Время и снова время - Элтон Бен - Страница 14

• Предыдущая
• 14/67
• Следующая

Маккласки прошла в кухню и достала бутылку из холодильника. Вскоре повторилась утренняя мизансцена: с бокалом в руке Стэнтон в старинном кресле, хозяйка развернулась тылом к камину.

– Ну ладно, – усмехнулся Стэнтон. – На минуту допустим, что все вы не очумелые психи, что и впрямь есть возможность перенестись в 1914 год. И что, по-вашему, должен сделать я или кто другой, оказавшись там? Только не говорите, что надо предотвратить убийство в Сараево.

– Почему нет? Именно это и надо сделать.

– Будет вам, профессор! Детский сад какой-то.

– Общеизвестно, что убийство эрцгерцога было искрой, распалившей большой пожар, верно?

– В том-то и дело, искрой! Вы прекрасно знаете, что был целый набор скрытых причин…

– Господи боже мой! – перебила Маккласки. – Сейчас ты начнешь говорить об экономической неизбежности военных конфликтов, что ли? Я терпеть не могу марксистов, ты это знаешь. Твое здоровье! – Она от души прихлебнула шампанского и с трудом сдержала отрыжку.

– Не нужно быть марксистом, чтобы понимать: мировые войны не начинаются из-за жизни или смерти одного человека.

– А эта началась. – Маккласки наконец угомонила пищевод. – Но только не из-за смерти эрцгерцога Фердинанда.

– Что?

– Да, его смерть стала искрой, которую мы, конечно, должны загасить. Но главная причина крылась совсем в другом человеке. Он германских королевских кровей, но это не Франц Фердинанд. Понимаешь, убили не того.

– Что значит – не того? Разве может все зависеть от одного человека, королевских или обычных кровей? А как же баланс власти? Система альянсов…

– Ну да, а еще военно-морское соперничество, германское экономическое чудо, железнодорожные расписания и весь бесконечный перечень «причин Великой войны», которые знал и благополучно забыл всякий школьник. – Маккласки взяла с каминной полки кремневый пистолет и рассеянно прицелилась в висевший на стене портрет сурового церковника времен Генриха Восьмого. – Джон Редман, первый декан Тринити-колледжа, – сказала она, зажмурив глаз. – Вполне возможно, из этой рамы он смотрел на Ньютона, посвящавшего Бентли в свою затею. По крайней мере, мне нравится так думать.

Стэнтон не хотел говорить о Джоне Редмане.

– Не отвлекайтесь, профессор, – попросил он. – Кто же стал причиной Великой войны?

– Безусловно, кайзер. Тупая дубина Вильгельм, своенравный внучок королевы Виктории. Неуравновешенный, злобный, завистливый, опасно честолюбивый, лелеющий всякую мелкую обиду. Он желал войны. Больше никто. Сработал эффект домино. Австро-Венгерская империя? Ей и без того хватало забот – разобраться бы, на каких языках говорить в собственном парламенте.

– Однако русские… – начал Стэнтон.

– О русских речи нет, только об их царе, – рассмеялась Маккласки. – Несчастный, робкий, растерянный Николай. Будь у него выбор, он бы никогда не стал воевать с кузеном Вилли. Но тот не оставил ему вариантов, неустанно наращивая перевес. Да, Николай был союзником Франции. Что, французы хотели войны? Хаха. После последнего поражения от пруссаков они сорок лет драпировали статуи в черное и стенали об Эльзасе, однако палец о палец не ударили и ничего не сделали бы, если б кайзер не бросил против них миллионную армию. Кто остается из существенных фигур? Мы и янки. Американцы поголовно изоляционисты. У них это в крови. На «Мэйфлауэре» они удрали из Европы и не желали возвращаться. Американцы никогда не ввязались бы, не начни германцы топить их корабли и слать подстрекательские телеграммы в Мексику. Посмотрим на британцев. Мировая элита, которой есть что терять. Под защитой орудий Королевского флота они в полной безопасности. Финансовый центр планеты и главный морской перевозчик торговых грузов. Глобальное превосходство, обеспеченное исключительно мирными условиями. Думаешь, кто-нибудь в Уайтхолле хотел все это порушить? Нет, Хью, истина бесспорна: в войне виноваты немцы и особенно кайзер. Как всегда, нации болтали о войне, и, конечно, уйме романтических юношей не терпелось возглавить кавалерийскую атаку. Это очень в духе молодежи, которой еще только предстояло узнать, что может сотворить пулемет с конницей. Кайзер – единственный мировой лидер, искренне желавший войны. Мы это понимаем сейчас, наши предшественники это понимали тогда. Летом 1914 года все сходились в одном: если война случится, она будет между немцами и остальным миром.

– У Германии тоже были союзники, – возразил Стэнтон. Ему казалось, он сидит на лекции.

– Не смеши. Никчемные Австро-Венгерская и Османская империи? Это обуза, а не союзники. Подлинными державами с прошлым и будущим были Британия, Франция, Россия, Япония и Америка с одной стороны, а с другой – Германия. Причем даже не Германия, а кайзер. Он и его прусская военная клика сидели в Потсдаме и пели хвалу войне. Остальная Германия хотела заниматься делом. Эта страна была лучшей в мире мастерской. Обожди они лет десять, они бы купили Францию, а потом, несомненно, и Британию. В Германии была самая крупная социал-демократическая партия, рейхстаг желал мира. А вот кайзер желал воевать. И он, как ни крути, был главный. Чокнутый ублюдок с гонором выше Бранденбургских ворот весь исчесался по войне. Вот почему он всегда носил военную форму. Где он позирует на всех фотография? Вспомни любое довоенное фото кайзера Вилли. Где он находится?

Стэнтон понимал, куда она гнет. Тут с ней, конечно, не поспоришь.

– На маневрах, – сказал Хью.

– Именно! Играл, мать его, в солдатики. Всю жизнь только этим и занимался. Он возглавлял самую продвинутую в научном и индустриальном смысле нацию, но хотел одного: стоять на поле брани и, опершись увечной рукой на эфес сабли, разглядывать карту. Как проводил время Эдвард Седьмой? Пил, играл и в Париже таскался по бабам. А Георг Пятый? Коллекционировал чертовы марки. Царь Николай? Прикидывался бедным землевладельцем и ковырялся в саду вместе с женой-командиршей, по уши втрескавшейся в деревенского дурачка, оголтелого прелюбодея. Французы наслаждались Belle Epoque.[10] Американцы мечтали поднять разводной мост и забыть о существовании Европы. А кто выезжал на маневры? Кто надевал каску со штырем, даже выгуливая собаку? Кто перевооружался такими темпами, что Чингисхан позеленел бы от зависти?

– Кайзер Вильгельм, – признал Стэнтон.

– Да, кайзер Вильгельм! – выкрикнула Маккласки. – Причина всей проклятой катастрофы. И вот наш план, Хью. Мы поменяем одного мертвого германского владыку на другого. Ты отправишься в Сараево и предотвратишь покушение на наследника австро-венгерского трона, а затем переберешься в Берлин и убьешь кайзера.

– В 1914-м?

– В 1914-м.

Церковные колокола отбили полночь. Наступило Рождество.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказала Маккласки.

– О том, что мы, наверное, сошли с ума, раз ведем такие разговоры.

– Но еще ты думаешь, что если убийство эрцгерцога вызвало такие беды, то убийство императора все только усугубит.

– Согласитесь, мысль здравая.

– Но этого не будет, если виновным признают кого надо.

– Кого надо?

– Несомненно. Понимаешь, если убивают кайзера, первым делом все задаются вопросом: кто это сделал?

– Естественно.

– Но никто не сможет предположить, что это дело рук путешественника во времени, проскочившего через замкнутую петлю пространственно-временного континуума.

– Наверное, так.

– Понимаешь, Франца Фердинанда убил иностранец, что мгновенно создало предпосылки для международного кризиса. Если кайзера убьет немец – или хотя бы сложится такое впечатление, – это будет сугубо немецкий кризис. А если убийца окажется социалистом, начнется заваруха, в которой Германия погрязнет надолго. Немецкое социалистическое движение было самым мощным и опытным в Европе. Германские правящие круги считали левых общественным врагом номер один. Если все так представить, что императора убил левак, последуют жесткие карательные меры, на которые левые, не зная за собой вины, непременно ответят. Германия погрузится во внутренние разборки. Британия сосредоточится на злосчастном ирландском вопросе, не говоря уже о суфражистках. Россия продолжит неспешное движение к современному государственному устройству. Франция будет ликовать, глядя на муки, которые Германия сама себе причинила и которые займут ее на весь 1914 год, а то и дольше. Независимо от того, какой Германия выйдет из кризиса – левого или правого толка, – во главе ее уже не будет стоять сбрендивший поджигатель войны. Кроме того, возросшее благосостояние и экономическая независимость европейских держав вкупе с демократической реформой, набравшей ход в обеих странах, сделают войну невозможной. Две современные капиталистические демократии никогда друг с другом не воевали. И знаешь, что в этом плане самое хорошее? Прелестные русские царевны останутся в живых! Пожалуйста, закрой рот, Хью. Ты так раззявился, что похож на рыбу.

• Предыдущая
• 14/67
• Следующая