Мы-русские, других таких нет - Торин Александр - Страница 18

• Предыдущая
• 18/21
• Следующая

— Идиоты, — я тихо застонал.

— Ра-ра-ра-ра, ра-ра — ревело за забором.

— Эй, — в отчаянии взревел я. — Скауты! Побойтесь Бога и председателя Мао!

— Ра-ра-ра-ра, ра-ра, — речевка вяло скисла.

— Мама! — Замычал старший скаут. — Сосед нам мешает.

— Эй, мистер, — в поле моего зрения появилась пожилая женщина. — В чем дело?

«Хунвейбинка» — мгновенно понял я. — Извините, — я попытался быть вежливым настолько, насколько мог. — Вы бы не могли заниматься всем этим немного потише…

— Почему это? — Хозяйка перешла в наступление. -Вам должно бы быть стыдно! И вообще, как вы смеете мешать нашим детям? — Слово «нашим» было нарочито подчеркнуто. — Кстати, мистер, это — наша частная собственность. Если вы посмеете еще раз нас побеспокоить, мы вызовем полицию.

— Извините, я собственно, — мне стало неловко и противно одновременно. — Нельзя ли… Ну хоть немного потише.

— Нельзя! — Хунвейбинка развернулась ко мне спиной и оскорбленно вошла в дом.

— О, Господи, — взревел я. — Нет мне спасения. Почему я попал в эту сумасшедшую страну непуганных идиотов? Почему эти плоды культурной революции живут в собственном доме, разводя всякую социально-незрелую ересь? За что караешь ты меня?

— За грехи, — ласково пропел внутренний голос, и я понял, что вдохновение ко мне сегодня уже не вернется. По этому поводу я решил окончательно погрязнуть в грехах, и поехал к любимой девушке, у которой задержался до пол-второго утра. Вернулся я домой пахнущий коньяком, в мятой рубашке и совершенно вдохновленный, сел за письменный стол, и, поглядев на рукопись, почему-то оказался в длинном школьном коридоре из моего детства.

Снилось мне детство, причудливым образом смешанное с отротчеством и юностью. Меня исключали из состава пионерской организации за употребление коньяка и курение в школьном туалете. Нет, курить я курил, признаюсь, но вот коньяка в те годы не употреблял, разве что портвейн «Три семерки». Вот уже выстроились в ряд пионеры, презрительно смотрит на меня директриса, она поджала губы и сейчас…

— Погодите, — смеюсь я. — Я уже взрослый. Более того, я живу в Америке и вы меня исключать не имеете никакого права. С курением, правда, у них и здесь проблемы, но, честное слово, я курю только у себя в садике и в автомобиле. Я понимаю, что отравляю окружающую среду, но…

— Ха-ха-ха, — смеются пионеры.

— Честное слово, я здесь уже несколько лет. Не верите — посмотрите, за углом моя машина стоит, вот ключи. Разве в наши времена у советских граждан были такие машины? — Аргумент этот представляется мне убийственно убедительным, и я радостно усмехаюсь.

— Ты, — директриса задыхается от негодования. — Ты продался империалистам. За тряпки, за Кока-Колу! За автомобиль! За пачку сигарет «Кэмел»! Позор!

— Да не курю я «Кэмел». И причем здесь Кока-Кола? И вообще, вас давно нет! — протестую я. — Вы выросли. Многие даже погибли, кто в Афганистане, кто в более поздние времена. Генка Захаров, например, его в Афгане убьют. И Сережку Гаранова тоже. А Мишу Шестова конкуренты положат в девяносто третьем. Человек пять из вас в Америке будут жить. Даже председатель совета отряда Игорь Костиков будет жить в Америке, я его там видел, в супермаркете! Честное пионерское!

— Игорь, это правда? — Директриса сурово смотрит на него. — Как ты мог так поступить? Где твоя пионерская совесть?

— Я больше не буду, Татьяна Семеновна, клянусь! — всхлипывает Игорь и подносит к губам золотой горн.

— Па-рарара! Ра-Ра! — Трубит он. -Па-рарара! Ра-Ра! Подъем!

Я недовольно поежился и обнаружил, что заснул за письменным столом. Правая рука затекла и меня совершенно не слушалась. К тому же, болела голова и пересохло в горле.

— Па-рарара! Ра-Ра! — Услышал я, только на этот раз наяву. Звук горна, как мне тогда показалось, способен был разбудить мертвеца.

— Господи, который же час, — я побрел к кровати. — Шесть пятнадцать утра…

На улице светало.

— Надо меньше пить. Фу, как неловко, — я вспомнил вчерашний вечер и бесконечные банальные глупости, которые я нес подшафе. Впрочем, моей девушке, кажется, это нравилось, по крайней мере у меня до сих пор в ушах стоял ее неповторимо-женский смех.

— Па-рарара! Скауты, к утренней линейке будьте готовы!

— Всегда готовы — рявкнул хор детских голосов.

— Равняйсь… Смирно.

— Господа Бога душу мать… — Я завернулся с головой в одеяло, пытаясь избегнуть звуков американского гимна. Звуки эти, усиленные мощными колонками, сотрясали хлипкие стены моего домика и проникали в мой мозг сквозь фундамент и матрасные пружины.

— А это что такое? — Мелодия сменилась, и вспомнились мне поле в липкой, размокшей глине, гнилые картофельные клубни, усталые студенты и издевательская песня:

«Солнце восходит над речкой Хуань-Хэ,

Китайцы на поле идут.

Горсточка риса у них в руке,

И песню задорно поют:

— Унь-нянь, унь-нянь-нянь…»

Я мог поклясться, что забытая песня эта пелась на мотив китайского национального гимна. Прослушав куплетов шесть, я начал одуревать от однообразной мелодии. Все мечталось мне, что очередной куплет будет последним, но тягучее пение начиналось снова и снова.

— Ах вот вы как! — Взревел я. — В голове моей опилки, тра-та-та. Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро. — Нет, у меня было неожиданно жестокое похмелье, иначе почему бы я так умилялся скрытой мудрости этого стихотворения. — Получайте наш ответ лорду Керзону! Где мой удлинитель? — Я вытащил в садик электронное пианино фирмы «Ямаха».

— Союз Нерушимый. Республик Свободных. Сплотила Навеки…

«Ямаха» давала прикурить. Мощности было в самый раз, и кому какое дело, что моя затекшая рука то и дело брала фальшивые ноты…

— Славься, Отечество…

— Унь-нянь-нянь!

— Наше Свободное! — Я выжал громкость до предела.

— Мама! — Взревел китайский скаут. — Нам опять сосед мешает.

— Я вызываю полицию, этой наглости необходимо положить конец! — раздался визгливый женский голос, и я поспешно ретировался.

Каюсь, я тогда испугался. Даже как-то стыдно стало. Минут сорок я бродил по дому, ожидая звонка в дверь. Потом стало понятно, что полицию никто не вызвал, или она просто не приехала. По этому поводу, и будучи в расстроенных чувствах, я пошел на кухню, достал из холодильника водку, в очередной раз подумал, что добром все это не кончится, выпил пару рюмок и ушел спать.

Как же хорошо… Давно так не было. В городе уже начинают гнить кленовые листья. Вечерами, под тусклым светом фонарей, когда кажется, что еще немного, и вдруг откроется перед нами какая-то сокровенная тайна мироздания…

— Ра— рара, ра-ра, ра-ра! — Прорвалось ко мне из-за окна, прервав сон.

— Пионерский наш отряд! — Взбесился я.

— Ра— рара, ра-ра, ра-ра! Скаут Джааронг! Левой! Левой!

— Все, не могу больше! — И я понял, что хочу я этого, или нет, но мне придется прервать отпуск и выйти на работу.

Не получилось у меня отпуска. Вот они, тускло освещенные клетушки-кубики в огромном зале с люминисцентными светильниками под потолком. Вот и люди-муравьи, копошащиеся в проходах. А вот и мой луч света в темном царстве, сидящий в соседнем кубике Патрик. Он — ирландец, и мой друг, и этим все сказано.

— Хмм… Что-нибудь случилось? — иронично приветствовал меня Патрик. — Да на тебе лица нет… Нет, не говори, я угадаю… Тяжелое похмелье?

— Если бы… Слушай, — взмолился я, периодически хватаясь за голову. — Расскажи мне, как одолеть злых духов.

— Ну, способов вообще-то более чем достаточно. Каббалистические знаки, говорят, помогают. Конкретная методика зависит от разновидности чертиков. У тебя они какие?

— Маленькие дьяволята в зеленых галстуках. Они будят меня звуками медных труб, как архангелы, затем проигрывают гимны всех стран и народов, маршируют и отдают честь под американским флагом.

— Я тебе завидую! — Патрик ударил себя ладонью по лбу и решительно оттолкнулся ногами от стола, в результате чего его кресло на колесиках откатилось к самом входу в «кубик». — Свихнуться с таким военно-патриотически-имперским уклоном… Да тебе позавидует любой британский вояка… Ну почему, почему у меня никогда так не получается?

• Предыдущая
• 18/21
• Следующая