, могут сегодня отдыхать.

Потом он повернулся и персонально для меня добавил:

– А можно идти вместе со всеми на посты. Зачтется, когда подоспеет первое холо.

Я, конечно, очень хотел получить скорее холо, однако выходного хотелось больше. Меня так измотали эти болота, вечно мокрая обувь и одежда, вспотевший подшлемник и тяжелый огнемет, что день безделья превратился в предел мечтаний.

Я оказался единственным лентяем, остальные подтянули ремни и отправились потом и кровью добывать себе уцим.

Огромное помещение казармы было непривычно пустым. Я постоял немного у входа, слушая эту пустоту, глядя на ровные ряды кроватей. В голову полезла лирика: я думал, сколько подушек и одеял не дождутся сегодня хозяев. И сколько новых хозяев лягут на них через день-другой.

Впрочем, это была не лирика. Это был цинизм и злорадство, я даже сам себе удивился. Хотя чему удивляться – своя бы подушка не осиротела, а другие сами о себе позаботятся.

Я лег и начал размышлять о том, что судьба, возможно, не просто так отвратила меня от сегодняшнего рейда. Вдруг сегодня вся группа погибнет, попав в засаду? Или грохнется в трясину вместе с горящим реапланом?

Наверно, мне в этом случае полагалось бы стоять на авиабазе и сквозь слезы смотреть, как похоронная команда выкладывает растерзанные тела товарищей на серый бетон. На самом деле черта с два я плакал бы. Даже не пошел бы туда. С какой стати – кто меня пожалеет, если меня самого вынесут на бетон под простынкой?

Нуя, конечно, будет жалко. Хотя... не знаю.

Лежать надоело. Я решил сходить на склад и сдать отработанную батарею. Именно сдать, избавиться, а не перезарядить или поменять на новую. Таскать эту тяжесть я больше не собирался, хотя она и спасла вчера нас всех.

Кладовщика я застал уже в коридоре – он запирал дверь, явно куда-то намыливаясь.

– Чего? – недружелюбно спросил он.

– Вот. – Я протянул обмотанную проводом коробку. – Сдаю.

– Пораньше не мог принести? – пробурчал он. – Давай сюда.

Ему снова пришлось отпирать свою сокровищницу и скрываться в ее бесконечных лабиринтах. Я ждал сам не знаю чего. Может, положено где-то расписаться? Сдал-принял...

Кладовщик вышел, внимательно на меня посмотрел:

– А чего ты ее сдаешь? Сломалась, что ли?

– Нет, просто не хочу.

– Н-да?.. – Он задумчиво почесал жирный подбородок. – А давай ты ее сдашь потому, что она сломалась, а?

– Это как?

– А никак. Просто подтвердишь где надо, что оборудование вышло из строя. Тебе за это ничего плохого не сделают.

– Точно?

– Гарантирую! – поклялся кладовщик, алчно зыркая на меня.

– Ну давай, мне все равно.

– А мне – не все равно. – Он начал запирать дверь, а я стоял рядом и наконец спросил:

– Я могу идти?

– Что? – Он удивленно обернулся. – Куда? А-а, конечно, иди.

На лестнице он вдруг нагнал меня и окликнул:

– Холо есть?

– Нулевое, – вздохнул я.

– Значит, нет холо, – деловито констатировал он. – А стало быть, к девочкам тебе ходить нельзя.

– А что? – Я даже остановился. Может, он хочет посмеяться над моей социальной незначительностью?

Он не смеялся, а только оценивающе рассматривал меня, уперев руки в бока.

• Предыдущая
• 29/87
• Следующая