Реквием опадающих листьев - Молчанова Ирина Алексеевна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/93
• Следующая

К девушке приблизился Порфирио, он поцеловал ей руку и, весело глянув на Даймонда, пробормотал:

— Адресок не подскажешь, где такие хорошенькие мальчики водятся?

— А я думала, ты по рыжим девочкам специализируешься, — парировала она, кивнув на Катю.

Фарнезе в задумчивости погладил подбородок.

— Что-то в ней есть…

— Не в ней… — поправила Анжелика.

Порфирио не понял, и девушка пояснила:

— Не в ней, а у нее есть. Есть Лайонел — дорогостоящий пиарщик. Волшебник, родом из тех, кто способен железо одним своим прикосновением переплавить в золото.

Молодой человек посмеялся и, взявшись за рукоять своего меча, пообещал:

— Скоро будет жарко.

Ей хотелось уточнить: «Не тогда ли, когда Лайонел размажет тебя по полю брани?», — но она смолчала. Нецелесообразно было настраивать против себя одного из немногих, кто не обратил внимания, что она пришла в компании слуги. Если бы не знала Фарнезе, могла бы подумать — тот просто не знает всех в петербургском высшем обществе. Но она отлично помнила этого ловеласа, года и целый век ничего в нем не изменили. О бесконечных интрижках венецианского правителя ходили самые разнообразные слухи. Посему на чужие слабости в любовных делах сам он смотрел сквозь пальцы. Да и считалось, что венецианское общество сплошь состоит из неравных союзов. Там это являлось уже чем-то вроде нормы.

Анжелика ощутила, как Даймонд коснулся кончиками пальцев ее ладони. Это нежное прикосновение оборвало мысль и поселило в голове другую — приятную, заставившую улыбнуться.

Девушка взяла его руку и, крепко сжав, едва различимо прошептала:

— Скоро.

Он ответил застенчивой улыбкой, а Анжелика с трудом сдержалась, чтобы не засмеяться. Так легко и спокойно ей вдруг стало, точно скинула с себя кандалы невообразимой тяжести. Больше не нужно было таиться. Она поступила как захотела, и мир не рухнул, более того, он планировал еще постоять ближайшую вечность.

На смену радости пришла грусть. Стоило ли так долго быть заложницей собственных правил?

Ведь это она, а не кто-то иной, диктовала моду в этом городе, ставила условия и придумывала правила. Все остальные лишь следовали, соблюдали и не нарушали.

Лайонел, может, и сменил ее на ту, которая пришлась его сердцу, но занять место первой красавицы рыжей девчонке не удалось. Кажется, та и не стремилась. Анжелика нашла взглядом в зале правителя — он потягивал из кубка кровь, разглядывая грудь в декольте Аделины. Девушка непроизвольно поморщилась. О романе трехгодичной давности этих двоих знали все, но никто ничего не мог доказать. Ни в «Питерском Зазеркалье», — ни в одной другой газете не появилось ни единой заметочки. Еще тогда стоило понять: все диктаторы соблюдают свои же законы ровно до тех пор, пока хотят. А потом вносят поправки иди придумывают новые.

Анжелика вздохнула. Упрекнуть Лайонела было не в чем. Ведь он не раз пытался объяснить, что для таких, как они, законы легко поддаются изменениям. Да что там, даже продемонстрировал на примере, когда из-за одного своего желания — одержимости к человеку — перевернул собственные законы, И недолго думая внедрил новые, где основной из них откровенно звучал — делаю что хочу, когда хочу и с кем хочу.

Вот и она могла поступать точно так же.

Сколько времени ее станут осуждать. День? Два? Неделю?

А впереди брезжили века и века…

Взгляд ледяных глаз был устремлен в шикарное декольте Аделины. Вильям с минуту уже наблюдал презабавную картину: как брат пытается сосредоточиться на чем-то другом и у него не получается.

Катя невпопад кивала Бриану, вымученно улыбалась сестрам Кондратьевым. После общения с Тьеполо, потрясшей всех неординарным выбором спутника, девушка выглядела подавленной.

Сама же Анжелика держалась как обычно, по-королевски, ничуть не смущаясь, что подле нее слуга. Впрочем, спокойствие красавицы являлось скорее напускным. Едва ли внутри она пребывала в той же гармони, какую пыталась всем продемонстрировать.

— Может, сбежим отсюда? — сказала на ухо Ольга.

Молодой человек посмотрел на смазливое личико сидящей рядом девушки и вновь устремил взгляд на брата.

— Хочу посмотреть пару поединков.

— Ну, хорошо, — беспечно согласилась Ольга, — давай посмотрим.

Вильям промолчал. Сейчас его куда больше занимало наблюдение за Лайонелом, Катей и Аделиной. Подавить в себе неуместную радость из-за возникшего треугольника получалось с трудом. Сам не понимал, как может испытывать удовольствие от метаний брата, привыкшего поддаваться всевозможным соблазнам. Вильям на протяжении пяти столетий ни разу не видел, чтобы Лайонел поступился своими желаниями относительно чего-либо или кого-либо. И в этот самый момент он хотел Аделину. Многие раньше поговаривали, что правитель с особенной теплотой относится к Суворовой и часто ее навещает. Сам Лайонел из всех своих женщин об этой говорил меньше всех.

Вильям отодвинул от себя пустой кубок.

Хуже всего было не испытывать сочувствия к Кате. Ему словно хотелось, чтобы брат, как и прежде, поддался соблазну, вернулся к своей дьявольской сути. Вот только зачем? Чтобы утешить девушку самому? Вряд ли. Она не вызывала у него прежних чувств. Исключение вызывал случай, когда он увидел брата в обличии Кати. Тогда с ним произошло что-то неподдающееся объяснению. Еще до того, как понял, кто на самом деле перед ним, он испытал бурю чувств — от сжигающей ненависти до всепоглощающей любви. Столь сильные эмоции он испытывал прежде лишь несколько раз. Первый — много-много лет назад, когда был еще человеком и думал, что убил своего брата. А второй — в конце весны, когда Лайонел спустя столько лет ответил ему тем же, показав, что их отношения больше не имеют для него никакого значения.

Вильям заметил на себе взгляд Кати. После того как брат уехал на встречу с Фарнезе, а его самого перестало трясти, он пошел в ее спальню. И ничего, абсолютно ничего не почувствовал, увидев девушку. Да, милая, трогательная, привлекательная, но с таким же успехом он мог смотреть на статую.

Ему не нравилось думать об этом, собственные чувства пугали. Молодой человек увидел, что Фарнезе вновь очутился возле Кати, и та принялась безрезультатно отбиваться. Голубые ледяные глаза засекли его действия, и Лайонел сделал знак хозяйке замка. Та подала ему огромный старинный меч и, оторвав от своего корсажа бордовую кружевную ленту, повязала на рукоять.

Серые дождливые глаза Кати расширились. Вильям, сам того не желая, улыбнулся.

Лайонел принял оружие и решительно двинулся к Порфирио, даже не взглянув на ленточку. Разговоры и всякие звуки в зале стихли.

Соперник не растерялся и, вынув из ножен своей меч, протянул рукоятку Кате, выпрашивая подарок. Девушка бросила на Лайонела яростный взгляд и повязала тонкий белый платок на меч его врага. Вильяму на мгновение даже стало страшно за девушку. И не ему одному, гости под общий вздох разом подались назад.

В звенящей тишине прозрачные глаза точно зеркала разбились, и острые осколки застыли в полете. Затем раздался звонкий смех Анжелики Тьеполо. Но в следующий миг он потонул в звоне металла. Лайонел нанес первый удар, Порфирио его ловко отбил и отскочил, уводя на середину зала.

Ольга взволнованно ахала всякий раз, как мечи с громким лязгом скрещивались. Вильям любовался хорошо отточенными движениями, ловкостью, грацией брата. В своей человеческой жизни ему частенько приходилось испытывать на себе силу его ударов. Ради своего величия он не щадил никого.

Лайонел потрясающе умел обращаться с любым оружием.

Когда им было по шестнадцать, в брата влюбилась совсем юная хорошенькая служанка, работавшая на кухне. Гвенделин пришла на поляну, где Лайонел упражнялся с мечом, чтобы по просьбе хозяйки пригласить юношу к обеду. Но тот предложил ей «поиграть» и пообещал бедняжке жениться на ней, если она сделает кое-что для него. Даже его друзья были шокированы и пытались отговорить от безумной затеи.

Лайонел поставил девушку в профиль, приказал не шевелиться, а сам отошел ровно на десять шагов. Гвенделин спросила его, что будет, если она шевельнется, и он ответил: «Я все равно непременно сделаю тебе предложение руки и сердца, коли сможешь его принять!»

• Предыдущая
• 25/93
• Следующая