Загадка Ватикана - Тристан Фредерик - Страница 34

• Предыдущая
• 34/63
• Следующая

— Итак, кое-что прояснилось, — потер руки Мореше. — Оригинальный текст подвергся двойной переработке: первая в XVI веке, вторая — в наше время.

— Посетим-ка еще раз графиню Кокошку, — поспешно предложил Сальва. — А что до вас, отец мой, не очень-то огорчайтесь. Мне кажется, я начинаю понимать, что все это означает. Вас не в чем упрекнуть.

Доминиканец обмяк в своем кресле, доброжелательные слова Сальва, похоже, нисколько не приободрили его. Этот ученый и строгий муж не мог и представить, с помощью каких ухищрений можно было разладить приборы слежения в библиотеке. Разве не установлены электронные системы на каждой двери, камеры в каждом зале? Приезжали американские специалисты и целых три месяца проверяли и отлаживали всю систему наблюдения, после чего уверили святой престол, что за всю их карьеру они не создавали подобного шедевра.

Мыслимо ли, чтобы какой-нибудь служащий библиотеки, тщательно отобранный и проверенный, как и все, мог унести манускрипт, не потревожив ни одно из устройств? Не помнится, чтобы какая-либо книга или документ покинули стены библиотеки. Даже все консультации, экспертизы или реставрационные работы проводились на месте. Разве не говорили, что лаборатории библиотеки превосходят лаборатории Лувра?

— Ну что, — спросил Мореше Сальва по дороге в посольство Польши, — кажется, эта экспертиза в чем-то убедила тебя?

— Можно допустить, что фальсификатором был один из экспертов библиотеки и вся работа проделана в лаборатории. Ко всему прочему, Кокошка хорошо знакома с ним, и именно от него она узнала о важности документа.

— Достаточно ли знать, что какой-то польский эксперт имеет свободный доступ в лабораторию, чтобы определить виновника?

Вылощенный камергер в белых перчатках проводил обоих друзей в барочный салон, где графиня принимала их в прошлый раз. Дородная супруга посла, сидящая в кресле с разводами, встретила их несколько резковато.

— Ах, это вы, господа! И что вам не сидится? Я сказала: его превосходительство мой муж все еще в Варшаве, и, следовательно, ничего большего я вам сообщить не могу.

— Мадам, друзьям Польши простительна поспешность, с которой они спешат на помощь вашему знаменитому соотечественнику, святому отцу, — не оробел Мореше.

— В какой еще помощи нуждается святой отец? — презрительно передернула плечами Кокошка.

— Мадам, — с нескрываемым раздражением произнес Сальва, — мы докучаем вам по необходимости, а не ради удовольствия, можете поверить. У нас есть достоверные сведения, что против Ватикана и, без сомнения, против самого понтифика замышляется заговор. Вы же, не отдавая себе в том отчета, располагаете информацией, которая позволит нам расстроить этот заговор. Не будете ли столь любезны ответить на наши вопросы?

От подобного оскорбления графиня побледнела. Никто не осмеливался говорить с ней таким тоном. Она поджала губы, потом холодно произнесла:

— Давайте, инспектор, давайте. Вам не впервой втаптывать в грязь честь порядочных людей. Обыщите посольство, меня заодно и почему бы не моего мужа!

— Мадам, — более спокойно продолжил Сальва, — во время предыдущего визита я интересовался фамилией человека, поставившего вас в известность о находке «Жизнеописания Сильвестра». Мне необходимо узнать эту фамилию. Со всем к вам уважением я настаиваю, чтобы вы мне ее сказали, и немедленно.

— А если не скажу?

— Графиня, вас — увы! — можно будет обвинить в сообщничестве, в пособничестве, если угодно.

Она, не выдержав, вспылила:

— Уходите! Я не намерена терпеть оскорбления у себя в посольстве от полицейских, даже не польских!

— Мадам, — невинно заметил Мореше, — папский престол назначил моего друга профессора Сальва провести расследование…

Мадам Кокошка тотчас успокоилась, хотя ее объемная грудь продолжала колыхаться, втягивать и выдувать воздух, как кузнечные мехи. Потом она бросила, словно кость шавке:

— Один поляк.

— А дальше? — продолжал настаивать Сальва.

— Один очень уважаемый и почтенный поляк.

— Его фамилия?

— Мой память… как это вы говорите? Он дырявый, вот. Может быть, мой муж-посол помнит. А я какое имею отношение к этой истории?

— Вы общались с газетой «Ла Стампа».

Она поерзала в кресле, насколько это позволило ее величественное тело. У нее был вид ребенка, уличенного в проступке. Потом вдруг она решилась:

— Юрий Косюшко. — И ее прорвало, будто она освободилась от этой пробки. — Но это для святого отца. Все женщины Польши любят святого отца, такого гениального, такого видного… Я говорю, господа, вы нельзя понять…

— Юрий Косюшко служит в библиотеке Ватикана, не так ли? — попытался уточнить отец Мореше.

— Юрий, бедняжка, в библиотеке? — Она громко рассмеялась, зазвенели ее бесчисленные побрякушки. — Он секретарь его превосходительства моего мужа. Коммунист, знаете ли, полный идиот… Как это смешно ужасно смешно… И он пьет много водка, и к одиннадцати утра он мертвый. Глупо, нет?

— Но почему вы постарались скрыть его фамилию? — заинтригованно спросил Мореше.

— Я знаю почему, — с серьезным видом сказал Сальва. — Косюшко — головорез на службе СССР. Его приставили к послу, чтобы следить за ним.

— Юрий? — с плохо разыгранным удивлением переспросила графиня.

— Он рассчитывал на вас, чтобы запустить ложное известие в Рим и тем самым пошатнуть положение папы, так он по крайней мере считал! Как будто этот поддельный манускрипт может что-нибудь пошатнуть! Но он думал, что документ этот скандальный, возмутительный, а это совсем не так. Однако ему внушили. Внушили в КГБ, я полагаю. Папа — символ свободы, не забывайте. Ах, как было бы здорово скомпрометировать его каким-нибудь скандальчиком!

Графиня встала, словно императрица в четвертом акте трагедии.

— Господа, нам не о чем больше говорить. Я и так была очень добрая. Впрочем, бедняжка Юрий уже не секретарь его превосходительства моего мужа. Он уехал в Варшаву. Прощайте, господа. Да сохранит Господь ваше здоровье.

Очутившись на улице, Сальва дал волю своим чувствам:

— Эта вздорная женщина либо сама скрытность, либо набитая дура. Она сперва уверяет, что ее информатор — «очень уважаемый и почтенный поляк» (это ее слова), потом она подсовывает нам этого Юрия Косюшко, ничтожную личность, который, разумеется, покинул Италию.

— За этим Юрием скрывается другой поляк, эксперт библиотеки Ватикана, не так ли?

— Без всякого сомнения. Но меня больше тревожит исчезновение Стэндапа. Пытался ли он проникнуть в тайну, ничего нам не сказав? Не ликвидировали ли его, потому что он раскопал нечто опасное?

Они вернулись в библиотеку и, как вы уже догадались, спросили отца Грюнвальда, не числился ли в его штате какой-нибудь поляк.

— Поляк? Господи, да десятка три… После взошествия нового папы они валом повалили.

— А кто из них имеет доступ в лаборатории?

Доминиканец перебрал свои карточки. К реставрационным мастерским были прикреплены трое польских исследователей, специалистов по древним рукописям.

— Не будете ли столь любезны пригласить их? — попросил Сальва. — Мне хотелось бы с ними побеседовать.

Грюнвальд сокрушенно взглянул на профессора и бросил:

— Прошу простить, но на карточках я прочел, что эти три эксперта выехали в Польшу два дня тому назад.

Адриену Сальва показалось, что он вновь испытывает знакомое ему ощущение присутствия в ярмарочном лабиринте с зеркальными перегородками. Ему вдруг почудился воздушный призрак Изианы. Ее девичьи губки беззвучно шевелились, еще раз повторяя: «Non creder mai a quel che credi». Речь здесь шла, конечно же, не о вере, а о вечно ускользающих туманных убежденностях. В сознании старого ученого странным образом перемешались удивительная история Басофона, исчезновение Стэндапа и смертельное погружение девушки в воды Тибра.

Фикция, все это была лишь фикция, и тем не менее в ней таился некий смысл. Что за непонятная связь могла существовать между такими разными событиями, отмеченными одной и той же печатью — знаком невероятности, как если бы бумажные поля постепенно налезали на текст, покрывая его своей белизной.

• Предыдущая
• 34/63
• Следующая