Школа Добра - Ли Марина - Страница 28
- Предыдущая
- 28/149
- Следующая
Я попытался что-то промямлить, но был решительно перебит:
– Ничего не знаю. Традиции Института не позволяют нам... Мы просто не можем Зимний бал красоты омрачить... этим.
Директриса ткнула пальцем в сторону завтракавших у окошка приезжих.
– И даже лучше, что у подруги рекомендованной девушки оказались такие родители. Они нас еще благодарить будут.
Руководство меня всегда вводило в легкий ступор и лишало подвижности мой язык одним своим видом. Но не в это утро.
– Я не имею права вам указывать и давать советы, но не лучше ли будет найти новую мишень? – спросил я, пугая себя своей смелостью.
– Верно. Не имеешь права, – разочарованно протянуло обожаемое руководство и отвернулось от меня, поджав губы.
Боги! Боги! Столько лет безупречной службы – и такой конфуз. Как пережить начальственный гнев? Как вернуть благосклонную улыбку на лицо директрисы?
Во всех моих бедах виноваты Цыпа и Горничная. Если Венере не удастся убедить девчонок, придется самому расставлять все точки над i.
Понедельник. Вечер.
Венера совершенно бесполезна. Разочаровала меня. Она даже не попыталась поговорить с приезжими.
– Они весь день с артефактами возились, зайки, – оправдывалась она. – Вымотались...
На мой стук Цыпа отозвалась радушным:
– Какого черта?
Я засчитал это многозначное словосочетание за разрешение войти и вошел.
Горничная крутилась у зеркала в выданном Венерой домашнем платье, Цыпа сидела за столом, обложившись учебниками и конспектами.
– Евпсихий Гадович? – Цыпа снова не допустила ни одной ошибки и даже не улыбнулась, чего нельзя было сказать о ее подруге. Та хрюкнула что-то невнятное и скрылась в ванной комнате. И готов поклясться, что там она с кем-то шепталась. Слух у меня уже не тот, что прежде, поэтому не удалось расслышать, о чем там шла речь – а главное, с кем??? – но факт остается фактом: наши скромницы кого-то скрывают в ванной.
– Я к вам с серьезным разговором, – бесстрашно произнес я и уселся с другой стороны стола. – В вашей Школе, конечно же, есть свои правила и традиции...
– Есть Устав, – согласилась Цыпа и головку наклонила.
– И у нас такой имеется, – сообщил я. – А вы плюете нам в лицо одним своим видом.
Каюсь, решил давить на жалость и чувство вселенской справедливости. У таких Цып оно, как правило, очень сильно развито. Девчонка удивленно приподняла брови и испуганно руки к груди прижала:
– Правда? Мы не знали... мы не хотели... мы же...
– Институт не терпит уродства! – отрезал решительно и рукой еще рубящий жест сделал.
Сначала Цыпа побледнела до цвета нездорового, затем покраснела чудовищно просто, потом вскочила со стула и дрожащим голосом:
– Ч-что? Уродство? Я... я...
– Вы, – буркнул из-под насупленных для пущей острастки бровей. – И ваша форма просто убивает дух нашего заведения.
– Форма? – спросила она недоверчиво. – Но ведь мы же сюда работать приехали...
– Это неважно! Венера Ниловна предложила вам воспользоваться школьными закромами, можно сказать, вручила вам ключ от сокровищницы, а вы все равно почему-то ходите в... этом...
Цыпа посмотрела на меня задумчиво. Покрутила пуговку на платье. Сморгнула непрошеные слезы:
– Я... поняла. Спасибо. Извините.
Остаток дня мучился совестью. Переживал. На ужин девицы не явились. Директриса все еще стреляла в меня гневными взглядами. А Венера наоборот задумчиво кусала губу, поглядывая в мою сторону. Почему у меня такое чувство, что тучи сгущаются?
Вторник. Десять утра.
Трясутся руки. От расстройства едва могу писать. Будь проклят тот день, когда порог Института пересекли две маленькие худенькие вороны. Хотя какие они вороны? Как выяснилось, чертовки умело маскировались. Лебеди. Черные, грациозные, пугающие и завораживающие.
Венера уволилась. Директриса в бешенстве. Липа в истерике. Стервочки кусают локти. Чувствую, дни мои в Институте сочтены...
Рассказываю по порядку, хоть и не без помощи корня валерианы.
В девятом часу утра, точнее, в восемь сорок девять, створки дверей, ведущих в столовую, распахнулись, явив народу Цыпу и Горничную. И первых секунд пять я прятал брезгливую гримасу, заметив черный цвет. А потом – словно обухом по голове. Они изменились. Они не отказались от формы и одновременно отказались от нее. Я сразу понял, что без Венеры не обошлось. Только она могла так легко и элегантно сотворить волшебство.
Кастелянша Института хорошо знала свое дело. Черные юбки и серые жилетки превратились в элегантные траурные платья. Длинные и узкие. Глубокий разрез на правом бедре целомудренно открывал серую нижнюю юбку. Голые плечи выглядели бы шокирующее, если бы не были спрятаны под полупрозрачным рукавом, братом нижней юбки. И декольте, не сказать, чтобы очень глубокое, но определенно интригующее, потому что золотая кайма по краю притягивала взгляд и... и... и в общем, как-то вдруг вспомнилось, что Евпсихий Гадович не только смотритель в этом женском цветнике, но и еще вполне ничего себе мужчина...
Виновных в нереальном преображении школьниц нашли сразу. Венера и я. Венера была уволена сразу, мне вынесен строгий выговор за то, что не рассмотрел змею.
– Саботаж? – шипела директриса, и я впервые заметил, как от резких морщин на гладких щеках трескается краска. – Это как называется?
– Вы же хотели, чтобы было красиво, – почти плакала Венера.
– Я хотела, чтобы не было формы! – взвизгнуло начальство и я поспешил прикрыть двери в кабинет, где и происходила беседа. – Вы же все каноны нарушили! Женщина в форме не может выглядеть красиво и женственно! Это подрывная деятельность! Мы чему наших девочек учим?
Директриса отмерила семь шагов до стены кабинета, развернулась и отсчитала еще десять назад.
– Роль женщины в современном мире сложна. Женщина – не только прекрасная и воздушная пена, оседлавшая гребень волны, – начала директриса нравоучительным тоном, и я едва смог сдержать болезненный стон. – Женщина – центр вселенной. Мать, богиня домашнего очага, жена, красота, тень мужчины, эхо мужа, зеркало любви... И вы хотите мне сказать, что она при этом может вырядиться в форму и заниматься своими делами?
Венера хлюпнула носом, а я спрятался за спинку стула, мечтая, чтобы начальство не вспомнило о том, что я мужчина, хоть и домовой.
– Единственное дело, которым может заниматься молодая незамужняя женщина без угрозы опозорить свое имя и уронить достоинство – это быть красивой и учиться покорять мужские сердца. Покорять и держать их в абсолютном подчинении, в ежовых рукавицах... Быть королевой, когда думают, что ты раба. И никак иначе!
Венера плакала, когда получала расчет, а я угрюмо молчал в углу.
Был ли в моей жизни человек, подобравшийся к моей душе ближе, чем эта маленькая суетливая женщина? Сегодня я потерял ее. Кто в этом виноват? Две маленькие девочки, директриса или я? Выбросил в окно валериану. Сегодня вечером напьюсь всем назло.
***
Аврора рыдала надрывно и горестно, спрятав голову под подушку, а я себе ногти до мяса обгрызла от волнения. Свинский этот институт! Зачем мы вообще сюда приехали!? Надо было в Школе остаться...
С Ифигенией Сафской Могила познакомилась в столовой. Знакомство было немного болезненным, потому что опрокинутый на форму суп обжег до красноты.
– Ну, не болит же больше! – пыталась я успокоить подругу, когда мы уже вернулись в комнату, а она вдруг взвыла в подушку и невнятно выдала:
– При чем тут э-это?... Она меня блондинкой крашеной обозвала-а-а...
Что, простите? Весь скандал из-за цвета волос?
– Юлочка, пожалуйста, заряди ей от моего имени, а?
Заслуживает ли Сафская мести? Вот в чем вопрос. Не преувеличивает ли Аврора степень своей трагедии? И если не преувеличивает, то много ли шансов, что в Институте знали о моей пуговичной гениальности?
– Да ноль! – уверял Вепрь, вгрызаясь в булочку с изюмом. Мыша мы провезли в Институт контрабандой. И именно он сообщил нам, что чемоданы наши никуда не пропали, их просто сперли и заперли в одном из чуланов учебного корпуса.
- Предыдущая
- 28/149
- Следующая
