Впервые. Записки ведущего конструктора - Ивановский Олег - Страница 39

Вот нижнее днище медленно проплывает мимо прожектора. Сейчас должны включиться сопла. Тишина. Сопла молчат. Станция поворачивается дальше. Сопла молчат. А из уст испытателей опять вырываются междометия.

Я с опаской и, насколько помню, чуть ли не вобрав голову в плечи, скашиваю взгляд на Сергея Павловича. Он спокойно слушает Бориса Викторовича, кивает головой. Раушенбах подходит к станции, вынимает из кармана коробку спичек, достает несколько штук, складывает их вместе, чиркает о коробку, быстро подносит к «зрачку» солнечного датчика. И тут же, словно проснувшись, сопла начинают бойко работать. Взрыв хохота. Но все же в чем дело? Как выяснилось, прожектор стоял чуть далековато и света его чуть-чуть, всего лишь самую малость, не хватало для срабатывания солнечного датчика.

Да, прямо скажем, «фокусами» «Луна-3» нас не обидела. Сразу видно, что станция прибыла на космодром почти без испытаний на заводе. А что было делать? Задержись мы там, и 1959 год для облета Луны был бы потерян.

Наконец испытания и все связанные с ними треволнения закончены. Теперь окончательная сборка, установка всего «самого летного». Станцию сняли со стенда. Она на подставке. Открыли приборный отсек. По неписаной традиции всем «хозяевам» систем и приборов предоставлялось право бросить последний взгляд на свои творения: сборка ведь окончательная. Подходят по очереди, чтоб не мешать друг другу, глядят. Вроде все. Можно опускать крышку. Леонид Иванович, все тот же Леонид Иванович, жестом показывает Саше Королеву: «Давай!» Крышка отсека нетяжелая, двое на руках подносят ее к станции, поднимаются на несколько ступенек по специальным подставкам и осторожно опускают на место. Затягиваются первые гайки. Мы с Глебом Юрьевичем стоим чуть в сторонке, смотрим. В этот момент в монтажный зал не вбегает, нет, влетает Петр Федорович!

— Подождите! Подождите! Ведь я же не проверил ФТУ!

Тьфу ты, черт! Действительно, как-то и я, и Глеб Юрьевич упустили, что среди «хозяев» не было Петра Федоровича. Пожалуй, вот в этот самый момент я понял, что традиция последнего осмотра абсолютно верная, необходимая, но только ее надо из традиции перевести в разряд планируемых и, соответственно, контролируемых операций. Тогда не забудешь никого, тогда никто ничего не упустит.

— Да что вы, Петр Федорович, у вас все в порядке, — начал было Леонид Иванович (ему явно не хотелось снимать только что поставленную крышку).

— Ладно, Леня, ладно. Не ворчи. Поднимайте.

Только я это сказал, как меня кто-то окликнул. Я отошел. Вернулся минут через десять. Станция закрыта, монтажники дружно, чуть не сталкиваясь лбами, подтягивают гайки на шпангоуте. Чуть поодаль — Петр Федорович и Глеб Юрьевич. Вид у них — это сразу бросилось в глаза — совсем не тот, что десять минут назад.

— Вы что такие? Что стряслось?

— Ничего, ведущий, ничего. Все в порядке, — очень стараясь казаться спокойным, ответил Петр Федорович.

Только через несколько дней я узнал, что случилось. Когда приподняли верхнее днище и Петр Федорович посмотрел на ФТУ, то, что он увидел, привело его чуть ли не в состояние шока. На обоих объективах фотоаппаратов спокойно сидели защитные глухие черные колпачки. Им и положено было прикрывать объективы до последнего момента. Но перед закрытием станции их, естественно, нужно было снять. Почему же их никто не снял? А дело вот в чем. Все подлежащие снятию предохранительные и защитные крышки, колпачки и прочие приспособления у нас обязательно красились в красный цвет. Их всегда было заметно, и оставить их случайно было просто невозможно. Колпачки же на объективах были черные. Поэтому наши монтажники их и не сняли.

Это был еще один хороший урок на будущее. Так мы учились.

Ракета на стартовой площадке. Вчера, когда все было готово к вывозу, в монтажный корпус опять пришли все. Председатель государственной комиссии, Мстислав Всеволодович Келдыш, Сергей Павлович Королев, его заместители, главные конструкторы-смежники, ученые. Через раскрывшиеся громадные ворота корпуса, поблескивая двигателями, ракета медленно поползла на старт.

Ночь с 3 на 4 октября выдалась прохладной. Особенно это чувствовалось на «козырьке». Кругом все открыто, раздолье ветру. Я его как-то особенно ощущал. Последние дни страшно болели правое плечо, шея, рука. Ходил к медикам, сказали: воспаление нерва, принимать анальгин и — тепло. Советы как раз для «козырька»! Ходил из угла в угол, не зная, куда засунуть руку, чтоб хоть немного утихла боль. Сергей Павлович, очевидно, заметил. Подозвал:

— Ты что, старина? Расклеился? Это, брат, никуда не годится. Давай-ка в машину да отправляйся в гостиницу.

— До старта никуда не поеду. От этого, как говорят, еще никто не умер. Болит, правда, здорово. Потерплю.

— Ну, смотри, смотри. Утром идет самолет домой. Здесь тебе больше все равно делать нечего. А дома дел куча. «Востоком» надо заниматься.

По тридцатиминутной готовности уехали на наблюдательный пункт. И здесь не теплее. Согревает только волнение. Готовность 10 минут. Вроде и боль стала меньше. Стоит на горизонте выхваченная прожекторами из тьмы белая ракета. Стройная, чистая. Минутная готовность. Начинает частить сердце. Боли не замечаю, только кровь в висках стучит. Вспышка, поначалу вроде робкая, но тут же всплеск света и глухое ворчание, лавинообразно перерастающее в раскатистый грохот. Пошла! И опять, как два года назад, все вокруг заливается слепящим светом, заполняется гулом. Ракета рвется туда, ввысь, в бесконечный космос… Прошло не знаю сколько минут. Тишина. Чувствую, что боль опять расползается по всему телу.

Утром я улетел в Москву. Больница. Рабочей информации, естественно, никакой. Помнил, что по программе рано утром 7 октября должно начаться самое главное — фотографирование, знал, как волнуются мои товарищи там, в Крыму, на приемном пункте. Но им-то лучше. Они знали, что происходило со станцией. Работает ли система ориентации, началось ли фотографирование? Нервничал здорово. А врачи? Что врачи… Говорят: «Покой, только покой!» Какой черт — покой! До покоя ли тут? Оставалось ждать, только ждать.

Шла вторая неделя, третья… и наконец — такое жданное! 26 октября — по радио, на следующий день — в газетах: «Советская наука одержала новую блестящую победу. С борта межпланетной станции получены изображения недоступной до сих пор исследованиям невидимой с Земли части Луны…»

Здоровье быстро пошло на поправку. Врачи были очень довольны, что прописанные физиотерапевтические процедуры столь эффективны. Я их не разубеждал. Из больницы, правда, удалось вырваться только после октябрьских праздников. И конечно, в первый же рабочий день я прежде всего помчался к проектантам, к Глебу Юрьевичу:

— Ну, расскажи!

Наверное, просить было излишним. Глеб Юрьевич сам был рад рассказать обо всем. Ему-то ведь посчастливилось своими глазами увидеть первые, самые первые строчки лунных кадров. Такое надолго переполняет даже не очень склонного к бурным эмоциям человека.

— Давай выйдем на улицу, там поговорим. Здесь не дадут — телефоны, разговоры.

Мы вышли из здания КБ. Часа полтора бродили по дорожкам, да по таким, о существовании которых и не подозревали. Глеб Юрьевич рассказывал спокойно, обстоятельно.

В Крыму, где решено было принимать «картинки», собрались, конечно, далеко не все, кто хотел своими глазами, и обязательно первым, увидеть никогда и никем не виданное. «А может быть, там?..» Да мало ли что могла рисовать фантазия? Даже если голова и ученая. Круг присутствующих был строго ограничен. Главные конструкторы, несколько астрономов, человек шесть-семь инженеров. 7 октября был проведен сеанс фотографирования. Он прошел нормально. ФТУ, или, как его в шутку окрестил Сергей Павлович, «банно-прачечный комбинат», сработал вроде бы хорошо.

Пролетев близ Луны, станция продолжала удаляться от Земли и к 11 октября ушла от нее на 480 тысяч километров. Оттуда ей надлежало начать возврат к Земле и в 40 тысячах километров от ее поверхности поздно ночью 18 октября начать передавать снимки по радио. Затем станция должна была опять направиться к орбите Луны, 22 октября пересечь ее второй раз и, двигаясь теперь по нормальной эллиптической дороге — Луны-то ведь рядом не будет, «зацепиться» (сделать пертурбацию) будет не за что, — 3–4 ноября пролететь опять около Земли. Ну, а дальше? Расчеты показывали, что станция будет летать по эллиптической орбите, по крайней мере, до марта 1960 года и совершит не менее 11 оборотов вокруг Земли.