Свет в заброшенном доме - Тухтабаев Худайберды Тухтабаевич - Страница 14

• Предыдущая
• 14/44
• Следующая

– Ты сказал «учинитель»?

Ребята вокруг засмеялись. Заулыбались даже Аман с Зулейхой. «Ничего здесь нет страшного», – отметил я про себя обрадовано.

– Со-чи-ни-тель! – повторил мальчик, вытягивая шею и кивая головой в такт словам. – Сочинитель! Я сочиняю ребятам прозвища, понял? Хочешь, тебе тоже сочиню?

– Зачем! У меня у самого красивое прозвище.

– Ну-ка скажи. Да только погромче, чтоб все члены комиссии слышали.

– Многодетный.

– Бе! – презрительно махнул рукой Сочинитель. – Какое же это прозвище! Прозвище должно быть злым, отталкивающим, а у тебя оно какое-то гладенькое. Нет, это никуда не годится, мы сочиним тебе другое прозвище. Какое бы придумать… хм-м, ты такой грязный, немытый… можно было бы назвать Чёрным Пеньком, но у нас есть уже два Пня. А, ладно, будь пока Многодетным, там посмотрим. А этот кто у тебя, братишка?

– Братишка.

– Его можно назвать Лягушкой, он такой низенький, толстенький… – Сочинитель засмеялся, ткнул Султана кулаком в бок, точно так же, как меня в начале знакомства. Султан терпеть не может такие штучки. А может, ему показалось, что Сочинитель задаётся, а может, ему больно стало, но он сильно оттолкнул мальчика от себя обеими руками.

– Сам ты лягушка!

Сочинитель пошёл-пошёл назад и грохнулся на землю спиной. Хорошо, в это время появилась тётя Русская.

– Арифджан, идите все сюда, – позвала она. Мы поспешили за ней.

Опозоренный Сочинитель поспешно вскочил на ноги и крикнул нам вслед, отряхиваясь:

– Ты погоди ещё у меня! Я тебе шестьдесят прозвищ прилеплю, сам будешь не рад!

Султан зло обернулся назад:

– Вот тебе прозвище! – И показал кулак. Остальные ребята вроде сочувствовали Султану. Их вид как бы говорил: «А неплохо ты его проучил, молодец!» Поэтому я промолчал. Быть может, это и хорошо, что Султан сразу поставил его на место.

Мы вошли в маленький домик, тётя Русская познакомила нас с поварихами, воспитательницами. Но ничьего имени мы не запомнили. Потому что все очень волновались. Нам было не по себе то ли оттого, что разом оказались в кругу стольких незнакомых людей, то ли под жалостливыми, изучающими взглядами, то ли боялись последствий стычки Султана с Сочинителем. Мы шестеро мал мала меньше стояли, низко опустив головы, пунцовые, тяжело дыша. Из всего, что здесь говорилось, я запомнил: тётю Русскую зовут Марией Павловной, она здесь и за директора, и за главного воспитателя, и за начальника поваров.

Одна воспитательница спросила, нет ли у нас каких болячек, вшей или блох. Другая объявила, что здесь насчёт дисциплины очень строго, любой нарушитель тотчас изгоняется из детдома…

Далее дело пошло быстрее, а главное – без нотаций и нравоучений. Помылись в бане, оделись в новую детдомовскую одежду, поели в столовой. Нам ещё ни разу не приходилось сидеть за столом, свесив ноги с табуреток, и кушать. Не пользовались мы и железными ложками: с непривычки Султан с Аманом обожгли рты. Всё вокруг нас делалось быстро и чётко. Мне показалось, тётю Русскую все очень боятся, а может, очень любят – все так и ждали, что она скажет да прикажет. Так, например, вели себя старик истопник с бородой, одна половина которой была белой как снег, а другая – чёрной, будто сажа, и старуха, постоянно шмыгающая носом, что выдавала нам на складе одежду, и тёти в столовке…

Мы вышли на улицу. Ой-ей, весь двор был полон детьми. У всех на ногах ботинки с высокими голенищами, видно, недавно чищенные, они так и сверкали ярким солнцем; мальчики одеты в костюмчики, девочки – в блузы и юбочки, на головах тюбетейки, похожие на пельмешки. Все встали в строй в два ряда. Давешний наш знакомый Сочинитель оказался барабанщиком. На шее у него висел барабан. Рядом с ним стояли два карнайчи[36].

Одна из воспитательниц вывела нас на середину и поставила перед строем. Мне опять стало не по себе: ведь мы оказались под взглядами стольких людей! К счастью, тут появилась тётя Русская с целой свитой.

– Все собрались? – крикнула она.

– Все, все, – нестройно ответили ребята. Против ожидания директор заговорила вовсе не о нас, а о положении на фронте. Она сообщила, что Красная наша Армия остановила напор жестокого врага и сама перешла в наступление, наносит удар за ударом. Вот среди них-то, доблестных бойцов, находятся наши отцы и братья, задача которых – добить врага в его логове.

– Ну а какова наша задача? – обратилась директор к строю.

– Отлично учиться! – дружно ответили ребята.

– Ещё?

– Быть дисциплинированными.

– А ещё?

– Вой-дод! – вдруг закричала какая-то девчонка. – Змея!

Строй в том месте, откуда раздался крик, сломался, забурлил, заволновался. Тётя Русская подбежала к месту происшествия. Какой-то длинный, веснушчатый, с блестящим лбом и курчавыми волосами парень начал оправдываться:

– Змея? Никакой змеи нет!

– Змея есть, есть!.. – всё плакала девочка. – Он её за пазуху спрятал.

За пазухой мальчика в самом деле оказалась полосатая змея. Длинный опять начал оправдываться, что, мол, змея неядовитая, прирученная, что он каждую ночь спит с ней вместе. Но директор его не слушала, прогнала вон, пригрозив после линейки ещё поговорить. Вернувшись на место, она продолжала свою речь.

– В нашу семью сегодня пришло ещё шесть членов. Встретим их как своих братьев и сестёр, научим тому, что знаем сами, и будем учиться у них тому, чего не знаем.

Хорошо? – обратилась она к строю, чуть повысив голос.

– Да, хорошо, – ответили ребята.

– В нашей комнате есть свободное место.

– Одного мы можем взять к себе.

– По арифметике я могу помочь.

– По родному – я!

Нам стало легче дышать. По всему видно, здесь совсем неплохие ребята собрались. Добрые, видать, отзывчивые. Мои младшенькие тоже, кажется, заметили это, выпрямились, на лицах заиграл румянец радости.

Директор взмахом руки велела музыкантам играть. Карнайчи затянули «Марш дружбы». Сочинитель прозвищ аккуратно колотил в свой барабан, вторя им. А мы обошли весь строй, здороваясь за руку с ребятами. На душе у меня было тепло и радостно. Не знаю, что меня сделало счастливым: приветливость ли детдомовцев, звуки ли музыки или тёплые взгляды директора и воспитательниц, – я обходил строй и крепко пожимал всем руку, произнося своё имя. Я чувствовал себя легко, как птица.

Меня, Султана и Усмана поместили вместе. Для нас поставили рядышком три железные кровати. Я боялся, что Зулейхе придётся трудно, ведь она нелюдима, молчалива, но, к счастью, она быстро нашла себе друзей. Как только линейка окончилась, её окружила стайка девочек и увела в своё общежитие. Рабию с Аманом тётя Русская пока поселила у себя. Ещё когда Мария Павловна была у нас, она пообещала Аману деревянного коня с саблей, если он согласится стать её сыном. Аман крепко держался за подол директора, видно, твердо решил выманить-таки коня и саблю.

Вечером в нашу комнату пришла воспитательница, провела беседу. Она рассказала об одном герое из нашего района, фото которого было напечатано в газете. Он, оказывается, и в школе отлично учился. И вообще, по её словам, все отличники становятся героями или вырастают уважаемыми, всеми почитаемыми людьми. В тот вечер я подружился со многими ребятами. Того мальчика со змеёй звали Самар, в детдоме он был известен как Самовар. Его родители умерли ещё до войны, здесь он уже два года. «Ничего, что называют «сиротским домом». Жить можно», – отозвался он о детдоме.

Моего соседа по койке, чёрного как жук, с большими блестящими глазами мальчика звали Карабаем. Плечи его постоянно вздрагивали, точно он вот-вот пустится в пляс. В нашей комнате жили ещё мальчики. Куршермат, Ислам Курбаши, Вечноголодный. Поговорить с ними мне не удалось.

• Предыдущая
• 14/44
• Следующая