Супружеская жизнь - Базен Эрве - Страница 50

• Предыдущая
• 50/65
• Следующая

— Ну что, видели моих негритят? Каждый уже прибавил по килограмму! Все чудесно загорают, уплетают за обе щеки и спят.

Да разве может быть иначе в царстве деда Песочника? Меня атаковали мои четверо. Они без конца меня чмокают, и весь я уже липкий от леденцов. На каждой руке у меня по девчушке, мальчишки жмутся к моим ногам, и отец во мне ликует. Но вдруг для него, для этого отца, все становится безразлично, он трет себе глаза, словно с них спадает пелена. Надвинулась новая волна, и меня, словно молния, ослепляет красота.

Красота и ее антитеза. Их пятеро, две группы. Первыми ленивой походкой приближаются Арлетт, Габ и Симона; две первые не изменились, третья воспользовалась этим выгодным фоном, чтобы показать, как хорошо ее приласкало солнце. За ними следует Мариэтт и… Кто же это? Я ее знаю. Я ее уже видел. Вспоминаю: кто же? Во всяком случае, нимфа эта очаровательна, моя жена рядом с ней — увы! — тоже выполняет роль фона.

— Да это Анник, — сообщает мне теща. — Вы же ее знаете, та самая девчонка, что была у нас на крестинах Нико. Она живет у нас в саду, в палатке, вместе со своим братом Роже. Что, изменилась? Ее и узнать нельзя! Теперь ей двадцать. Ее отец покидает Безье; он назначен налоговым инспектором в Анже. Симона так рада. Они с Анник — погодки!

Тио толкает меня локтем и замолкает. Эрик тоже не проронил ни слова. И впервые я вижу какое-то странное выражение на его круглом лице: челюсти его плотно сомкнуты и у него необычный, волчий взгляд. Мы с ним могли бы обменяться репликами: «Ох, как твоя жена высохла!», «А твоя-то как растолстела!» Десять лет назад на этом самом пляже выделялись они: молоденькие, живые, гибкие, все в самый раз — ни прибавить, ни убавить, купальники туго облегали их, стройные ножки высоко открыты. Такой я принял сестру твою. Если моя супружеская верность уже не столь безупречна, кто в том виноват? О женщины, почему они перестают быть верными самим себе? Вот та, что приближается к нам, не стесняется показывать свой выступающий живот, жирные складки тела. Мне, конечно, могут сказать, что я избрал именно ее. Да, это было так в тот далекий день. И постепенно, день за днем, я свыкся, примирился с переменами. Но сегодня я ее не узнаю. Потому что настоящая — это не она, а другая; потому что эта юная девушка, странно напоминающая мне ее, она и есть та, на которой я женился.

У англичан есть восхитительное слово holidays, то есть «райские дни». В «Клубе 49» мой конек — этимология, и я подчеркнул в одной статейке нашего тощего журнальчика (пышно названного «Луарское обозрение»), что слово «вакации» мы употребляем во множественном числе, которое из-за смыслового сдвига весьма отдалилось от своего единственного числа. Вакации, вакантный, вакуум — главное, конечно, в уходе от повседневности.

Увы! Детям легко, они разом все забрасывают: дом, привычки, школу, а родителям не так просто: за исключением случаев развода, они обязаны все время заниматься этими самыми детьми, и бремя супружества поневоле удваивается. Весь год я мечтаю о передышке, мечтаю о том, когда же смогу сбросить с плеч адвокатскую мантию, а заодно с нею все заботы. Но я знаю, что меня ждет: Мариэтт, так же, как и ее мать, собирающая вокруг себя всю свою родню, никогда не согласится провести время отдыха одна, и мы оба никогда не отдохнем друг от друга. Даже наоборот. В городе, кроме конца недели, мы обычно проводим вдвоем только один час утром да еще час в полдень, два или три часа вечером, а здесь, у моря, нам предстоит быть вместе как бы тридцать воскресений подряд и двадцать четыре часа в сутки жить стопроцентной семейной жизнью в этом гетто обширного племени Гимаршей, где весь уклад жизни строится в угоду детству, властвующему надо всем.

Ибо здесь символом веры является принцип — прежде всего дети, и уж тут пощады не жди. Наши обожаемые малыши, которые никак не продерут глазки, когда пора собираться в школу, здесь, в Кибероне, вскакивают ни свет ни заря. И никому больше не удается заснуть: все восемь деточек кричат вокруг, все восемь топают и скачут. Кстати, так ли уж необходимо одевать младших? Они вполне могли бы и сами управиться со своим туалетом. Шорты на резинке, рубашечки легкие, сандалии на плетеной подошве — разве четырехлетний ребенок не в состоянии натянуть все это сам, к тому же дочки Габ выросли и могут помочь малышам. Но Мариэтт посчитала бы это позором для себя.

— Все равно пора вставать, — замечает она, — ведь еще нужно покормить их завтраком.

Снова предлог. Мартина и Алина сами могут это проделать. Франсуаза Турc, которая отдыхает с детьми в Карнаке, установила такой порядок: завтрак готовится с вечера и она оставляет его на подносе. Я предложил последовать этому примеру. Услышал в ответ:

— Холодный завтрак? Ну, знаешь, это уж самое последнее дело! Франсуаза одна, ее можно понять…

Ну значит, я ничего не понимаю. Раз наши женщины живут все вместе, они могли бы сменять друг друга. Но нет, они встают все разом, эти мамаши, нуждающиеся в покое, предоставляя Симоне, Арлетт и Анник в ее палатке спать до бесчувствия. По утрам у нас постоянная суматоха, суета, толкотня: вот это твое, это мое, один ищет мыло, другой полотенце, третий — место в уборной, бегают с мокрыми руками в незастегнутых пижамах, босоногие, с всклокоченными волосами, спорят, ссорятся, один задрапировался в покрывало, как римский патриций в свою тогу, другой приделал себе бороду из седого шиньона мамули. Наконец-то сели за стол, съели разом по четыре хлебца, уничтожили бог весть сколько кружек молока. Хватает мамашам забот с утра.

Хватает забот и после. Дома мамаши беспрерывно настороже, на чужой территории тем более — ведь сколько там опасностей: огромные лужи, скверные друзья, острые камни, терновник, картины, которые детям нельзя видеть… Требуется усиленное внимание. А кроме того, вы уверены, что эти малыши знают, чем им заняться? Ну, скажете вы, они будут знать, если им внушить, что они должны сами себя занимать, да если б у них было поменьше игрушек и телепередач, подрывающих их фантазию. Пока не откроется «Клуб Микки», мамашам приходится организовывать игры. Кажется невероятным, что эти девочки и мальчики бросают все, все свои сокровища, и куколку Барби с десятью платьями, и телеуправляемый танк с вращающимися пушками, чтоб с энтузиазмом заняться такими допотопными забавами, как «желтый карлик» или «игра в мнения». Специальность мадам Гимарш — «гордиев узел» — вызывает споры. Сделать за одну минуту самый сложный узел, передать его соседу, а он вам отдаст свой и выиграет в том случае, если развяжет ваш узел быстрее, — это по справедливости нуждается в особых условиях: надо, чтоб веревочки были обязательно одинаковыми и чтобы пальцы у всех детей имели одинаковую сноровку. Двойняшки протестуют. Тогда начинают играть в «да и нет не говорите». Но кивок Жюльена, которого допрашивают с коварством, бесит Катрин, и она вопит:

— Ты же сказал — нет!

— Неправда, — кричит Жюльен, — я просто поворотился к мамуле.

Следовало бы поправить: «Ну что ты, Жюльен, надо говорить: „Я повернулся к мамуле“». Но наши организаторши непоколебимо убеждены, что не стоит придираться ко всякой ерунде, они уже и так заняты по горло примирением споров, возникающих без конца. Время идет. И вот открылся «Клуб Микки», это немного освободит матерей, у них появится возможность приготовить обед. Но уже в пять минут первого они умирают от беспокойства. Целая делегация отправляется искать ангелочков, которые где-то замешкались — оказывается, сидят на корточках вокруг медузы. Ну, вот видите! Медуза, ужас какой, такая мерзкая, к тому же еще жжется! Вон на руке у Лулу какие-то прыщики, наверняка от медузы, а не от салата из крабов, на который он накинулся с таким восторгом.

— Да что там говорить, их невозможно оставлять одних, — ноет Габ уже в сотый раз.

Во вторую половину дня будет легче. Запирают дом. Для тех, кто ушел один, ключ прячут под отстающую плитку на крыльце. Женщины идут к морю мощным отрядом, но ни одна не пойдет в воду, пока мамуля не подаст сигнал по своему хронометру; к положенному сроку она еще прибавит для безопасности добрую четверть часа. Габ и Мариэтт купаются недолго, но остаются в купальных костюмах, чтоб заполучить коричневый загар, который будет оттенять белые полоски, закрытые бретельками. Они бдительно следят за детьми. Глубина, на которую имеют право в четыре года или в шесть лет, измеряется по уровню погружения в море соседних взрослых купальщиц. Слышно, как Габ вдруг кричит, ее южный акцент и лексика просто расцветают на солнце:

• Предыдущая
• 50/65
• Следующая