Реквием опадающих листьев - Молчанова Ирина Алексеевна - Страница 88

• Предыдущая
• 88/93
• Следующая

Женщина раздраженно посмотрела на нее:

— Твоя мама умерла, мы же уже говорили об этом!

Катя крепче обхватила шею Ягуара, плотнее прижимаясь щекой к мягкой шерсти.

Девушка оцепенела от страха и потрясения. Она никогда не играла с той лошадкой. Ей и лошади-то никогда не нравились. Но увидев, как с ней играет Вика, она не могла перестать думать об этой игрушке. Та казалась ей особенной, поистине волшебной. В действительности же — это Вика своей всепоглощающей любовью сделала ее особенной. А бросили прекрасную лошадку в коробку к другим игрушкам и магия исчезла.

Катя плакала. Она никогда не задумывалась, какой бессмысленный совершила поступок. Оказалась достаточно смелой, чтобы украсть и спрятать, но слишком эгоистичной, упрямой, чтобы вовремя признаться, слишком трусливой, чтобы получить удовольствие от своего дурного поступка — довести начатое до конца, и слишком поверхностной, чтобы понять, что дело было не в игрушке, а в девочке.

И при мысли, что это лишь начало, сердце в груди затряслось. Она увидела только один поступок, казалось бы, такой незначительный, не осознанный до конца. А впереди их сколько? Сколько их у каждого человека? Если маленькая зависть способна на такие огромные разрушения, на что способно умышленное зло, осознанный выбор?

— Я этого не выдержу, — прошептала Катя.

— «Бог еще не придумал кары, которую не смогли бы выдержать его дети», — сказал Лайонел.

Лабиринт увлекал Ягуара все дальше и дальше, в зеркалах девушка видела себя, близких ей людей и совсем посторонних, кого каким-то образом затронули ее слова и действия. А они были подобны заразной болезни — любой крошечный поступок, случайное слово где-то разрастались до размера эпидемии, катастрофы, взрыва. Девушка даже представить не могла, какой урон нанесет ее никчемная человеческая жизнь. Великое переплетение судеб являло собой только одна ее судьба.

Но когда в зеркалах замелькала жизнь после смерти, стало поистине страшно. Один лишь бокал крови был сотнями разбитых жизней и исколоченных судеб.

Однако вскоре девушка осознала, что большинство решений, за которые ей следовало нести наказание, принял Лайонел.

И одно из них — одно из последних — потрясло ее.

Она увидела в зеркале свою мать с письмом в руках. На той не было лица, руки тряслись.

— От Катьки? — спросил из кухни отец.

Мать ничего не сказала. Он подошел и, увидев, в каком она состоянии, спросил:

— Что случилось?

— Катя погибла, — бесцветным голосом сказала мать, — вот, билеты в Англию прислали. Съездить к могиле.

Девушка не могла поверить глазам, она впилась пальцами в шею Ягуара, вскричав:

— Ты солгал мне! Солгал!

«Да», — последовал ровный ответ.

— Как ты мог?!.

И он промолвил:

— «Я хотел облегчить твои страдания. Я сделал за тебя выбор, который успокоил бы тебя на время, но он был ложью. Будь иначе, то боль от своего решения и моего поступка пришлось бы нести тебе самой. Заменить одного человека другим невозможно, милая. Твоя мать никогда бы не приняла чужую девочку и не полюбила ее. И до конца жизни прожила бы с мыслью, что разлюбила родною дочь. Из чувства вины она бы баловала ее и потакала ей, что привело бы в конце концов к еще одной трагедии».

Катя долго молчала, думая о его словах. Конечно, она все понимала, особенно после увиденного какие страшные последствия влечет за собой любой выбор человека. Даже, казалось бы, правильный выбор.

Впереди возникли огромные врата из зеркал. Катя на трясущихся ногах спустилась со спины Ягуара на пол.

Посмотрела назад и не увидела ничего, кроме тьмы, а когда вновь взглянула на врата — перед ней стояла она сама.

— Я вижу себя, — выдохнула девушка.

Врата отворились — за ними был свет, много-много света, так много, что в нем, как в плотном тумане, ничего не было видно.

— «Иди», — сказал Лайонел.

Но она покачала головой.

— А ты? Разве не пойдешь со мной?

— «Нет, — он впервые смотрел прямо на нее, своими огромными зеркально-голубыми глазами, я должен вернуться и пройти лабиринт, как другие».

Катя взволнованно скомкала руки на груди.

— Но кто же станет твоим проводником?

Он ничего не ответил.

— Лайонел, — ее голос сорвался, — ты ведь вернешься?

— «Конечно!»

Именно так он отвечал ей всегда, говоря то, что она хочет услышать. А сам брал на себя ее грехи, принимал за нее трудные решения, освобождая от раскаяний.

Девушка подскочила к нему и обхватила руками мощную шею.

— Ты обманываешь меня! Я не отпущу тебя, не отпущу! Мы вернемся на мост и вместе пройдем лабиринт!

— «Нет. — Он отступил, его задние лапы скрыла тьма. — Свой лабиринт ты прошла, и для тебя его больше не существует».

Тогда она ринулась во тьму, но наткнулась лишь на стену и заколотила по ней кулаками.

— Я пойду с тобой! Пустите меня! Пустите! — кричала она.

А Ягуар все отходил, и тьма поглощала его.

Катя схватила его за морду, заставляя смотреть себе в глаза. Из-за пелены слез у нее все расплывалось.

— Возьми меня с собой или идем туда, — она махнула на свет в открытых вратах.

— «Тебе нельзя назад, а мне не пройти вперед», — тихо сказал Лайонел.

Он отступал, ее пальцы сами собой разжимались. И вот во тьме она видела лишь два голубых бесконечно прозрачных глаза, словно тающие кусочки льда.

— «Жди меня», — услышала холодный голос, подстроившийся под прекрасную музыку у нее в голове.

— Я обязательно дождусь, — пообещала она.

Девушка поднялась и вошла в ворота.

И не видела, как несся Ягуар нескончаемыми зеркальными коридорами назад, как достиг моста из золотого света и, спустившись с него, обессиленно упал на снег. Глаза его закрылись. К нему подошел чернокожий мальчик и сел рядом, доложив руку на голову. И летучая мышь, спустившись с небес, укрыла морду крылом.

Широкоплечий рослый мужчина с гладко зачесанными назад серыми волосами сидел на нижнем ярусе грязной шконки с закрытыми глазами. Его благородное лицо выражало крайнюю степень удовлетворения. Голова чуть покачивалась, словно в такт беззвучной музыке, а указательный палец двигался из стороны сторону подобно палочке дирижера.

У ног его свернулся обнаженный по торс миловидный юнец с большими девичьими глазами.

В камере находилось еще двое мужчин, занявших нары напротив.

Один из них негромко спросил:

— Что это с Ювелиром?

Другой пожал плечами.

Тогда седовласый мужчина открыл звериные желтые глаза и сказал:

— Слушайте! — поднял кверху палец.

И камеру наполнила музыка.

Зеки недоуменно переглянулись.

— И что это за-а… — Мужик с татуировкой собора с тремя куполами на груди примолк, наткнувшись на пристальный взгляд желтых глаз.

— Что это? — в оскале улыбнулся Ювелир. — Музыка моей вот уже почти пятьсот лет любимой души. Шуберта любит.

Зеки переглянулись.

— Бутырка, Круг, я понимаю… А Шуберт не из наших.

— Он композитор, классик, — подал голос мальчик у ног Ювелира.

Мужчина с татуировкой собора наградил его грубым пинком.

— Завали хлебало, дама, когда люди разговаривают.

— Компози-итор, — проворчал другой, недобро косясь на мальчишку.

— Ща как дам по соплям!

Ювелир поднялся, вынул из матрасовки аккуратно сложенный черный костюм. И принялся переодеваться. Белая рубашка, пиджак, брюки, галстук, золотые запонки…

Сокамерники смотрели на него потрясенно.

— Он всегда был педантичным эстетом, — задумчиво глядя в стену, промолвил Ювелир. Взгляд его остановился на своих коричневых высоких берцах. — Какие туфли могут ему понравиться?

— Он всерьез думает, что сейчас выйдет отсюда и на свободу? — послышалось за спиной.

Ювелир взял крест на цепочке, единственную вещь, оставшуюся в матрасовке, с минуту смотрел на него, затем переломил пальцами.

— Бывайте, ребятки, — бросил он и, усмехнувшись, шагнул к двери, отворил ее и вышел.

Кинувшийся к ней через секунду мужчина с татуировкой собора дернул за ручку, но та была наглухо закрыта.

• Предыдущая
• 88/93
• Следующая