Джура - Тушкан Георгий Павлович - Страница 117

• Предыдущая
• 117/174
• Следующая

– Ты откровенно сознаешься! Тем лучше. А куда дел фирман Ага– хана!

– Я не видел никакого фирмана. Много всяких бумажек было в его сумке, я все выбросил.

– Ты должен знать, где фирман! Скажи, и я отпущу тебя на волю.

– Если бы я нашел фирман, я отдал бы его Козубаю или пограничникам! – Джура насупился.

– А сколько бойцов в отряде Козубая?… Молчишь? Значит, не хочешь быть мне другом? Пой, Махмуд! – приказал Кипчакбай, возбужденно потирая пухлые руки.

По приказу Кипчакбая возле Джуры поставили блюдо плова. Аромат риса и жареного мяса разносился вокруг голодного Джуры, но он не желал принимать еду из рук врагов.

– Говори! – приказал Кипчакбай, вскочив с помоста и подходя к узнику.

Джура сжался и изо всех сил ударил Кипчакбая ногой в живот. Кипчакбай упал. Невероятным усилием Джура разорвал веревки, разбросал стражу и подбежал к забору, но слуги Кипчакбая сбили его с ног.

– Отойдите, отойдите! – кричал, придя в себя, бледный от злости Кипчакбай. Он выхватил маузер.

– Почтенный Кипчакбай, вы все ещё считаете себя знатоком человеческих душ? – спросил, выходя из дома, высокий голубоглазый человек.

– Это большевик! – кричал Кипчакбай, размахивая маузером. – Он коммунист и чекист. Его необходимо убить.

– Не надо преувеличивать. Ведь он почти подросток. Говорят, ему нет и семнадцати лет. Имам Балбак поручил мне потолковать с ним. Сожалею, но мне придется обойтись без ваших песенных методов. Чтобы из камня высечь искру, надо крепко ударить кремнем. – Вряд ли ваша индийская практика поможет вам в этом случае, – ответил Кипчакбай, успокаиваясь. – Вы не знаете памирских горцев. Его уже пытали джигиты Тагая – его не сломила боль. Я взывал к его уму, пытался прельстить его богатством и славой – он, дикарь, не понял своей выгоды. Сейчас я нашел слабые струны его души. Это его самое уязвимое место. Но я подчиняюсь приказу имама. – Кипчакбай низко поклонился.

Потянулись мучительные дни. Теперь пленников по очереди часто уводили на допрос. Сквозь решетку в яму падал снег, и арестованные жались к стенам, дрожа от холода.

Джура стал ещё более молчаливым, угрюмым и раздражительным. Он похудел, кашлял и по целым дням неподвижно лежал на спине. Он так тосковал, что Саид как-то подсел к нему и сказал: – Эй, Джура, ты стал как баба. Хоть рассердись или ударь меня!

Это не развеселило Джуру. Не утешали его и обещания Чжао, что скоро настанет время, когда они возвратятся на родину. Узникам стали давать ещё меньше еды. Сторожа издевались над ними и бросали в них кусками дерева, будили их криками среди ночи, часто не давали воды. Все это делалось по приказанию Кипчакбая. Однажды Джура взял у Саида обломок ножа и вырезал из дерева собаку.

– Вот мой Тэке, – сказал он.

Чжао и Саид удивились тонкой работе. Деревянная собака очень походила на живую.

– Эту игрушку можно продать, – сказал практичный Саид. – Теперь ты, Джура, можешь кормить и себя и нас. Мы попросим сторожей, и они будут продавать твои изделия на базаре. Джура вырезал медведя, лису, хорька. Саид попросил у охраны отпустить его на базар. Ему ответили, что это им запрещено. Саид бросил наверх фигурки и попросил продать их, а на вырученные деньги купить им немного еды.

Узники нетерпеливо ждали. На третий день один из сторожей наклонился над ямой. Лицо его было в синяках, глаза красные. – Плохо! – сказал Чжао, увидев его злое лицо. – Я продал игрушки, – сказал сторож, – и выпил за ваше здоровье. Берите! – Он бросил им сверток.

Узники развернули его. Там были лепешки, немного мяса и вареного риса.

– Давайте опять игрушки – продам, – сказал сторож. – Только уговор: давайте мне одному!

Джура с увлечением вырезал деревянные фигурки: барса с двигающимися ногами, орла, голову которого можно было заменить головой человека. Деревянные орлы были у него в детстве, а барса с двигающимися ногами он придумал сам.

Однажды сторож, продав игрушки, отодвинул решетку и сказал: – Слушай, охотник! За твою игрушку – помнишь, ты вырезал девушку у костра и двух охотников, из которых один целится ей в грудь, а другой стоит возле двух собак, – хорошо заплатили. Вот вам еда! – И он сбросил сверток с лепешками и мясом. – А ты не знаешь, кто купил? – спросил Чжао. – Жена курбаши Тагая, красавица Зейнеб, – ответил сторож и задвинул решетку.

В одном из больших кишлаков Кашгарии в юрте собралось много женщин. Они чинно уселись у стен вокруг костра. На разостланном достурхане – скатерти лежали яства. Были здесь мурабба – мармелад из мелко нарезанной моркови, вымоченной в сахарном сиропе, кишалле – крем из толченого сахара, взбитый на яичном белке, и много других сладких и вкусных вещей. Угощала всех пожилая хозяйка юрты, жена Кипчакбая, у которой временно жила Зейнеб.

– Кушайте, кушайте! – повторяла хозяйка, подавая угощения. Разговор шел о Зейнеб. Ее красота вызывала зависть у присутствующих женщин.

– У неё дерзкие глаза, – шепнула одна, не найдя других пороков.

– И слишком маленькие руки, – вставила другая. – Она не сможет хорошо работать.

– Ее косы не настоящие. Разве могут быть такие длинные косы? W сказала третья.

– Она слишком громко смеется. Похоже, что мы должны смущаться, а не она, – добавила четвертая.

Все это говорилось шепотом, но так, чтобы Зейнеб слышала. Вначале она растерялась, но, услышав слова одной из женщин: «У неё был дружок, какой-то охотник», покраснела и рассердилась. Когда же Зейнеб злилась, она не боялась ничего и никого и могла нагрубить даже аксакалу, которого боялась больше всех. – Ты молодая девушка и должна радоваться, что курбаши Тагай вырвал тебя из бедности, чтобы приблизить к себе, дать тебе радость быть с нами, – сказала, обращаясь к Зейнеб, жена Кипчакбая.

– Я замужем! – сердито и гордо ответила Зейнеб. – Мой Джура – великий охотник. Я здесь нахожусь временно.

Жена Кипчакбая рассердилась, но с притворно-вежливой улыбкой продолжала:

– Ты ещё дика, дитя мое, но курбаши тебя приручит, как приручают беркутов и соколов. Он подарит тебе дорогие вещи, от которых ты будешь без ума и забудешь Джуру.

• Предыдущая
• 117/174
• Следующая