Сын убийцы миров - Шатилов Валентин - Страница 18

• Предыдущая
• 18/84
• Следующая

Я погладила его ладонью и немного вышла за пределы гладкой окружности. И сразу под пальцами ощутились мягкость и теплота: тонкая ткань рубашки, а под ней – живое тело.

– Ай, щекотно! – закричал мальчишка, все еще пытаясь вовлечь меня в свою странную игру.

Руку он не отнял, и я попыталась нащупать край среза. Ту грань, после которой живое тело превращалось в фарфоровую гладкость.

Да вот же край! Он легко проминался при нажатии – как и положено живому телу, но когда я попыталась надавить на него со стороны среза, то убедилась, что это невозможно – фарфоровый спил отличался твердостью просто каменной.

Интересно, а насколько крепко прохладный материал среза сцеплен с телом? Я потянула за полотно рубашки – и оно начало легко вытягиваться.

– Караул! Раздевают! – захохотал Олег и радостно засучил ногами, отдельно стоящими на паркете.

Я оглянулась в сторону дивана. Так и есть – край рубашки еще сильнее вылез из-под брючного ремня. Это я его вытянула! Несмотря на твердокаменность среза.

– И как же ты умудряешься находиться в пяти, нет, в шести местах одновременно? – с раздражением спросила я.

– Гривны, это все они! – бодро отрапортовал Олег. И пальцем второй руки ткнул в полоску волшебной фенечки на своем запястье. – Мне только нужно внимательно всмотреться в то место, где я хочу находиться. И еще выбрать каким местом я там хочу находиться – рукой, ногой или головой.

– А туловищем не пробовал?

– Пробовал, – вздохнул он. – Туловищем не получается. На туловище ведь нет гривны! Эх, мне бы еще гривну в виде пояса, и тогда я весь бы перемещался куда захочу! Целиком и полностью!

– Интересно, а что на самом деле происходит в тот момент, как ты собираешься переместиться?

– Я пытался понять, – с неожиданной серьезностью ответил Олег. – Мне кажется, что никуда я руки-ноги не забрасываю, что на самом деле все наоборот – гривны подтягивают ко мне физическое пространство. Вернее через какие-то иные пространственно-временные континуумы как бы сморщивают плоскость нашего мира. И как иголкой прошивают его полотно через образовавшиеся складочки. А иголка – это как раз я. Понимаешь? Представь иголку, которую воткнули в складку, допустим, вот этой скатерти. Если двигаться по поверхности скатерти, то получается ерунда: от ушка иголки до ее кончика по скатерти ползти и ползти. И к тому же они как бы оказываются отделены друг от друга – непрерывность иголки нарушается. Так и здесь – видимая непрерывность моего тела исчезает, а на самом деле гривны просто сделали проколы нашей трехмерности.

– Но, тогда… если гривны – это иголки, которые протыкают… тогда ты, твое тело, оказывается как бы ниткой, которую они тянут за собой?…

– Вот! Ты поняла, поняла! – возликовал Олег. – Я знал, что ты поймешь! Видишь – все просто! Я одновременно и здесь – и там.

– А что будет, если ты захочешь переместить куда-нибудь свои ноги, когда стоишь на них? Не сидишь, как сейчас, а стоишь?

– Как что – больно будет! Я же упаду! Мне ведь хоть одна точка опоры нужна? Это еще Архимед знал!

– Архимед? – радостно воскликнул Серега Дмитрич. – А я знаю – это из геометрии!

– О-о, наш мафиози знакомое слово услышал, – кисло прокомментировала я вполголоса.

Я не позволила Олегу провожать меня до двери квартиры. И вообще выходить из машины. Такси развернулось и уехало обратно сразу, как только дверца хлопнула за моей спиной.

Я обернулась и посмотрела на его красные огоньки. Как они скрываются в темноте. Вот я и дома…

Но только вошла в квартиру – тут же захотела вновь выйти. А лучше – убежать: такой мертвечиной дохнуло из коридорчика.

«Уходя, забыла вынести мусор!» – подумала я. Но при проверке мусорное ведро в закутке, гордо именующемся «кухня», оказалось пустым и даже относительно чистым.

Мертвечина была разлита вокруг. Везде. Она таилась в рассохшихся кухонных шкафчиках, линялых ситцевых занавесочках, неоткрывающихся низких окошках, из которых даже в светлое время суток ничего не видно, кроме ржавых спин железных гаражей. И даже в буро-зеленых неровных поверхностях стен.

Здесь так было всегда, сколько я себя помню. Стены как-то раз перекрашивали – но они все равно остались буро-зелеными, нечистыми. Только что смененные занавески моментально оказывались такими же как и раньше – старыми и выцветшими. И темно-желтое пятно на столешнице было всегда…

Дух Катерины Петровны был неистребим!

Интересно, смогут что-нибудь изменить здесь ее наследники? Они так рьяно принялись доказывать свои права на квартиру сразу после похорон!… А как доказали, так уже два месяца сюда не появляются.

Я включила свет, подергала запертую (как всегда) дверь комнаты Катерины Петровны, обернулась к «своей» комнате, залитой жидким светом тусклой голой лампочки под потолком.

Ха, к своей! Никогда я не чувствовала эту проходную комнатушку своей. В ней невозможно было уединиться. Каждую минуту, каждую секунду я была под прицелом цепких глазенок Катерины Петровны, которая понимала слова «за ребенком должен быть присмотр» буквально. И никогда (даже в раннем детстве) я не могла понять: за что мне такое наказание? Почему я должна жить тихой тенью под присмотром двоюродной тетки отца и ни в коем случае не могу появляться в квартире у него самого? Почему мне нельзя приходить в его новую семью даже в гости? Разговаривать с его женой, играть со своими младшими братьями (хоть они мне братья только наполовину)?

Теперь поняла. И что? Принесло мне это облегчение?

Облегчение – вряд ли. Определенность – пожалуй. И еще – знание того, с чем я должна бороться в себе. Каких именно драконов в собственной душе должна победить…

Задребезжал телефонный звонок.

Я вздрогнула, но не двинулась с места. Телефон – это была одна из тех недоступных для меня вещей, которые вроде и рядом, но попробуй до них дотянись. Большие дорогие куклы в витринах магазинов на проспекте за углом. Роскошные кремовые торты в булочной. Телефон во всегда запертой комнате Катерины Петровны. Он и сейчас стоял там же. И все так же был недоступен.

Странно, что я вернулась сейчас в эту квартиру, где меня все угнетает и ничего не держит. Вернулась из другой квартиры – богатой, веселой, где меня ждут и обещают всяческие блага. Может быть я сбежала как раз из-за того что меня там ждут? Или потому что от меня ждут? Чего-то непонятного, странного, чего я дать никак не могу? Эти намеки (да что там намеки – прямые высказывания) о княжеском предназначении, о таинственной связи между мной, довольно взрослой девушкой, и мальчишкой, совсем еще ребенком. Мальчишка, конечно, не прост. Да и за спиной его чудятся такие невероятные горизонты, такие волшебные просторы, что дух захватывает…

Не потому ли я и сбежала, что опять захотела спрятаться? Зажмурилась вместо того чтобы раскрыть глаза пошире и вглядеться… Забилась в щель, как таракан, не желая одного – действовать, противостоять всем событиям и всем мирам, сколько бы их ни было, быть собой, черт побери!…

Телефон все трезвонил и трезвонил, не умолкая.

А не позвонить ли мне Андрею нашему, Кромсайту? Хотя бы для того, чтобы справиться о его здоровье. Как оно после вчерашних неприятностей в Плевенском парке? Еще ведь не так и поздно для звонка!

Я взяла из сумки телефонную карточку и отправилась к автомату на углу.

Андрей снял трубку сам.

– Ленка! – обрадовался он. – Ты куда пропала? Я два раза заходил по пути в Универ! До первой пары и после третьей. Звонил, стучал – никого. Где была, куда исчезла?

– Были тут дела… – пробормотала я неопределенно. – Ты-то как? Синяков не осталось? Фингалов под глазами?

– Обошлось! – хохотнул он. – Тем более что шрамы украшают! Я тут нашим порассказывал, все тебе привет передают. И Нюха, и Канцлер, и Эльх! Не передумала насчет малой июньской игры? А то съездили бы в Щепку…

– Передумала, – совершенно неожиданно для себя выпалила я.

• Предыдущая
• 18/84
• Следующая