Загадка Ватикана - Тристан Фредерик - Страница 39

• Предыдущая
• 39/63
• Следующая

— Не хочешь сойти за легковерного? — улыбаясь, заметил иезуит.

— А ты? Какая у тебя вера? Будем честны: мы убеждены только в том, что существует, да и то у нас частенько возникает вопрос: а не сон ли это? В любом случае лет через двадцать мы канем в вечность. Что тогда станет со Вселенной? Для одних она еще останется видимой, но ненадолго. Они же, в свою очередь, тоже исчезнут. То, что мы называем реальностью, есть лишь преходящее отображение, которое мы передаем друг другу телесно или через наши работы. И ничего больше.

— Слишком уж ты умен, но недостаточно чувствителен. Я хочу сказать: недостаточно близок к вещам и людям. Они для тебя — уравнения, требующие решения.

Адриен Сальва от всей души рассмеялся. Только Мореше позволительно было так разговаривать с ним. Еще в лицее они тратили свой досуг на подобные беседы, тогда как другие играли в мяч. Но не лучше ли было и им гонять мячик?

А теперь, усидчивый читатель, мы отправимся из Рима в Польшу. Наши друзья летят туда самолетом, а мы — на быстрых крыльях повествования. Нам надо просто представить себе, что мы уже в Варшаве, тогда как нашим путешественникам предварительно нужно было завернуть в Париж, чтобы получить визу, в которой им, возможно, отказало польское посольство в Риме; после этого они поехали в аэропорт Руасси и через три часа полета приземлились в Варшаве, где длительная таможенная процедура ухудшила и без того скверное настроение Сальва, уже подпорченное бюрократическими проволочками, несварением самолетной пищи и неприятной перспективой поездки в такси до самого Кракова.

Наконец-то, доведенные до изнеможения, они прибыли на место. Их поселили в старинном отеле на берегу Вислы. Это был приходящий в упадок бывший дворец, пахнувший плесенью, но еще сохранивший красивую мебель и обветшавшую стенную обивку XIII века. Сальва отвели номер, в самом центре которого возвышалась кровать с балдахином, напоминающая катафалк. Мореше же был встречен одним из своих собратьев, отцом Кармицем, который работал в Европейском центре по изучению Средневековья, находившемся недалеко от собора. Так что они смогли наспех обговорить цель своего приезда.

— Действительно, двое польских исследователей, работавших в библиотеке Ватикана, вернулись на прошлой неделе, — подтвердил Кармиц. — Люди эти вне подозрений. Один из них — духовное лицо, отец Яровский, другой — мирянин, профессор Лодст. Невозможно представить, что один из этих именитых ученых мог заниматься фальсификацией.

— Я хочу их видеть, — упрямо буркнул Сальва.

Затем он ушел спать, оставив обоих иезуитов строить догадки.

На следующий день в десять часов они встретились в Центре Средневековья, чудесном здании XVIII века, выплывавшем из тумана подобно огромному кораблю. Отец Яровский и профессор Лодст ожидали их в небольшом, пропахшем воском зале, который когда-то, должно быть, служил ризницей. При виде Сальва и Мореше они учтиво встали. Первый был толстый, краснощекий, жизнерадостный, тогда как у второго рост был около двух метров при пугающей худобе. Контраст между обоими персонажами был таким карикатурным, что наши друзья с трудом удержались от смеха.

— Господа, — произнес, усаживаясь, Сальва, — мы прибыли сюда ради одной небольшой мистификации, которую, я не сомневаюсь, вы поможете раскрыть. Речь идет о манускрипте.

— Можете не сомневаться, — заверил отец Яровский. — О каком манускрипте речь?

— «Жизнеописание Сильвестра».

— Какого Сильвестра? — спросил профессор Лодст. — Папа тысячного года? Жербер?

— Басофон, — уронил Мореше. Профессор Лодст расхохотался:

— Эта идиотская легенда? Вы же знаете, что никому не удалось найти этот манускрипт. Его не существует.

— А вы как думаете, отец Яровский? Служитель культа, показалось, смутился:

— В Риме прошел слух, якобы что-то такое обнаружили…

— У каждого слуха есть имя. Кто его пустил?

— Господи, я и не придал значения…

— Не был ли это Юрий Косюшко, секретарь посла?

— В самом деле… — взволнованно залепетал отец. — Но это мелкий чиновник, коммунист, вы понимаете… Я не очень интересовался этими бреднями…

— О чем говорилось в этих бреднях?

— Разный вздор. Будто в найденном манускрипте содержалось нечто, могущее потрясти основы папства!

— А еще?

— Будто он доказывал, что святой Петр никогда не был в Риме… Глупости, одним словом.

Адриен Сальва встал.

— Господа, почему вы скрываете от нас, что недавно видели профессора Стэндапа?

Оба мужчины притворно удивились — а может быть, и не притворились.

— Но мы ничего не скрываем от вас. Да и чем может заинтересовать вас наша встреча с профессором Стэндапом?

— Мы встретились с ним в Ватикане. Потом он уехал из Рима. Он приехал сюда, в Краков. А здесь вы виделись с ним?

— Полагаю, профессор действительно находится в Кракове, — сказал отец Яровский. — Мне даже кажется, что я заметил его на улице позавчера вечером, но поклясться не могу.

— Ни один из вас не разговаривал с ним после возвращения?

Сальва и Мореше заверили, что в последний раз виделись со Стэндапом в библиотеке Ватикана.

— Сказал ли он вам, что мы обнаружили «Жизнеописание» и что он переводил его нам?

— Нет. Но зато он поинтересовался техническими возможностями наших лабораторий в Кракове, и мы порекомендовали ему обратиться к доктору Грошечу, нашему специалисту по палеографии.

— Это уже кое-что, — оживился Сальва. — Благодарю вас за столь ценную информацию. Где можно найти этого доктора Грошеча?

Они увиделись с доктором спустя несколько часов в его собственном доме. Это был скупой на слова мужчина, сутулый, с маленькими очками на бледном, плохо выбритом лице. Похоже, у него имелся только один поношенный костюм, служивший ему уже много лет, если судить по пожелтевшей рубашке с засаленным воротничком.

— Входите, господа, прошу вас, входите. Слабый голос доктора регулярно прерывался сухим кашлем, сотрясавшим его так, что на бледных щеках проступали красные пятна. Сальва и Мореше прошли темным коридором в слабо освещенный кабинет, заставленный книгами, большая часть которых лежала в пачках прямо на полу; другие были десятками сложены на стульях и столах, составлявших единственную меблировку этой странной библиотеки без стеллажей.

— Ах, господин профессор, и вы, отец Мореше, кха-кха, невозможно высказать мое удовлетворение, кха-кха, но, пожалуйста, не сочтите за труд убрать книги с этих стульев и сесть.

— Доктор Грошеч, — начал Сальва, — не виделись ли вы недавно с нашим другом и коллегой профессором Стэндапом?

— С англичанином? Разумеется. Он желал, кха-кха, связаться с одним из моих друзей, художником… Не знаю уж зачем…

— Не уточните ли вы фамилию этого художника?

— Януш Кашанский. Несравненный специалист в палеографии, кха-кха. Я долгое время работал с ним. В последний раз мы вместе изучали искусство прирейнских миниатюр, кха-кха, манускриптов В 146 и F 307 из нашего университета. Назвав Кашанского художником, кха-кха, я имел в виду его познания в средневековой каллиграфии. Он набил на ней руку.

— Он уже переписывал манускрипты каролингом?

— Да, некоторые. Знаете ли, кха-кха, здесь, с этим политическим режимом, вечно не хватает денег. Кашанский зарабатывает на жизнь своими копиями. Он продает их немецким клиентам. Его можно понять…

— А как по-вашему, рискнул бы он кое-что изменить в «Святом житии», скопированном им каролингом?

На доктора Грошеча напал приступ кашля, вскоре оказавшегося не чем иным, как сумасшедшим смехом.

— Януш — приличный плут, безобидный умелец. Кха-кха, как бы вам сказать?.. Клиенты, немецкие антиквары, обращают внимание на состояние манускрипта и совершенно не способны разобраться в тексте. Все это — богатые буржуи, промышленники, кха-кха, денежные свиньи, как мы говорим.

— Профессор Стэндап виделся с Кашанским по делу?

— Этого я не знаю… Кстати, видите ту папку на буфете? Кха-кха. Это «История Карла Великого» из аббатства Грюнау. Я унес его к себе из боязни, что наши правители могут продать его. Им все дозволено, знаете ли. Так что, кха-кха, в этом безумном мире и не поймешь, где правда, а где ложь.

• Предыдущая
• 39/63
• Следующая