Жизнь честных и нечестных - Топильская Елена Валентиновна - Страница 13

• Предыдущая
• 13/61
• Следующая

Бог услышал мои молитвы, и тут же зазвонил телефон: дежурный прокурор сообщал, что на улице Надеждиной расстреляли машину с тремя бандитами и мне следует прибыть на место происшествия. Я позвонила Лешке, сообщила ему эту радостную новость, и он, видимо, испытывая угрызения совести за то, что меня напоил, вызвался поехать со мной. К тому времени, когда пришла машина, я уже протрезвела, но чувствовала себя ужасно и даже пожалела, что напросилась на выезд, потому что теперь безумно хотела только одного — прилечь и заснуть.

По дороге водитель оперативной машины рассказал нам, в чем заключалось происшествие. Трое «быков», только что вышедшие из сауны, были расстреляны неизвестными, когда садились в машину напротив детской школы искусств. К нашему приезду тела для удобства осмотра вытащили из машины и перенесли в вестибюль школы.

Мы вошли в школу, и нашему взору открылась такая картина: посреди огромного, залитого светом вестибюля школы искусств, на гладком мраморном полу, лежали рядком три трупа, чистенькие, с еще не просохшими после бассейна волосами; во лбу у каждого, словно звезда у племенного быка, зияла аккуратненькая дырочка. Можно было только мечтать о таком выезде — чисто, сухо, тепло, в наличии стул, стол, телефон… Кроме того, к своему огромному облегчению, я заметила за столом знакомого следователя — Сашку Баркова, дежурившего по городу, — который уже приступил к написанию протокола.

Однако ситуация осложнялась тем, что один из главных участников осмотра — судебно-медицинский эксперт Юра Кравченко — находился в том же состоянии, из которого я вышла пару часов назад, — он был вусмерть пьян. Правда, многолетняя закалка человека, имеющего доступ к спирту, не позволяла ему упасть рядом с трупами на мраморный пол, и говорил он связно, но что говорил!

Кравченко обстоятельно доказывал, что осматривать трупы в такой обстановке он не может, поскольку нет никаких условий для этого, и света нет достаточного, заявлял он, щурясь на люстры. Все присутствующие пытались уговорить его начать осмотр, но безрезультатно.

— Нет, нет и нет, — упирался Кравченко, — трупы надо везти в морг и осматривать там в секционной, в надлежащей обстановке, здесь я осматривать не буду, осмотр получится некачественный.

Барков умоляюще посмотрел на меня:

— Маша, выручай; Кравченко к тебе давно неравнодушен, воспользуйся своими чарами, уговори его осматривать здесь, а то мы до утра прокантуемся; только на тебя и надежда.

Делать было нечего; с мыслью о том, что хоть таким образом я принесу пользу обществу, я подошла к Кравченко и стала упрашивать его осмотреть трупы на месте. Юрка долго ломался, я исполняла вокруг него ритуальные танцы, с моей стороны потребовались жертвы в виде трех поцелуев в щечку, но наконец он сдался.

— Ну ладно, — с чувством сказал он, — только ради тебя, Маша!

С сознанием выполненного долга я тут же отправилась в пустой гардероб, где уже давно присмотрела себе скамеечку. Присев на нее, я подложила под голову свою меховую шапку и задремала. Сквозь сон я слышала какой-то бред Кравченко о том, что он не будет продолжать осмотр… Горчаков позже рассказал, что после того, как я пошла в гардероб спать, «цирк огни не погасил». Кравченко категорически заявил, что при Машке штаны с трупов снимать не может! Трупы мужские, а она женщина, и оскорблять ее нравственность видом обнаженных гениталий он не будет — не то воспитание! Горчаков попытался ему втолковать, что я работаю следователем десять лет, трупов осмотрела немерено, и в штанах, и без штанов, и не такое видала, но Юра стоял на своем.

Тогда Горчаков объяснил, что я сплю и ничего не увижу. Недоверчивый Кравченко заглянул в гардероб, убедился, что я действительно сплю, но одежду с трупов снял только после того, как поставил между гардеробом и трупами кордон из трех милиционеров, которые своими широкими спинами должны были заслонить от меня непотребную картину…

Но все это было очень давно. Водку я с тех пор в рот не беру даже с пепси-колой.

…С шутками-прибаутками дойдя до родной конторы, мы с Лешкой поднялись на наш этаж и одновременно сунули ключи в замочные скважины; кабинеты наши соседствуют, и если Лешка хочет чаю, он грохает кулаком в стенку — это сигнал. Потом он заходит и спрашивает, что у нас к чаю, и не успокаивается, пока не съедает принесенные мной бутерброды, после чего поглаживает себя по животу и умиротворенно говорит что-нибудь вроде: «Ну червячка я заморил, теперь можно пойти пообедать», И уходит обедать, а я остаюсь мыть чашки.

Телефоны надрывались в обоих кабинетах. Я нарочно не торопилась, поскольку по опыту знаю, что ничего хорошего в такую рань не скажут. А может, я просто становлюсь пессимисткой?

Я попудрила нос перед зеркалом, открыла форточку, но телефон не успокаивался. Сняв трубку, я услышала спокойный, хорошо поставленный баритон:

— Здравствуйте, могу ли я поговорить с Марией Сергеевной?

Что меня удивило, так это полное спокойствие человека, только что выслушавшего по меньшей мере полсотни гудков, но не проявившего ни малейшего раздражения; интересно, он действительно не раздражен или так хорошо владеет собой?

— Внимательно вас слушаю, — ответила я.

— Вас беспокоит ФСБ, полковник Арсенов, Юрий Сергеевич, из отдела борьбы с терроризмом.

— Очень приятно, чем обязана?

— Мария Сергеевна, оказывается, у нас есть общие знакомые: вам большой привет от Николая Ивановича Заболоцкого, он очень тепло о вас отзывается.

— Благодарю.

Ох уж этот наш серый кардинал, по полгода его не вижу и не слышу, а у меня такое чувство, будто я всегда под колпаком.

— Голубушка, Мария Сергеевна, как бы нам увидеться? У меня вопросик к вам небольшой. Могу ли я подъехать к вам сегодня?

— Во сколько вы хотите подъехать?

— Да чем раньше, тем лучше, ну вот если я прямо сейчас выеду? Через полчасика буду у вас, годится?

— Хорошо.

Такие незапланированные встречи лучше всего не откладывать: кто знает, куда меня дернут через час…

Только я положила трубку, в дверь просунулась косматая голова Горчакова. Вот интересно: не красавец он, нос картошкой, волосы в стороны, глазки как у поросенка; ну, правда, косая сажень в плечах и ростом Бог не обидел; но в остальном ничего же особенного, что в нем так бабам нравится?

• Предыдущая
• 13/61
• Следующая