Этот ребенок - я сам - Кудрявцева Лидия Степановна - Страница 3
- Предыдущая
- 3/5
- Следующая
«Я работаю так же, как разговариваю с детьми, — говорил Каневский в беседе с корреспондентом журнала «Детская литература» (см. «ДЛ», № 1, 1968). — Никогда в разговоре я не скажу «тламвай», но «трамвай», и букву «р» скажу особенно отчетливо, твердо… Главное, не нужно специально притворяться ребенком…» В иллюстрациях к повести Носова «Витя Малеев в школе и дома» (1970) и к сборнику «Веселая семейка» (1973) дети увидены зрелым человеком, внимательным к их жизни (недаром Каневский, как вспоминает его сын, не упускал случая наблюдать за детьми в неожиданных ситуациях. Первого сентября он обязательно ходил к соседней школе посмотреть на праздник — считал, что в этот день дети ведут себя по-особенному).
Ни одну позу ребенка, ни один жест здесь нельзя назвать случайными или приблизительными. Как бежит ребенок, как поднимается на цыпочки, как он выслушивает наставление или какое принимает выражение лица, когда хочет схитрить, обмануть — точность запечатленного передает «комизм детского возраста». Недаром Каневский рассуждал так же, как Носов: «довольно трудно выдумать что-нибудь смешное из головы… Все равно оказывается, что это из жизни…»
В рисунках много подробностей, говорящих о большой сердечности доброжелательного к детям мастера. Так, Каневский явно сопереживает несчастному прогульщику и двоечнику Косте Шишкину. Он рисует нарочито маленькую фигурку мальчишки, одиноко бредущего по безлюдной улице мимо школы. Художник улавливает оттенок сочувствия у писателя к герою. «Он скучал по школьным товарищам», — пишет Носов. Тут вспоминаешь, что повесть написана после войны и история Кости типична для мальчика, воспитываемого одними женщинами. Кстати, они присутствуют на переднем плане рисунка и с грустью смотрят на Костю из окна школы. Но такая печальная интонация — редкость для Каневского.
Оптимистическое настроение создает цвет. Мир Каневского окрашен в самые жизнерадостные тона. Он полон движения, которое рождает замечательный подвижный штрих художника. Перовая линия приводит в движение воду, камыши, травы, уток, собак и даже такие неодушевленные предметы, как чучело.
Один из самых выразительных рисунков Каневского, передающих ликующую, поэтическую радость бытия, — страничная иллюстрация на сюжет из «Веселой семейки»: «Посмотри, солнышко светит! Весна! И воробьи поют».
Воробьи примостились на дереве — дана его верхушка на фоне голубого окна и белой стены дома. Воробьи не просто сидят на ветках. Это поющее, взлохмаченное, галдящее птичье племя. Оно приветствует весну, тепло. Юмористическое и композиционное чутье художника подсказало ему фигуру черно-белого кота за окном, в напряженной растерянности наблюдающего за воробьями. Удивительно, как точно угадал Каневский неслучайность темы весны в повести.
Носов на склоне лет вспоминал, что он чувствовал себя в детстве самым счастливым человеком, когда весной «смотрел на своих любимых пичужек из окна и предавался своим мечтам».
Каневский не подделывался под Носова, но и не интерпретировал его по-своему. Во-первых, он считал, что не должно быть «конфликта с текстом, чтобы прием не разрушал авторского замысла», во-вторых, думается, здесь произошло совпадение взглядов писателя и художника на книгу для детей. Во всяком случае, стиль иллюстраций во многом совпал с позицией писателя, с его манерой.
В самом деле, разглядывая иллюстрации Каневского, впервые видишь не вещи, а «лицо вещей», то есть так, как, по мнению Носова, видят их дети. В повести «Тайна на дне колодца» есть очень важное для понимания Носова рассуждение о восприятии ребенком неодушевленных предметов. Вот оно: «Взрослые часто не понимают детей, потому что видят мир не таким, каким видят его дети. В окружающих предметах взрослые видят их назначение, видят то, чем эти предметы полезны для них. Дети же видят лицо вещей. Они не знают, откуда эти вещи явились, кто их сделал и сделал ли кто. Дети знают, что эти вещи существуют, что вещи живут, и относятся к вещам, как к живым существам». Писатель вспоминает, как вид вещей будил в нем, маленьком мальчике, воображение. Шкаф казался ему угрюмым; буфет чудаком, легкомысленным и франтоватым существом; кресла были похожи на каких-то чопорных пожилых теток — «ханжи, чванливые»; диван — холостяк, доброе существо; окна — лица со щеками, бровями, носом и т. д. и т. п.
Каневскому, с его острым даром сатирика и юмориста, чрезвычайно близка такая игра, в детской книге он считает ее тем более необходимой. Пожалуй, только он один из всех художников и не нарисовал директора, беседующего с провинившимися героями повести про Витю Малеева. Зато нарисовал диван в директорском кабинете, и им сказал все. Диван этот могуч, основателен, крепок. Но даже он продавился под напором отбывающих на нем наказание двоечников. Наши герои смиренно сидят в его ложбинке. Но диван им не враждебен. Его устрашающие размеры — ребята кажутся на нем крошечными — и чернота огромной спинки эмоционально уравновешиваются цветами на диванной полке и ярким ковриком у его ног. Диван — судья доброжелательный.
В другом рассказе Каневский рисует во весь лист дверь. Это самая обыкновенная, даже некрасивая дверь коммунальной квартиры. Но какой из нее валит дым! Он вьется, клубится, вырывается из всех щелей на волю. Нет сомнений, что за дверью происходит что-то невероятное! («Бенгальские огни»).
Как мощное доисторическое стадо, сгрудились перед светофором автобусы, троллейбусы и автомобили. Три разноцветных глаза ушастого светофора с любопытством выглядывают из-под козырьков («Автомобиль»).
Если в предметах содержится только намек на их одушевление, то животных Каневский одушевлял смело, вводя в рисунки сказочные мотивы. Раз у вещей есть свое «лицо», то у зверей и птиц оно есть подавно. Лукавая метафора остроумно завершает «куриную» историю: повесть «Веселая семейка» кончается торжественным шествием кур, несущих яйца… на тарелках. Одушевлен «зверинец» Кости Шишкина. В парафразе решетниковской картины «Опять двойка» мишки и зайцы с любопытством слушают, как мама пробирает несчастного Костю. Ну, а собакам сам бог велел быть непременными участниками детской жизни. Они у Каневского великолепны.
Две эти книги Носова с иллюстрациями Каневского, окрашенными в чистые голубые, желтые, зеленые, красные цвета, как бы полны света, воздуха. Белый цвет самих листов — обязательный участник композиций, и это умелое использование законов книжной иллюстрации еще больше объединяет текст и рисунок. Ее мир — это мир светлого, чистого детства, где много веселого, смешного, чуть грустного, но всегда безобидного.
Как и многие прежние работы Каневского, эти иллюстрации также сделаны пером и тушью с подцветкой. Про его штрих знатоки-профессионалы говорили: буйный, дерзкий, когтистый, шерстистый, экстравагантный, умеет передавать игру беспокойного ума. В иллюстрациях к Носову штрих художника выглядит значительно спокойнее, чем «во взрослых» работах. Он остается артистичным, но решительная, смелая, богатая оттенками чувств линия полна той жизни, того движения, которые отвечают темпераменту маленького читателя и его представлениям и чувствам. Заинтересованное отношение художника к ребенку, установка на простоту, доступность, выразительность, ощущение себя художником-педагогом — «я считаю себя не только художником, но и педагогом, воспитателем» — меняют в этих книгах и саму манеру рисования, сам штрих художника.
Нарядны, красивы эти два издания произведений Носова.
Они одеты в яркие суперобложки легких светлых тонов и образуют своеобразный двухтомник. В этих книгах, может быть, нет лишь одной «игры» — «игры» макета, того выразительного, активного движения иллюстраций в пространстве книги, которое способно само создавать книжную реальность. Новые принципы макетирования детской книги пришли с молодыми художниками и с новыми веяниями в детской книге.
Так в 1963 году Вениамин Лосин, тогда совсем молодой художник, сделал замечательный макет к типовому изданию рассказа «На горке». Книжные развороты сами стали как бы снежной горкой. Глаз ребенка «карабкался» вслед за ватагой малышей, энергично работающих на сугробе. Диагональная композиция вносила в развороты динамику, свежесть. И горка становилась олицетворением зимних детских игр. Веселым, живым, подвижным здесь был не только рисунок, но весь макет книжки. Он участвовал в создании выразительного художественного образа детства.
- Предыдущая
- 3/5
- Следующая
