Школа Добра - Ли Марина - Страница 97

• Предыдущая
• 97/149
• Следующая

– Алекс! – перехватываю его руки, которые самым бесстыдным образом ускоряют движение бретелек.

– Пожалуйста! – взгляд умоляющий и совсем-совсем черный гипнотизирует меня. – Пожалуйста!

Порывисто проводит горячими ладонями по моей спине и падает навзничь, увлекая меня за собой.

– Юлка... – и целует опять, яростно, головокружительно.

Не знаю, когда я стыд потеряла, вместе с халатом или чуть-чуть раньше, но на поцелуи я отвечала не менее страстно, с удивлением и восторгом прислушиваясь к тяжелому дыханию и хриплым стонам. В какой-то момент ткань сорочки начала раздражать ставшую слишком чувствительной кожу.

– Снимем это... – немедленно прочитал мои мысли Алекс, и я согласно усаживаюсь на него верхом и поднимаю руки вверх, нетерпеливо помогая избавить себя от одежды.

Боги, что я творю?!

Остро. Вот как ощущаешь деликатные прикосновения мужских пальцев к коже под грудью. Нежно. И еще умопомрачительно. Потому что он смотрит на меня снизу вверх пылающим взглядом и, едва касаясь, чертит невидимые узоры. Неспешно спускается от ямочки на шее по ложбинке между грудей, вздымающихся неприлично быстро и часто, ниже, до пупка и... дальше. Не отрывая совершенно черных глаз от моего лица. Не выдерживаю этого молчаливого противостояния первая, зажмуриваюсь, откинув голову назад, и невольно вскрикиваю, когда Алекс как-то уж чересчур умело поменялся со мной местами, осторожно устроив меня на подушке. В голову закралась какая-то неприятная мысль о его натренированной ловкости, но тут же улетела, уступив место восторгу.

Горячо. Вот как ощущаешь прикосновение мужских губ.  Одновременно хочется, чтобы он прекратил и не останавливался ни на секунду. Останавливался? О, нет! Он и не думает об этом. Ускориться, возможно, или, наоборот, замедлиться, чтобы втянуть в рот немного кожи, вызывая мой судорожный всхлип. Царапнуть зубами вершину груди, напрочь лишая дыхания и вынося мозг.

– Девочка моя! – дрожащий полустон и отрезвляющее движение руки по бедру. Слишком откровенно, слишком близко, слишком...

– Ш-ш-ш... не бойся... – в его голосе наслаждение причудливым образом переплелось со страданием. – Я ничего не делаю.

Безумно. Вот как ощущаешь себя, когда мужчина ничего не делает, но делает при этом все, и, преодолевая последнее сопротивление, шепчет страстно:

– Ножку вот так... да-а, моя нежная.

Он везде, вокруг меня, надо мной, его рот целует, жгуче и нежно, его пальцы поглаживают, уговаривают, надавливают и проникают. Непонятно, чей стон звучит громче, когда мои бедра приподнимаются, встречая его руку.

Взрывоопасно. Вот как ощущаешь себя, когда к движению пальцев присоединяются губы и язык. Определенно, взрывоопасно. Такие поцелуи нужно запретить законодательством, потому что от них загорается воздух и сжигает все на километры вокруг. И тебя тоже, потому что ты находишься в самом эпицентре взрыва.

– Сейчас... – он сообщает, он спрашивает, он умоляет... он мой, целиком мой, навсегда.

– Да... – целую этот безумный рот, не замечая отдаленного стука и чьего-то требовательного голоса. – Да...

Стук громче, раздражает. К чертям! Уйдите все!.. Отмахиваюсь от зудящего голоса, как от надоедливой мухи и тону в сумасшедшем бирюзовом море.

– Хочу тебя, – стонет Алекс сквозь зубы. – Не представляешь, как...

Медленное скользящее движение, и я удивленно распахиваю глаза навстречу новому чувству.

– Моя! – почти рычит муж, целуя мое лицо.

 Жажда. Вот что ощущаешь, когда два тела сливаются в одно, а торопливые поцелуи никак не вяжутся с медлительностью влажных движений. Я таю, я дрожу, вся целиком, я, кажется, прошу о чем-то и соглашаюсь радостно, прислушиваюсь восторженно к судорожному:

– Люблю тебя...

Стараюсь удержаться за реальность, не потерять себя, но все-таки срываюсь в пустоту, которая звенит дрожащей страстью:

– Юлка моя!..

Дыхание восстанавливается медленно, а разум в голову возвращается неохотно… Тем более, что возвращению разума не способствует одуряющий запах мужчины и еще чего-то непонятного. Я повела носом, принюхиваясь, и немедленно Алекс отреагировал крепким объятием, подтянул меня к себе еще ближе – хотя куда ближе-то!? – и, беззвучно задевая губами мое плечо, что-то произнес.

– Что? – срывающимся голосом  спросила я, вознося молитву всем известным богам, чтобы он только не посмотрел на меня сейчас, потому что стыд вернулся вместе с разумом, хотя его никто не звал назад.

Но боги остались глухи к моим молитвам, потому что Алекс не только посмотрел, он голову мою повернул так,  чтобы я с ним взглядом встретилась и произнес:

– Жизнь моя, выходи за меня, а?

– Так я, вроде как... – смущаюсь, но радуюсь, так радуюсь, разорви меня, дракон, что сердце, кажется, выскочит наружу, а самый замечательный мужчина в мире смотрит на меня, улыбаясь довольно и снисходительно. И почему-то от его довольства и снисходительности не хочется удавиться или разозлиться, а наоборот, пуститься вприсядку от счастья.

Бирюзовые глаза прячу от себя под своими ладонями, целую изогнутую в удивлении бровь и шепчу, борясь с желанием кричать на весь мир:

– Я люблю тебя.

Алекс рассмеялся. Я его таким счастливым, наверное, не видела никогда. Поцеловал по очереди мои ладони и вдруг совершенно нелогично спросил, вырывая меня из абсолютной нирваны:

– А кого это ты там по стене размазала?

– А? – я сначала не поняла, а потом вспомнила навязчивый стук, сопоставила его с только что произнесенными словами и испуганно с кровати подорвалась.

– Проклятье!

– Плюнь, – Алекс лениво перехватил меня, когда я уже почти удрала, вернул обратно  и, сдерживая смех, заверил:

– Сами виноваты, нечего было лезть.

Смешно ему. А я испуганно посмотрела на запертую дверь, прикидывая, что могла натворить в коридоре неуправляемая магия воздуха. Или, что еще хуже, огня.

– Пусти, Шунь, может я там что-то действительно серьезное... – на середине предложения меня прервал совершенно бешеный поцелуй. И мозг немедленно потек патокой от затылка по позвоночнику вниз, а там, внизу, скрутился затаившейся до времени змейкой. Да что ж такое!? У Алекса глаза опять совершенно черные:

– Как ты меня назвала?

Кровь прилила к щекам немедленно. Называется, расслабилась. Расслабилась – и проболталась сразу.

– Шуня... – проворчала недовольно, пряча глаза. И немедленно объяснила:

 – Знаешь, сколько вокруг меня Александров, Шурочек, Сандро и Алексов? Миллион! Половина родственников и л... любимый муж в придачу. Не хватай! А ты – один... Проклятье, не хватай, говорю тебе! Давно хотела тебя так назвать... Не злишься?

– Не умею на тебя злиться! – обманул Алекс, но поцеловал искренне.

Шутки шутками, но выяснить, кому мы понадобились, и что я натворила, на самом деле надо было. И не успела я об этом подумать, как в дверь постучали решительно и настойчиво, и до меня долетел недовольный голос моего папы:

– Через пять минут чтобы оба были в моем кабинете!

Мамочки, кажется, мне влетит...

– Папа твой, – глупо улыбаясь, сообщил Алекс, словно сама я не догадалась.

Бросила на мужа хмурый взгляд и отправилась в ванную, себя в порядок приводить и состояние своего зверинца проверить.

***

Александр Волчок-старший мрачно смотрел на растрепанного воробья, который суетился на карнизе с другой стороны стекла. И если маг хотя бы что-то понимал в воробьях, то конкретно этот над ним издевался. Нахал, полностью игнорируя не всесильного, но очень могущественного мага, чистил перья, смешно пищал, прыгал в попытке поймать хоть кого-нибудь из яростной весенней мошкары, а под конецдернул маленьким хвостиком и, нагло глядя человеку в глаза, нагадил. Чирикнул что-то явно оскорбительное и улетел.

– Дьявольщина, – проворчал королевский маг, отходя от окна.

Пять минут уже давно прошли, а эти малолетние балбесы так и не явились.

Его величество изъявили желание познакомиться с дочерью своего мага и отправили в покои молодоженов нарочного, дабы тот передал требование короля.

• Предыдущая
• 97/149
• Следующая