Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Инош Алана - Страница 101

• Предыдущая
• 101/305
• Следующая

– Ты нас поведёшь вслепую? – Тёплая ладошка скользнула ей под локоть, и нежность голоса Голубы слилась с её сладким запахом в единую нить золотых весенних чар.

– Я, оказывается, и с закрытыми глазами вижу, – заворожённо отозвалась Цветанка. – Только по-другому…

«Ну, ведите меня», – обратилась она к духам-светлячкам. Те светящимися струйками потекли к ней отовсюду, обвивая её туловище сказочными вихрями, а потом свились в сплошной поток, маня Цветанку в звёздно искрящуюся бархатно-чёрную даль. Забавно: перед ней простиралась мерцающая ночь, а щекой воровка ощущала скольжение солнечных лучей по коже. Тепло и прохлада чередовались – это, должно быть, тени деревьев мелькали мимо.

Ей до мурашек по спине понравилось передвигаться таким необычным образом. Цветанка ни мгновения не сомневалась в том, что «светлячки» ведут её правильно: зачем духам леса лгать? А вскоре Дубрава, горлицей вспорхнув в небо и сверив направление, подтвердила:

– Всё верно, с пути ты и с завязанными глазами не сбилась. Скажи: коли ты не видишь, что тебя ведёт тогда?

Цветанка предпочла напустить на себя загадочный вид и о духах-огоньках умолчала: надо же и ей было щегольнуть перед ведуньями хоть каким-то необычным умением!

– У нас, Марушиных псов, есть особое внутреннее зрение, – уклончиво ответила она.

Видела она и своих спутников, точно так же облепленных огоньками с головы до ног, и могла даже отличить Малину от Вратены и Дубраву от Голубы. Впрочем, последняя скоро разбила венец таинственности, водружённый Цветанкой на свой способ передвижения:

– А я, кажется, догадываюсь… Однажды, гуляя в лесу, я упала без чувств, и моя душа вылетела на время из тела. И я видела множество огоньков, которые летали повсюду, похожие на светлячков. Когда мы в своём теле, мы не можем их видеть. Чтобы разглядеть этих существ, человеку надобно шагнуть за порог смерти. А оборотни, наверно, и так могут их видеть, не умирая.

– Ну вот! – надулась Цветанка, раздосадованная разоблачением тайны, коей она чрезвычайно гордилась. – Взяла и раскусила меня…

Тёплый и золотистый, как цветочная пыльца, смех девушки тотчас смыл её недовольство. Сердиться на Голубу было немыслимо.

Следовать за потоком «светлячков» оказалось очень удобно и приятно: дневной свет не беспокоил чувствительные глаза Цветанки, а лес выглядел завораживающе, превратившись в зачарованное царство ночи. Она так увлеклась, что забыла о голоде и усталости, а также о том, что людям передышки требовались намного чаще, чем ей.

– Что-то мы всё лесом да лесом идём, никакой дороги торной да жилья людского не видать окрест, – заметил Боско.

– Так огоньки-то эти – как раз духи леса и есть, – объяснила ему Цветанка. – А за его пределами им делать нечего. Вот и ведут они нас по своим землям. Ну, да так оно даже и лучше: от людей одно беспокойство. Не так страшны дикие звери, как лихие люди.

– Что верно, то верно, – вздохнула Малина. – Давай-ка, синеглазка, привал сделаем, а то притомились мы уж, целый день идём…

Пришлось Цветанке снять повязку с глаз: превращаться в зверя в ней было неудобно – свалилась бы. Впрочем, вечернее солнце уже не так слепило, а в толще речной воды, куда воровка-оборотень, передумав перекидываться, нырнула за рыбой, оно разливалось приятной мягкой зеленью. Применив свою излюбленную уловку с сетью из хмари, она вытянула из придонной илистой мглы пудового сазана. Заколов огромную рыбину ударом своего засапожника, воровка с гордостью бросила добычу на траву перед восхищёнными женщинами. Она сама выпотрошила сазана, вспоров его золотистое брюхо.

– Жаль, котелка не захватили, а то б ухи можно было наварить, – вздохнула Малина. – Ну да ладно, и жареная рыбка хороша.

– Запечём её по-походному, – предложила Цветанка. – В ямке под костром.

В прошлый раз она вернулась к уже разведённому огню, а сейчас стала свидетельницей колдовства: пошептав и пощёлкав пальцами, Вратена высекла искру, от которой мгновенно вспыхнули сухие листья и хворост.

Запечённый в глине сазан удался на славу. Хватило всем, и даже прожорливая звериная ипостась Цветанки после ужина сыто урчала, не прося добавки. Малина умудрилась даже отыскать в лесу нужные душистые травы, а брюхо рыбины набила брусникой. Довольная Цветанка, переваривая эту дивную трапезу, призналась себе, что путешествие выходит весьма славным.

Что до лесных опасностей, то встречались им на пути и волки, и медведи. Дубрава с Голубой обращались в птиц и вспархивали на деревья, а их матерей и Боско Цветанке приходилось оборонять на земле, причём только от волков, а медведи от жутковато-колдовского взгляда Вратены сами шли на попятную. Волчья же братия оказалась гораздо более нахрапистой и малочувствительной, да и не охватить было ведунье взором всю окружавшую их стаю одновременно: если один зверь отступал, другие в это же время приближались. Пришлось Цветанке на глазах у своих спутников перекинуться в Марушиного пса и прикончить пару волков для острастки, одним нажатием челюстей сломав им хребты. Один из убитых хищников оказался вожаком, и стая отступила, а Цветанка снова убедилась: полузвериная, получеловеческая суть оборотней настораживала и пугала животных. Таким, как она, не было места ни среди тварей бессловесных, ни среди рода людского.

Своих собратьев она чуяла за версту и старалась провести людей так, чтобы не встретиться с лесными оборотнями. Те, впрочем, и сами не стремились обнаруживать своё присутствие – видимо, осторожничали. Вопреки жутким рассказам о свирепости и пристрастию к человеческому мясу, Марушины псы на самом деле людей предпочитали сторониться. Буйствовать могли только недавно обращённые бедолаги, ещё не освоившиеся со зверем в себе, да те, кто во власти «кровавого голода» подходил близко к людскому жилью. Этим безумцам было всё равно, на кого бросаться, будь то домашняя скотина или загулявшийся допоздна ребёнок. Такие случаи и порождали страшные слухи, а в спокойном расположении духа оборотни держались от человека подальше. Эта нелюдимость окрепла и в Цветанке: ни её саму, ни Невзору не тянуло в деревню без необходимости, лишь изредка воровка выменивала там на рыбу масло, муку и крупу, с переменным успехом пытаясь отучить себя от страсти тащить всё, что плохо лежит.

Долго ли, коротко ли шли они, а Цветанку влекло к Голубе всё сильнее. Даже не телесное вожделение одолевало её, а душевное блаженство: рядом с этой девушкой её нутро наполнялось светом и весенним благоуханием, будто воровка оказывалась в цветущем яблоневом саду. Однажды во время одного из ночных привалов, лёжа на траве рядом с Голубой, Цветанка легонько накрыла её руку своею. Девушка не отодвинулась, не отдёрнула руку, и воровка осторожно пошла дальше. Поцелуй вышел неловким, смазанным, а в следующий миг тёплые пальцы Голубы накрыли губы Цветанки, отстраняя их. Дочь Вратены не закричала, не принялась сопротивляться, просто грустно и кротко улыбнулась в лесном шелестящем сумраке, и у Цветанки отпала всякая охота пытаться овладеть ею. Ну не могла она навязывать себя девушке, чьё сердце занято и тоскует по далёкой любимой! Без отклика, без ответного желания не было смысла в ласках. Стыд впился в сердце тысячей раскалённых спиц, и воровка, пробормотав «прости», отвернулась.

• Предыдущая
• 101/305
• Следующая