Проклятие Гавайев - Томпсон Хантер С. - Страница 28

• Предыдущая
• 28/33
• Следующая

Перепады на 160 км/ч всякий раз настолько резки и быстры, что порождают жуткое ощущение свободного падения. Как будто паришь или летишь со скалы. Посторонний шум сходит на нет, и глаза вырастают до невероятных размеров, фокусируя остро-остро.

Мы уже побили рекорд – или так только казалось – но уверенности во мне не было, а Эккерман до того закостенел на пассажирском сиденье, что перестал следить за секундомером. Больше часа он только и делал, что вопил мне цифры каждые десять-пятнадцать секунд, но тут вдруг занервничал. Глаза озарились безумием, а руки вцепились в приборную панель. Уверенность улетучивалась. Все, чего нам сейчас хотелось – это результата наших усилий, но об этом речь уже не шла. Мы уже не рубили фишку, когда оказались на вершине холма, в тени тюрьмы Хило, чудом выжив и не дожав до рекорда каких-то двух минут.

Соберись, сказал я себе. Держись и не трогай тормоз, не зевай. Опасно, я почти потерял управление.

Но не совсем, у машины потрясающая балансировка. Она шла почти на автопилоте, работая на пределе своих возможностей, и у меня не хватало духу сбавить обороты. Там, далеко впереди, за облаками, белая линия прибоя билась о камни у порта Хило. Она растягивалась в обоих направлениях, как полоса, нарисованная мелом, сочно-зеленое побережье Гавайев с одной стороны и темно-серая зыбь Тихого с другой. Бухту заполонили барашки, лодок не было… унылое воскресное утро в Хило, столице Большого Острова. Из населения, в основном, японцы, привыкшие спать по воскресеньям и немногие из которых – добродетельные католики.

Я уже успел принять это во внимание, равно как и другие этнические факторы, когда скоростной пробег проходил стадию планирования.

За шесть часов до этого, собственно, перед тем, как позакрывались все бары в Коне, Эккерман обронил, что собирается сгонять в поход за тунцом в Бимини на следующий день… мне это не понравилось, так как у меня были совершенно иные планы в отношении его новенькой желтой Феррари: установить новый рекорд в скоростной езде по Пиздатой дороге.

4 июня 1981, Кона

Дорогой Ральф,

Я застрял тут, в Центральной Уебанской, наблюдаю за тюленятами в перерывах между преумножением километровых счетов. Я откладываю свой отлет и ошиваюсь тут на балконе, как мудной, любящий посинячить вождь краснокожих в ожидании какого-нибудь амбала, чтобы с ним схлестнуться. Я всегда знал, что этим кончится.

И я почти чую козла, он ходит кругами, в нескольких метрах от попадания на мой крючок… на сей раз, правда, он ведет себя иначе; теперь ему, похоже, любопытно.

Все изменилось с тех пор, как ты уехал, Ральф. Во-первых, я разок вымыл голову. Во-вторых, я исчез из поля зрения… но не вообще исчез. По крайней мере, для Капитана Стива. Я постоянно с ним созваниваюсь – по любому поводу или просто поделиться посетившей идеей: охота на диких свиней? машинописные ленты? глубоководные погружения под кислотой? почему тамагочи не дошли до Данхиллз? кто берет джипы напрокат? куда девалась Пеле? с какой скоростью может бледнолицый ехать по Пиздатой дороге на закате? зачем я здесь? кому принадлежит «ДаКайн»? где вся рыба? не звал ли меня Руперт? не мог бы ты оформить еще один чек на две сотни? почему Норвуд мне не перезванивает на счет кладбищенских участков? что за мать была у Сполдинга? почему ты не устроишься на работу?

Обычно со всеми этими вопросами ему звонит Лейла. Что вдвойне его нервирует, потому что в душе он понимает – это не нормально. Но он никогда не кладет трубку. А потом она ему перезванивает, чтобы уточнить кое-какие детали… словом, они проводят вместе много времени за делом и часов за потехой.

Кое-что срастается. Это проветривает мой мозг и дает передышку, чтобы сфокусироваться. Ночи напролет я печатаю, а днем шмонаю дороги в поисках Пеле. Она постоянно голосует, главным образом, в обличье старушенции. Посему я очень много езжу и сажаю толпы хичхайкеров, особенно старых перечниц… но на скорости 65 километров в час срок годности установить непросто; и позорная правда в том, что в любой жаркий полдень меня можно наблюдать на Алии-Драйв в мустанге, цепляющим женщин всех возрастных категорий.

Пока мы едем, я их пытаю. Некоторые этого не выдерживают: рыдают, врут, подвывают радио и демонстрируют сиськи во всей красе, а многие клянутся, что влюблены в меня по уши к тому моменту, как мы подъезжаем к автостоянке.

Туда я их и везу, вне зависимости от того, куда они просят их доставить. Я везу их до самого конца Алии-Драйв, потом со склона к призрачной бухточке, и всю дорогу предлагаю кирнуть теплого джина из бутылки без горлышка, зажатой у меня между ног.

Многие дамы согласны на что угодно, лишь бы не пить джин со стокилограммовым лысым психом в машине с открытым верхом в послеобеденные часы на Алии-Драйв или на парковке. Где я, кстати, их всегда и бросаю. Ну, за исключением тех, кто пьет джин.

ОК

Х.С.Т.

10 июня 1981, Кона

Дорогой Ральф,

Ладно… сейчас все ДЕЙСТВИТЕЛЬНО иначе. Это заняло чуть больше времени, чем я предполагал, но орешек под названием Кона, наконец, раскололся. Примерно через шесть часов после того, как я совершил последнюю ходку по Пиздатой дороге, я сидел в кресле для рыбной ловли в лодке под названием «Ципочка». Я ввязался в отчаянную схватку с громадной рыбиной – и 17 минут спустя я подтянул ее так близко, что смог дотянуться и разнести ей мозг одним сумасшедшим ударом Большой полинезийской булавы.

Былого высокомерия как не бывало, Ральф. Теперь я могу бухать с рыбаками. С большими мальчиками. Мы собираемся в «Хагго» где-нибудь на заходе солнца – потравить байки, попить коктейль «Каталажка» и погорланить дикие песни про Цингу. Я стал одним из них. В ночь, когда я поймал рыбину, я отрубился в «Хагго», а прошлой ночью меня вышвырнули из таверны «Кона» за то, что без причины пнул хозяина по яйцам. Последнее, что он спросил после того, как пригласил нас на ужин и принял чек на $276, было:

– За что ты меня так?

Вслед за этим его глаза закатились, а сам он с жутким стоном приложился о выступ из черного камня на лестничной площадке. Вот что я услышал сегодня, когда позвонил узнать, получил ли он отправленные мной в качестве извинения розы… ага, все именно так. Впервые в жизни я послал мужчине дюжину роз. Парни в «Хагго» озверели, услышав об этом. Они ржали, как дураки, похлопывали меня по спине и даже восстановили мои привилегии в баре. Мардиан – тот, кому я дал по яйцам – им не по душе, потому что первым, что он сделал после покупки таверны «Кона» был поход к рыбакам в «Хагго», где он заявил, что разорит заведение за полгода, и любой, кому это не понравится, может смело пососать его черный пояс.

Он очень хорошо владеет каратэ и, видимо, открутит мне голову в следующий раз, как я соберусь у него выпить… Но мне нравятся маргариты на закате, Ральф, а таверна «Кона» – единственное место в городе, где мои чеки идут не хуже налички.

Хватит уже, да? Кажется, пора уезжать.

Но прежде чем я соберусь, хочу поведать тебе рыбацкую историю. Рабочее название – "Как поймать большого марлина в глубоких водах", но я еще могу передумать до того, как она пойдет в печать.

Это шизанутая история, Ральф. Она была шизанутой с самого начала и неумолимо шизеет день ото дня. Им не понять, почему я до сих здесь. Я с ними солидарен, по правде сказать – разве что это работа, но расходы чудовищны.

Они и ВПРЯМЬ чудовищны. Если эта книга не станет бестселлером, мне придется идти работать или чартерным капитаном, или риэлтором, а, может, и по совместительству. Такой шаг обеспечит мне своего рода точку опоры – вернее, ее иллюзию, да и то ненадолго.

На рыбной ловле я бы концы с концами свел, а вот за рынок недвижимости не ручаюсь – сегодня он настолько никудышен, что дай мне дом на Алии-Драйв, и к рождеству я все равно обанкрочусь. Все побережье уходит с молотка: достается тому, кто предложит наивысшую цену, а, в сущности, вообще любому покупателю. Никто ничего не приобретает, если цена не занижена в десять раз.

• Предыдущая
• 28/33
• Следующая