Первая мировая война - Гилберт Мартин - Страница 32

• Предыдущая
• 32/193
• Следующая

Лишь немногие солдаты не вынесли напряженных боев. 16 сентября, всего на третий день своей боевой службы, 20-летний британский рядовой Джордж Уорд покинул поле битвы после того, как двое его товарищей были ранены, сказав старшине, что его тоже задело. Шесть дней спустя Уорд вернулся в свой батальон, где было установлено, что он не был ранен. Уорд предстал перед военно-полевым судом. Командир его корпуса, генерал сэр Дуглас Хейг, написал в судебном деле: «Полагаю, что необходимо подать пример, дабы в дальнейшем предотвратить проявления трусости перед лицом врага». Уорд был расстрелян и похоронен на берегу Эны. Как и имя рядового Хайгейта, казненного тремя неделями ранее, его имя высечено в Ла-Ферте-су-Жуар на памятнике солдатам, чье место захоронения неизвестно?[37].

Наказанием за дезертирство не всегда была казнь. В тот день, когда Уорда приговорили к смерти, там же и за то же преступление капрал Н. Прайор был разжалован в рядовые и получил два года каторжных работ.

Суровой морали, рожденной на фронте, в тылу сопутствовали растущие жертвенность и аскетизм, о которых британский министр финансов, Дэвид Ллойд Джордж, говорил 19 сентября, выступая перед широкой аудиторией в лондонском Куинс-холле: «Роскошь и праздность, подобно потопу наводнившие нашу землю, наконец отступают, и нам является новая Британия. Наконец мы различаем главное, единственное, что действительно имеет значение, но прежде было скрыто от нас бурным ростом благоденствия». В России то же ощущение уже было выражено в самом начале войны, пусть и в более прозаической форме, в заявлении Социал-демократической партии в Думе. Оно гласило, что «страдания на полях сражений укрепят братство русского народа и приведут к общей цели – освобождению страны от чудовищных оков».

Это морализаторство, будь то «единственное, что действительно имеет значение» или «братство русского народа», следовало подкрепить успехами на поле боя. Между тем уже через семь недель после начала войны прозвучал первый тревожный сигнал: французская армия не могла развить успех из-за нехватки артиллерийских снарядов. 19 сентября Жоффр отправил военному министру Александру Мильерану письмо с просьбой присылать не меньше 50 000 снарядов в день, если он рассчитывает продолжить наступление. Через два дня Мильеран ответил, что обеспечить такой объем поставок он не в состоянии, но надеется, что через три недели сможет присылать по 30 000 снарядов в день. Кроме того, он советовал Жоффру делать «со своей стороны» все возможное для экономии боеприпасов. «Пожалуйста, проследите, чтобы рабочие команды собирали патроны на поле боя, или платите местным жителям за все, что им удастся найти».

В поисках снарядов Жоффр реквизировал орудийные батареи в тыловых городах, включая Париж и Дюнкерк. Эти отчаянные меры были весьма далеки от победного клича «A Berlin!»?[38], звучавшего семью неделями ранее. Но военные трудности не обязательно порождают сомнения в исходе войны. «Здесь все охвачены единым порывом. Все готовы к долгой и беспощадной борьбе. Думаю, весной 1915 г. мы без труда отправим на фронт миллион человек, – 20 сентября писал Черчилль из Лондона другу, живущему в деревне. – Судьба покарала прусское военное высокомерие. Нам нужно лишь время и решимость». На следующий день скорбь, которую испытывали уже тысячи британцев, нашла свое выражение в стихотворении «Павшим» 45-летнего искусствоведа Лоуренса Биньона, опубликованном в Times. Биньон, который, как говорили, написал эти строки на утесе в Ползете, в Корнуолле, добровольно работал братом милосердия Красного Креста во Франции. До сих пор во время церемоний в память о погибших на войне чаще всего декламируют эти четыре строки из его стихотворения:

22 сентября британцы совершили свой первый воздушный налет на Германию, атаковав ангары дирижаблей в Кельне и Дюссельдорфе. «Мы застали немцев врасплох, – сообщал старший британский пилот, – и все они бросились врассыпную». Но в тот же день немецкая подводная лодка U-9 с интервалом всего в час торпедировала три британских крейсера: «Абукир», «Кресси» и «Хог». 837 человек спаслись, 1459 утонули. Это стало для Британии самой ужасной военной катастрофой на море за все время войны. Через неделю Асквит поручил Адмиралтейству заминировать Северное море, «не жалея ресурсов, а если понадобится, то и в наполеоновских масштабах».

В Индийском океане 22 сентября немецкий крейсер «Эмден», уже затопивший или захвативший в плен дюжину британских торговых судов, разбомбил нефтебазу Бирманской нефтяной компании в Мадрасе. В результате сгорело 50 000 тонн корабельного топлива. Родственник кайзера, принц Йозеф Гогенцоллерн, бывший на борту, заметил: «Мадрасу еще очень повезло, что дул западный ветер и пламя от нефтяных цистерн не перекинулось на город, иначе часть города вполне могла сгореть».

Военные столкновения множились по всему миру. Во всех странах люди, читая газеты, узнавали о последних событиях, важных для тех или других регионов. Ни дня не проходило без очередного подтверждения размаха войны. 23 сентября сербские войска пытались взять Сараево, но были оттеснены австрийскими войсками. И в тот же день на Дальнем Востоке британские, австралийские и японские войска выступали против портов и островов, приобретенных Германией в течение предыдущих трех десятилетий. Та же судьба постигла и немецкие порты в Африке.

На случай вступления в войну Турции Великобритания попыталась заручиться поддержкой Абдуллы, сына великого шерифа Мекки, в обмен предложив арабам контроль над обширными турецкими территориями. В нейтральном Вашингтоне президент Вильсон выразил британскому правительству протест против морской блокады Германии, способной «пагубно повлиять» на американское общественное мнение. Кроме того, в Северной Америке канадские войска готовились пересечь Атлантический океан, чтобы принять участие в войне, прежде чем она закончится.

Впрочем, уже возникли сомнения в том, что война, как полагали ранее, действительно закончится к Рождеству. Немецкий солдат, принимавший участие в операции «Бег к морю», писал домой: «Мне кажется, война будет долгой. Хотя я продержусь, даже если она продлится еще год». Вскоре после этого его убили.

26 сентября в Сен-Миеле, между Верденом и Тулем, немцы осадили форт Камп-де-Ромен. Гарнизон был отрезан от города, его обстреливали тяжелой артиллерией и гранатами, тем не менее на неоднократные требования сдаться он отвечал отказом. В конце концов дымовая атака вынудила защитников покинуть форт. Согласно репортажу, опубликованному месяцем позже в New York Times, «когда выжившие защитники вышли из форта, они увидели, что недавние противники протягивают им руки в знак признания их доблести. Им предоставили самые почетные условия капитуляции, офицерам оставили их сабли, и на марше к почетному плену их повсюду встречали с уважением и восхищением». В плен попали пять офицеров и триста солдат.

Немцы прорывались к бельгийской и французской береговым линиям. В день сдачи Камп-де-Ромена германская артиллерия начала обстрел фортов вокруг Антверпена. После падения Льежа и Намюра Антверпен оставался единственным бельгийским городом, защищенным мощными фортами. Китченер и Грей в Лондоне отдавали себе отчет, насколько важно, чтобы Антверпен продержался как можно дольше. Опасность заключалась в том, что немецкие войска, захватив город, могли быстро достичь портов Ла-Манша и вынудить британцев отступить на запад Франции, а возможно, даже угрожать самой Британии. Хотя бы одна неделя сопротивления позволила бы британской армии создать оборонительные рубежи во Фландрии, чтобы оттуда начать наступление с целью освободить Бельгию, а затем и оттеснить немцев назад в Германию.

• Предыдущая
• 32/193
• Следующая