Супружеская жизнь - Базен Эрве - Страница 52

• Предыдущая
• 52/65
• Следующая

— Он все еще не женился, — говорит мамуля. Вот они и причалили. Мамуля продолжает:

— А ведь давно пора. Ему по меньшей мере…

Цифра не названа.

— Да он на два года моложе Абеля, — говорит Мариэтт.

— На шесть лет старше, чем Арлетт, — добавляет Габриэль.

Мадам Гимарш хмурится. Замужество Арлетт давно стало для нее тяжкой заботой. Мечта о замужестве Симоны волнует ее не менее, но по другим причинам. У Симоны не только имеется желание быть независимой, но и возможности для этого, которыми она широко пользуется.

Симона работает в качестве модельерши, на жизнь себе зарабатывает, оплачивает свое питание в доме, как и все взрослые, и, лишь только родители насупят брови, грозится, что переедет в Париж. Вон она, Симона, проходит мимо нас в сопровождении не знаю точно кого — какого-то молодого человека, — недавно она говорила о некоем Анри, затем об Армане, о Жермене, а в Анже, когда звонят по телефону, вызывают только ее одну. Мадам Гимарш смущенно провожает ее взглядом. Прошу вас, не будем говорить об упадке нравов. Симона, так же как и Анник, пользуется вниманием мужчин, возвращается домой в неурочный час, рассказывает довольно развязно о своем очередном флирте и даже слышать не хочет о замужестве. Что бы это значило? Должно быть, не нашла никого подходящего. Правда, ничто ей не мешает найти, и, поскольку у нее уйма поклонников, надо полагать, что она все еще ищет, прибегая к современному сравнительному методу…

Одержимые желанием расширить свой клан, мамаши все еще болтают меж собой, но я больше не слушаю. Снова проходят Симона вместе с Анник, которым сопутствует весьма нахальный белокурый эфеб. Глаза мои неотступно следуют за ней.

— Не стоило бы так упорно разглядывать ее, Абель, в моем присутствии, — вдруг замечает Мариэтт. В ее голосе скорей насмешка, чем упрек. Но я отвечаю с некоторой досадой:

— Если я не имею право взглянуть на то, чем любуются тысячи людей, так уж лучше выколоть мне глаза!

И вдобавок разрушить на площадях шедевры искусства, демонстрирующие нам чересчур нагих богинь, кормящих грудью младенцев под взором своих божественных и явно мужественных супругов, отлитых из бронзы! Право, вот когда видишь такую Анник среди этой выставки всяких уродств, становится легче дышать, она примиряет тебя с человечеством и даже воспламеняет мужей в пользу их собственных жен. Я очумел от глупой болтовни и нелепостей. Выждав для приличия несколько секунд, я подымаюсь, незаметно прохожу позади палаток. И вот я уже исчез из их поля зрения. Расправив плечи, втянув живот, я бегу рысцой и догоняю тех, кого женитьба сделала моими родственницами, — мою свояченицу и кузину.

Это было позавчера. Жиль в шортах и белой «водолазке», совершенно забыв о своей хромой ноге — так обычно и бывает, если он в автомобиле или на своей яхте «Миклу», — причалил к пристани Пор-Алиган. Бурный успех! Лихорадочная жажда приключений обуяла всех обитателей виллы Гимарш. Все захотели прокатиться, отказалась только Мариэтт, которую еще в детстве морская прогулка в Груа навсегда отвадила от желания ступить ногой на что-нибудь плавучее. На Мариэтт возложили обязанность надзирать за всеми ребятами, а Тио принес себя в жертву, предложив составить ей компанию. И вот «Мерседес», переваливаясь по дюнам, уже нес нас в Конгель.

— Только один круг, и все, — сказала мамуля, поднявшись на борт вместе со своим мужем.

Яхта «Миклу», нагруженная тяжеловесными супругами Гимарш, ограничилась скромной петлей в бухте. Тесть и теща сошли на берег гордые, как Христофор Колумб; место их занял Эрик, для которого Жиль, искусно манипулируя парусом, отправился подальше в открытое морс. Затем последовали Арлетт и Симона, которых здорово потрепало: резкие повороты яхты, парус, ложившийся вровень с волной, — Жиль угостил пассажирок острыми ощущениями, вызывавшими у них испуганный визг, и привез обеих на берег обрызганными с ног до головы. Я волей случая попал в последнюю партию вместе с Анник.

— А вы, — сказал Жиль, — вы не так-то легко отделаетесь! Я пойду до маяка Ла-Теньюз.

Пошли! Легкий ветерок, выстрачивая зыбь на море, ласково понес нас к островку. Но Жиль недостаточно учел силу прилива, бурлившего при выходе из бухты, и поздно спохватился: на полной скорости яхта «Миклу» встретила роковую мель и врезалась в нее.

— Черт побери, — заворчал Жиль, боявшийся подорвать свой престиж.

— Ну как? Облегчить? — воскликнула Анник и, не дожидаясь ответа, прыгнула в воду.

Я последовал за ней. Метрах в сорока мель выступила из воды в виде песчаного пляжа между двумя скалами. Анник плыла брассом, отплевывая воду, оборачивалась посмотреть, где я, а я плыл позади нее кролем, хотя и не слишком стремительным. Вскоре мы почувствовали под ногами дно и вышли на сушу. Жиль подтягивал парус, чтоб порыв ветра его не унес. Морской прилив поднимался, значит, скоро вокруг будет опять глубоко. Надо было только выждать. Пустой островок, и на нем чайки приветствуют эту сирену, всю в сверкающих каплях, в мокром купальном костюме, подчеркивающем девичью грудь и волнующую линию бедер. В общем, беда не так уж велика! Неопытность Жиля упреков не заслуживает. Мы поглядели друг на друга и громко засмеялись.

— А что тут есть на островке? — спрашивает жертва кораблекрушения.

Увидим, увидим. Экспедиция кажется мне весьма привлекательной. Скалы, опять скалы, уйма скал, которые придется брать штурмом, что позволяет подавать руку помощи. А по другую сторону, как бы желая сделать нас невидимыми, спускаются узкие террасы, покрытые цветущей армерией. Анник бросается собирать цветы.

Уже целый месяц у меня захватывает дыхание, когда я нахожусь с нею рядом. На фоне этого острова и его дикой природы я и сам превращаюсь в дикаря. За всю мою жизнь я не испытывал более острого желания опрокинуть девушку навзничь и прижать ее к земле, пользуясь превосходством веса. Разве сейчас не подходящий случай? Она в таком костюме, все залито ослепительным солнцем. Но судейский крючок, которому хорошо известно, во что обходится насилие перед судом присяжных, слабо сдерживает во мне Робинзона. Анник выпрямляется, подпрыгивает, бежит дальше и вдруг остановилась, приложив палец к губам. В нескольких шагах от нас сидит на яйцах прямо на земле серая с белым чайка. Подхожу ближе. Вот я и стою позади своей двоюродной сестрички, совсем по-дружески положил ей руки на плечи, такие круглые, гладкие, пальцы невольно скользят по ним, и они, как от холода, покрываются гусиной кожей.

— Да что ты в самом деле? — шепчет она.

Но голос у нее вялый. Грудь очень упругая, это чувствует моя правая рука, а левая уже отправилась дальше. Ронсар это превосходно описал.

Будь благословенна, ты, бретонская пылкость, которую так легко пробуждает прекрасное искусство касаний!

— Да что ты выдумал! Ты с ума сошел?

Да, сошел. Я безумен тобой, дорогая, голову потерял. Прелестный рот, маленькое, запрокинутое лицо, так сильно напоминающее лицо Мариэтт, когда она была еще девственницей. Нет, нет, еще более прекрасное, еще более четких очертаний; прекрасны и длинные, как бы распахивающие это тело ноги. Адвокат, не тревожьтесь: вашим коллегам не придется ссылаться на смягчающие обстоятельства. Согласие само поет в этой девочке, вызывая у нее самый чудесный в мире стон. Этот ее пыл говорит больше, чем будничное слово «да», и это дано немногим; этот жар заставляет ее вибрировать, как стрела, тяжело дышать, откидывая назад голову, глаза ее полузакрыты, волосы смешались с травой, руки стиснуты.

— Абель! Анник!

Кормчий выкрикивает это в двух тонах. То, что так чудесно началось, завершается в ином настроении. Надо покидать остров Цитеры. Анник выпрямляется:

— Да что же это?

Глаза ее полны признательности, но я вижу в них и удивление и, пожалуй, тревогу. Хотя она словно создана для подобных сюрпризов (это еще надо доказать), но, как и я, Анник внезапно вспомнила то, о чем мы оба на миг забыли: я зять хозяина, муж ее кузины, отец четверых детей и, будь я немного старше, в сущности, годился бы ей в отцы.

• Предыдущая
• 52/65
• Следующая