Мания расследования - Топильская Елена Валентиновна - Страница 44

• Предыдущая
• 44/46
• Следующая

Пока мы с Кораблевым обыскивали кабинет, шеф вызвал из городской прокуратуры сотрудника, осуществляющего надзор за оперативно-розыскной деятельностью, и тот быстренько нашел в секретной оперативной документации наших фигурантов личные дела агентов Горобца Валентина Ивановича — охранника преступного авторитета Карапуза, и Горобец Светланы Ивановны — стриптизерши из ночного клуба.

Руководство Ленькино уже было в низком старте, и за Горобцом сразу поехали. К нашему счастливому удивлению, там же, в адресе Горобца, нашлась и его сестрица, лжедоносчица. Обоих отвезли в УБОП и придержали до возвращения Леньки, — Кораблев не мог себе отказать в удовольствии поколоть их лично.

Обыск в кабинете тоже был результативным. Для начала, в порядке разминки, мы наткнулись на картину, завернутую в плотную ткань и прислоненную к стене. Развернув ткань, мы поняли, что это не мазня художников от Катькиного садика, а настоящий раритет.

Я послала Кораблева поднять старое дело о нападении на вдову академика и сама удивилась, как мне это пришло в голову, что Кораблев вернулся с опером из антикварного отдела, подтвердившим, что это та самая искомая картина.

— Евгений Семенович, — обратилась я к Спиваку, скромно сидевшему в углу на стуле, — оказывается, ваше знакомство с Нагорным уходит корнями в далекое прошлое?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — безмятежно откликнулся он.

Картину тут же утащили опера-антикварщики, а мы продолжили работу.

Я не верила, что пулю, которую извлекли из черепа убитой Нагорной, Спивак и Захаров выкинули. Оперативная осторожность диктует сохранять все, что возможно, авось пригодится; ничего не выкидывать. Как только выкинешь что-нибудь, эта вещь тут же понадобится, это все знают. А маленькая деформированная пулька, валяющаяся в углу сейфа, штучка, какими полны кабинеты всех без исключения следователей и оперативников, — чье внимание она может привлечь? И что в ней крамольного?..

И пуля нашлась, да не одна, целая коробочка стреляных пуль разного калибра; но, памятуя уроки, преподанные мне главным военным экспертом, я без труда выкопала из коробочки сильно деформированную пулю с грибовидной нашлепкой.

Но самое интересное нас ждало дома у Спивака.

Его самого мы на обыск не взяли, поскольку дома была жена. Она не особо расстроилась, прочитав постановление об обыске, только спросила, арестуют ли мужа. Но и после получения утвердительного ответа чело ее не омрачилось. Похоже, что она давно ждала этого.

— В доме есть оружие, наркотики, какие-либо предметы, запрещенные к обращению? — привычно спросила я.

И жена Спивака принесла из кладовки старое ружьишко.

— ТОЗ-8, — сказал приехавший с нами на обыск криминалист, взяв его в руки.

— Это отцовский, — пояснила жена Спивака. — У меня отец в тире работал, а Евгений, ну, муж мой, туда стрелять ходил. Потом отец умер, а ружье осталось, мы его обратно в тир не понесли. А что, это статья? У нас ведь документов на него нету…

— А ваш муж не приносил с работы чьих-либо документов? — поинтересовалась я скорее для порядка, не рассчитывая на удачу. Но жена Спивака тут же откликнулась:

— Вон там, в серванте, в ящике, лежат четыре паспорта. Гопников каких-то, я смотрела фотографии — ну и рыла!

В принципе, это тоже было нормально. У сотрудников, проработавших хотя бы несколько лет, иногда скапливаются изъятые по делам и невостребованные документы, которые полагается отправлять в паспортные столы, да только всем лень это делать. Но, заглянув в ящик, мы без труда нашли среди паспортов документ на имя Донцовой Евдокии Степановны. Я открывала документы пилкой для ногтей, чтобы не оставить своих следов.

— Упакуйте, пожалуйста, аккуратно, на пальчики, — попросила я криминалиста. — Особенно вот этот, на имя Донцовой.

Ружья, пули и паспорта Донцовой хватило для того, чтобы арестовать Спивака. В даче санкции на арест Захарова суд нам отказал, несмотря на то, что у бывшего свидетеля, а ныне подозреваемого, Горобца дома выгребли целую фонотеку микроаудиокассет: старательный охранник вовсю писал своего шефа… Из этой самой фонотеки мы почерпнули и обстоятельства приезда в Москву Нагорного после убийства его жены, — Горобец умудрился записать разговор между Карапузом и Нагорным. Догадавшись, откуда ноги растут, кто заказал стрельбу с чердака в ресторанное окно, Нагорный в панике прискакал к Карасеву в Москву (слушая запись, я мысленно обругала себя: ведь Кораблев мне сразу сказал, что Карапуз стал искать Нагорного после возвращения из Москвы, но я, тупица, не связала факт нахождения в Москве Карасева со стремительным броском туда же Нагорного в день покушения).

Запись разговора была очень качественной, ее даже не пришлось чистить. Я слушала голоса людей, которых уже не было в живых, и поражалась, как легко они распоряжались чужими жизнями. На этой пленке Карасев признавался Нагорному, что Марина была убита по его приказу.

— Ты на папу голос поднял? — грозно спрашивал Карасев своего кореша. — Мое место занять захотел? Так вот помни, что пока ты этого хочешь, под пулей ходишь. Я с тобой не шучу.

— Но Марину-то зачем убивать? — рыдал Нагорный.

— Чтоб ты понял, урод, что с тобой никто шутить не собирается…

Из дальнейшего разговора стало понятно, что Нагорный снял свои претензии на руководящее кресло в организованном преступном сообществе, но он не мог не понимать, что когда выйдет на свободу Барракуда, это сильно осложнит ему жизнь, и за его безопасность уже никто не даст даже ломаного гроша.

Между прочим, вызванная в прокуратуру гардеробщица из ресторана «Смарагд» рассказала занятную историю про то, что в день исчезновения Нагорного она работала. И увидела, как ее кумир выносит на руках бесчувственную жену. Заметив ее взгляд, Нагорный выбежал на улицу, усадил жену в машину и вернулся в гардероб; сунув старушке сотню баксов, он очень попросил никому и никогда не говорить о том, что она видела. Вот старушка и молчала добросовестно. Призналась только после того, как я показала ей фотографии трупа Нагорного.

— Но где же он прятался все это время? — спрашивала я Кораблева, но он только загадочно покашливал.

Леня к тому времени уже добился показаний от сотрудников обменного пункта, состоявших в дружеских отношениях со Спиваком. Те подтвердили, что Спивак несколько раз заказывал получение денег по кредитной карте Нагорного; они печатали для него квитанции, он забирал их и приносил уже с подписью владельца кредитной карты. Поскольку суммы со счета Нагорного списывались немаленькие, сотрудники пункта обмена валюты волновались, но Спивак успокаивал их и заверял, что все чисто, что квитанции подписаны Нагорным лично. Поскольку с этих выданных сумм они имели неплохой процент, они охотно верили Спиваку.

— Значит, Нагорного прятал где-то Спивак, — сказал на это Леня.

— Понятно, только где, вот вопрос.

Сам Спивак молчал и по этому поводу, и по другим. Я переживала, потому что милицейские дела всегда были чреваты полным отсутствием контакта между следователем и подследственным. Работники милиции — особая категория обвиняемых, они не могут забыть, что еще недавно сидели по другую сторону стола, и очень болезненно переживают перемену участи. Так что на откровения фигуранта рассчитывать не приходилось, надо было самим искать доказательства.

Перечитывая в который раз данные обнаружения и осмотра трупа Нагорного, я прицепилась к клочку бумаги, вытащенному из кармана его брюк. Клочок был похож на обрывок квитанции из прачечной или обувной мастерской, на нем читался фрагмент номера, но и все. Не будешь же обходить с этим кусочком бумаги все прачечные и ремонты обуви! Потому я положила бумажку в прозрачную папочку и везде таскала с собой, показывая всем, кому не лень, и спрашивая, что это такое. Однако никто ничего нового мне не сказал. Но как-то, идя по Большой Морской из городской прокуратуры, я столкнулась с начальником оперчасти одного из наших следственных изоляторов. Он неторопливо шагал по улице, думая о своем. И очень мне обрадовался.

• Предыдущая
• 44/46
• Следующая