Убийство императора. Александр II и тайная Россия - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 15

Через несколько дней триумф повторился. «Все от него были без ума, особенно дамы», – шутливо записал Мердер. И прибывший на торжества наполеоновский маршал Мармон (тот самый, который предал Бонапарта, – открыл союзникам дорогу в Париж), восхищался в тот день маленьким наездником. И строгий отец, наконец-то, вслух выразил высочайшее одобрение. А как им гордился его дед – прусский король, которому написали об этом событии!

Как и все Романовы, Саша обожает строй гвардии, блеск кирас, обнаженных сабель, медных касок с орлами. Он даже нарисует новую форму гренадерам.

Да, наследник русского престола обязан быть «военным в душе».

«Россия – есть государство военное и его предназначение быть грозою света». Эту фразу лучшего из отцов ввели в учебники для кадетских корпусов. И вообще штатский человек «потерян в нашем веке», – объяснял сыну государь.

И Саша это с восторгом понимает.

Он жаждет военного строя и скучает, издавая под руководством поэта журнал «Муравейник», который царь всерьез беспощадно цензурует!

Как насмешливо сказал граф Петр Панин: «Я думаю, пока в их семье не родится государь-калека, Романовы не отучатся от этой любви к армии».

И Николай, несмотря на все протесты Жуковского, отправил десятилетнего Сашу заниматься в кадетский корпус. Его будут учить суровому солдатскому ремеслу, он станет унтер-офицером, чтобы в тринадцать лет стать штабс-капитаном и принимать участие в столь любимых отцом парадах.

Впрочем, Николай готов простить Жуковскому его борьбу со столь ценимой государем муштрой. Потому что главное, о чем заботится Жуковский и ежедневно прививает наследнику, – культ отца и беспрекословное ему послушание.

«Никогда не хвалите великого князя», – просит умный царедворец государя… к его восторгу! «Простое ласковое обращение Вашего Величества – это уже есть высочайшая награда». …«Его Высочество должен трепетать при мысли об упреке отца». «Мысль об одобрении отца должна быть тайной совестью Его Высочества».

И когда мальчик осмеливается быть непослушен, на Сашу обрушивается отцовский гнев, которого страшится вся Россия.

– Уходи прочь! Ты не достоин подойти ко мне после такого поведения; ты забыл, что повиновение – есть долг священный. Я все могу простить, кроме непослушания!

И отец сулит самое страшное наказание для маленького Романова:

– Я лишу тебя права носить парадный мундир на целый месяц, если когда-нибудь еще покажешь малейшее непослушание!

Отец. Страх перед отцом… Послушание, повиновение. Отец – как идеал для подражания. Идол – во всем.

Отец спит на походной кровати, прикрывшись старенькой солдатской шинелью, на тоненьком тюфячке, набитом сеном. Отец с утра одет в мундир – он презирает халат. Даже когда болеет, Николай носит вместо халата старенькую шинель. «И ею он укрывался» (фрейлина Мария Фредерикс).

И все это будет стараться соблюдать Александр. И походная постель будет стоять в его кабинете, и умирать он будет на ней. Как отец.

Но как он ни старается подражать отцу, он – мамин сын. Отец следит за его занятиями, но так редко с ним разговаривает. Отец суров, мать нежна. Со своими бедами он идет к ней.

Фрейлина Анна Тютчева рисует портрет матери нашего героя:

«Дочь прусского короля, она приехала из Германии, где все бредили чувствительной поэзией Шиллера… Ее нежная натура и неглубокий ум заменили чувствительностью принципы. И Николай питал к этому хрупкому, изящному созданию страстное обожание сильной натуры к существу слабому, покорно сделавшего его единственным властителем и законодателем… Николай поместил ее в золотую клетку дворцов, великолепных балов, красивых придворных… И в своей волшебной темнице она ни разу не вспомнила о воле. Она позволяла себе не замечать никакой жизни за пределами золотой клетки. Она обожала и видела только красивое, счастливое. И когда однажды она увидела поношенное платье на девушке, которую представили ко двору, она заплакала».

Да, императрица производила впечатление очаровательной, постоянно щебечущей, легкомысленной птички. И это так нравилось государю! Как и Наполеон, Николай ненавидел умных женщин, вмешивающихся в политику.

Николай и Александра – гармоничная пара. Двор с восторгом славит вслух их неумирающую любовь.

Но зато шепотом… Дворец полон слухов, и мальчики в переходном возрасте гадко наблюдательны. И уже Саша узнает, что фрейлина матери, живущая здесь же, в Зимнем дворце, главная придворная красавица Варенька Нелидова… – любовница отца! Каково было ему представить, что папа́ соединил под одной крышей мать, которую так боготворит, и эту красавицу!

Как и положено в этом грешном возрасте, Саша теперь следит за всем и видит все другими, грешными глазами… Адам, вкусивший запретный плод… Пришлось ему узнать и про молоденьких фрейлин, внезапно исчезающих из дворца. Все они были выданы замуж за офицеров лейб-гвардии… и стремительно рожали… Вот привезли красотку-мещаночку с каким-то прошением, и сам император вдруг решил ее принять. И она выходит из его кабинета улыбающаяся, счастливая, чтобы больше никогда не появляться во дворце. Так что уже в отрочестве Александру пришлось узнать то, что впоследствии написал в своей знаменитой книге о России маркиз де Кюстин:

«И как помещик распоряжался и жизнью, и желаниями крепостных, так и царь здесь распоряжается всеми подданными. Он одарил вниманием… не только всех юных красавиц при дворе – фрейлин и дам, но к тому же девиц, случайно встреченных во время прогулки. Если кто-то ему понравился на прогулке или в театре, он говорит дежурному адъютанту. И она подпадает под надзор. Если за ней не числилось ничего предосудительного, предупреждали мужа (коли замужем) или родителей (коли девица) о чести, которая им выпала… И царь никогда не встречал сопротивления своей прихоти… В этой странной стране переспать с императором считалось честью… для родителей и даже для мужей…»

Об этом хорошо знали в Петербурге, и это был «обыкновенный порядок».

И наш знаменитый критик Добролюбов писал: «Обыкновенный порядок был такой: девушку из знатной фамилии брали во фрейлины и употребляли ее для услуги благочестивейшего, самодержавнейшего нашего Государя».

Но путешествовавший по России Кюстин так и не понял, кем был для подданных царь. «Самодержавнейший государь» Николай I – это не «помещик, распоряжавшийся крепостными», но грозный бог, спустившийся с Олимпа.

«Я выросла с чувством не только любви, но и благоговения… на Царя смотрела, как на нашего земного бога, поэтому не удивительно, что к этому чувству примешивался ничем необъяснимый страх… – пишет 19-летняя красотка Мария Паткуль (ставшая женой того самого Саши Паткуля, который воспитывался с наследником. – Э.Р.). Распахнулась дверь красного кабинета императрицы, вышли Их Величества. Бог мой, как затрепетало у меня сердце. Я чувствовала, что ноги подкашиваются, прислонилась к бильярду и, опустив глаза и наклонив голову, сделала низкий поклон. Подняв глаза, я увидела, что Их Величества направляются прямо ко мне.

Когда они подошли, я еще раз присела, а императрица, обратясь к государю, сказала: “Дорогой друг, я представляю тебе жену Паткуля”. На это государь, протягивая мне свою державную руку, поклонился со словами: “Прошу любить и жаловать”. Я была так поражена этим неожиданным и столь милостивым приветствием, что не могла ответить ни слова, покраснела и в первую минуту не могла сообразить, приснились ли мне эти слова Царя, и действительно ли это было наяву… Могла ли я допустить когда-нибудь возможность, что Государь, этот колосс Русской земли, обратится к 19-летней бабенке со словами: “Прошу любить и жаловать”?».

И быстротечное внимание императора, которым он мог осчастливить красотку, не было «прихотью помещика», но даром самого Зевса.