Теперь или никогда - Горшкова Яна Александровна "Sidha" - Страница 19

– Я виноват перед детьми. Моя кровь еще более проклята, чем твоя, – прошептал диллайн.

– Начинается, – фыркнула Джона. – Дух моего безумного предка Эйккена Янэмарэйна тоже любил сетовать на то, что я не нашла себе хорошего ролфийского парня. Теперь и ты туда же? Я никогда не пожалею о сделанном и никогда не упрекну.

– Никогда не мог понять, за что ты любишь меня. Не за что же.

От него пахло табаком, свежим потом, порохом и немного смолой, от него пахло морем и тяжелой работой, от него пахло опасностью. И так было всегда.

– Абсолютно не за что, согласна.

Шиларджи, невидимая за светом дня, скажи, за что же мы любим мужчин, за какие такие подвиги и доблести, за какие добродетели? Почему ждем из странствий и походов, почему прощаем обманы, почему верим в их безумные планы? Не знаешь? И никто не знает. За что их любить – жестоких и беспощадных, прирожденных убийц и идейных предателей, одержимых, бешеных, проклятых? Они ведь любят только себя, и еще свои короны, ружья, корабли, города, сабли, книги, телескопы, механизмы, они ценят свои победы и своих коней, они помнят формулы и цитаты из философских трудов, и для женщин в их сердцах остается совсем мало места, совсем-совсем. У кого-то вообще ничего не остается. Но если оно все-таки найдется… Тогда они обязательно возвратятся из походов и странствий, они не предадут, и не обманут, и осуществят самые невероятные планы, и совершат такое, о чем никому не мечталось. Поэтому мы их и любим. Так ведь, Сизая луна – Шиларджи?

– Делай, что считаешь нужным, и не волнуйся обо мне, – сказала Джойана на прощание.

Она всегда так говорила.

«Меллинтан» оставила за кормой Шанту уже под вечер, так что на то, чтоб оглядываться на скалистые берега острова, у Грэйн не осталось не только желания, но еще и времени. Эрна Кэдвен и дети Джойаны расположились за ширмой в каюте Эска. Диллайн, верно, стремился как можно больше времени провести с мальчиками, а те, в свою очередь, ни в какую не собирались отцепляться от юбки ролфи, так что Эск уступил им капитанскую кровать, на которой они уместились вдвоем. Для Грэйн там же, за ширмой, подвесили койку, точно такую же, как и для самого эскизарского владетеля. Пока ролфийка разбиралась с вещами, пока утешала Шэррара и пыталась хоть как-то развеять недетскую тоску в золотых глазах Идгарда, фрегат успел поднять паруса. «Меллинтан» поймала ветер и устремилась на запад, к берегам Ролэнта. Грэйн специально отвернулась от большого кормового окна. Она же обещала не оглядываться. Шанта никуда не денется, и если уж кто и способен позаботиться о себе и Джойане, так это Джэйфф Элир.

Заставить мальчиков как следует поесть не удалось ни уговорами, ни призывами привыкать к «настоящей ролфийской дисциплине». В конце концов Грэйн сдалась, рассудив, что свежее молоко и галеты – не так уж плохо для ужина, и когда дети проголодаются, то сами попросят. Она сидела рядом с постелью и пересказывала им бесконечную старинную сагу. Маленький Шэррар плакал, но недолго: замер и заснул, свернувшись знакомым змеиным клубочком, под рукой Грэйн и только вздрагивал, тихо всхлипывая. А Идгард не плакал вовсе, а когда ролфийка хотела убрать руку с одеяла, поднял на нее огромные золотые глаза и очень серьезно спросил:

– А нас он тоже съест?

Отважный маленький Совенок. Как много он слышал? И… как много он понял? Грэйн задохнулась от огненной, всепоглощающей ярости. Гнев перехватил горло знакомой удавкой, и только поэтому ролфи не зарычала и не взвыла. Улыбнуться не получилось, успокоить… Женщина скрипнула зубами и выдохнула:

– Нет! Ты – сын совиного князя, а он – сын Локки. У Огненной Совы – золотые крылья, у Нее – раскаленные когти. Она защитит тебя.

– А Шэрр?

– А Шэрр – сын змеиной княжны, а она – дочь Глэнны. Глэнна-Яблоня превратит его в маленькую змейку и спрячет в своих корнях.

– Тетя Грэйн… а разве так бывает?

– Бывает! – уверенно сказала она. – Я же посвященная Локки, я знаю. Не бойтесь. Вас не съедят, вас не бросят.

– А Рамман?

– И его тоже, – пообещала Грэйн. – Ваш отец – князь сов-диллайн, а совы – самые мудрые. А ваша мама – змеиная княжна, а змеи – самые хитрые. Они обязательно придумают, что делать. Ну-ка, куда это ты подскакиваешь? Уже поздно, ты устал и переволновался. Надо поспать. Давай-ка я тебя укрою.

– А ты, тетя Грэйн? – Идгард послушно улегся обратно, но руки ролфийки так и не выпустил. А тут еще и заснувший было Шэррар снова открыл глаза.

– А я – злая серая волчица. – Она свирепо оскалилась. – И я укушу Совенка за лапку, а Змеенка – за маленький хвостик, если они сейчас же не заснут!

«Огненная! – злобно зарычала Грэйн. – Локка!!! Их-то за что? Разве это они предавали тебя? Разве они отрекались?! Морайг! Разве в смесках нет и твоей крови? И ты, Глэнна! Отчего ты опять молчишь?! Неужели для них, для детей, нет никакого выхода? Или я солгала им? Ну! Вы слышите меня, боги?! Я солгала или нет?»

Боги слышали. Но молчали. Может, им было просто нечего сказать?

Мальчики заснули наконец. Но она еще посидела рядом, пока цепкие пальчики Джониного Совенка не разжались сами собой, освобождая рукав ролфийки. Грэйн тихонько встала и отступила назад, чуть не наткнувшись на кого-то. Диллайнский князь стоял, прислонившись к переборке, недвижимый и как будто даже не дышащий. Смотрел на своих детей. В полумраке глаза у него светились, словно у настоящей совы.

– Эрна, я прошу вас присоединиться к моим офицерам за ужином, – негромко вымолвил он. – Вестовой вас проводит.

Грэйн кивнула и вышла. Выть от всего этого хотелось просто нестерпимо.

Немногословность диллайн вошла в поговорки, подобно верности ролфи или живучести шуриа. И тем паче болтливость не приветствуется среди старших офицеров на борту такого серьезно вооруженного корабля, как «Меллинтан». Наверное. Потому что гнетущего диллайнского молчания над столом капитанского салона не повисло. То ли байки преувеличивали сдержанность совиного племени, то ли присутствие в их компании молодой привлекательной женщины, пусть и ролфийской лейтенантши, развязало диллайн языки. А может, это они при своем князе и капитане помалкивают, а пока его нет, оживают? Примерно так думала Грэйн, стараясь расправляться с поданной на ужин свининой поделикатней, дабы не смущать офицеров «Меллинтан» голодным клацаньем ролфийских клыков и волчьими повадками. На Тэлэйт разносолов не водилось, свиньи – те вообще почитались за редкость. Все больше баранина да козлятина… Впрочем, мясо – оно и на Шанте мясо, и ролфи, по большому-то счету, не так уж важно, блеяло оно, мычало или мяукало, прежде чем попасть на стол. Но ради гостьи местный кок расстарался на славу. Окорок просто таял во рту. Как-то уж очень быстро таял, на вкус Грэйн, хотя сидевший справа второй лейтенант антэ[8] Хорн все подкладывал и подкладывал ей на тарелку новые куски, а третий лейтенант антэ Эдер исправно подливал в бокал ролфийки кларет. И все шло довольно неплохо: говорили об опере, полагая, видимо, эту тему подходящей для беседы с дамой (Грэйн вежливо поддакивала), о новой поэме какого-то неведомого господина Элори (ролфийка старательно кивала), о невероятной точности в батальных сценах модного синтафского живописца господина Ибарри (эрна Кэдвен с тоской осознавала, что застольные речи – не ее конек). Но когда стюард убрал скатерть и подали неизменное имперское ликерное вино, она не выдержала и попросила закурить. Обстановка сразу же стала гораздо проще и дружелюбней. И – конечно же! – прозвучал сакраментальный вопрос, которого дочка печально знаменитого Сэйварда эрн-Кэдвена ждала весь вечер:

– Эрна, а правда то, что ваш отец служил мичманом под командованием виртджорна Эска?

«Начинается», – с досадой подумала Грэйн и вежливо улыбнулась слегка порозовевшему четвертому лейтенанту.

– Вероятно, антэ Нэй. К несчастью, я была слишком юна, чтобы батюшка счел возможным поделиться со мною воспоминаниями о тех временах.