Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера - Рыбаков Артем Олегович - Страница 35

«Совсем я сегодня задолбался! Оттого и реагирую так резко. Может — мягче надо, нежнее?» — мысленно корил я себя, включая тангенту. Хорошо, что оборудование у меня было свое, что называется, притертое. Так тангента, надетая на указательный палец левой руки, совершенно не мешала мне стрелять и драться, к тому же ее можно было включить, просто прижав палец посильнее к рамке пистолета.

— Саша, танцуем! — воззвал я к прячущемуся в кустах Люку.

Через пару секунд поодаль захрустели ветки, а затем строгий Сашин голос спросил:

— Ну что, военные, будем глазки строить или руки поднимать?

Комиссар, с которым я продолжал обниматься, задергался, и мне пришлось посильнее надавить стволом «вальтера» на болевую точку. Ветеран политических баталий охнул и притих.

— Леша, забери у товарища «наган», — попросил я Дымова.

Пока милиционер выполнял мою команду, Люк, угрожая немецким «эмпешником», выгнал из кустов на прогалину трех бойцов.

— Ну что, товарищ батальонный, может, поговорим без экзальтации? — спросил я.

— Ладно, — голосом, хриплым от сдерживаемого гнева, ответил мой визави.

— А вы, товарищ старший сержант, — обратился я к пограничнику, — будьте так добры, ручки за головой в «замок» сцепите! А то знаю я вас, резких.

Погранец в ответ криво усмехнулся, мол, кто бы про резкость говорил, но приказ выполнил.

Я, продолжая держать обоих на мушке, отошел на пару шагов и попросил:

— Сядьте на землю!

Не то чтобы была большая вероятность, что они на меня нападут, но порядок надо соблюдать. Когда приказание было выполнено (а что еще им оставалось делать?), я обратился к комиссару:

— Наши документы вы видели, теперь хотелось бы увидеть ваши.

Этот пожилой, много повидавший мужчина поморщился, а потом потянулся к нагрудному карману. Я покачал головой:

— Товарищ сержант милиции, заберите у гражданина документы.

Алексей забрал удостоверение «политмайора», как я обозвал про себя батальонного комиссара, и протянул мне:

— Белобородько Василий Иванович, одна тысяча восемьсот восемьдесят девятого года рождения, — вслух прочитал я, — батальонный комиссар, 296-й стрелковый полк, тринадцатая стрелковая дивизия.

Люк поднял руку, привлекая мое внимание.

— Да, слушаю вас, товарищ лейтенант, — после этих слов лица «пленных» смягчились.

— Товарищ старший лейтенант, — подыграл мне Саша, — а может, потом поближе познакомимся с товарищами? Немцы слишком близко.

— Ну что, товарищ батальонный комиссар, готовы к нам в гости сходить? Тут недалеко — километров пятнадцать. И не могли бы вы попросить ваших бойцов немного наш трофей понести? — и я кивнул на валяющегося на земле эсэсовца.

Белобородько встал и, машинально отряхнув брюки, требовательно протянул руку.

— Алексей, — обратился я к Дымову, — верни товарищу документы и оружие.

Получив назад свое имущество, комиссар поправил очки и, помолчав несколько секунд, спросил:

— А каких же это вы войск, старший лейтенант… товарищ? — заминка перед последним словом была заметна, и весьма!

— Партизанских, — ответил я, протягивая Зельцу его «вальтер», а затем спросил в ответ: — Это весь ваш наличный состав?

Батальонный замялся, но его перебил сержант-пограничник:

— Нет, еще три десятка человек, но они ослабли сильно, так что не стоит их так далеко таскать! — за что получил яростный взгляд от комиссара. — А вы, Василий Иванович, глазом на меня не сверкайте. Не видите, что ли, наши это люди? Я по ухваткам вижу…

Получив от меня благодарственный кивок, пограничник подхватил с земли свою винтовку и, обведя присутствующих повеселевшим взглядом, сказал:

— Старший сержант Нечаев к маршу готов!

Обратный путь занял у нашего небольшого отряда больше четырех часов, и до разрушенного моста мы добрались, когда солнце уже клонилось к западу. Это было нам на руку, поскольку переправляться через реку при свете дня было если и не самоубийством, то чем-то близким к нему.

Оставив наших спутников сторожить «языка», мы с Люком отошли в сторонку и, выйдя в эфир, доложили командиру о результатах экспедиции.

— У нас все более-менее тихо, — ответил Фермер. — Но реку форсировать раньше одиннадцати я вам запрещаю! Ждите сигнала от группы прикрытия. Как поняли?

Спорить с командиром в данной ситуации мы не собирались.

…Всю дорогу мы с окруженцами вели осторожные беседы, прощупывая друг друга. Нечаев оказался из Августовского погранотряда, а комиссар Белобородько был призван в тридцать девятом «на усиление» с должности второго секретаря одного из райкомов Московской области. Войну он встретил на границе в составе десятой армии, а последнюю неделю командовал сводным отрядом окруженцев, после того как предыдущий командир — подполковник-танкист, погиб, попав в засаду, устроенную немцами в одной из деревень.

Трое бойцов были из разных частей все той же десятой армии.

Из рассказов окруженцев мы с Сашей выяснили, что примерно с неделю назад немцы начали активно зачищать окраины пущи, причем, судя по описаниям, применяя тактику «выжженной земли». Как сказал мне Нечаев:

— Мы уже дней пять как к пустым деревням не подходим. Там или засада, или такое увидишь, что спать потом не получается! — при этом лицо этого веселого и общительного уроженца Забайкалья перекосила гримаса боли и ненависти.

Картина вырисовывалась, прямо скажу, не радостная.

— Ничего, недолго им резвиться осталось, — постарался я приободрить собеседника. — Мы как раз за тем на разведку и пошли, чтобы дислокацию противника выяснить.

— Я, конечно, извиняюсь, а вы по званию кто? А то, почитай, полдня уже вместе, а как обращаться я и не знаю.

— Старший лейтенант госбезопасности я, — будь вопрос сформулирован по-другому, я, может, и придумал какую-нибудь легенду. К тому же Нечаев был мне симпатичен, может быть, потому, что много лет назад я и сам был старшим сержантом пограничных войск.

Нечаев попытался вскочить.

— Да сиди ты, чего заметался? — успокоил я его.

— А вы правду сказали, ну, про партизан?

— Да, чего мне врать-то?

— А у нас на заставе старшина один был, так он рассказывал, что базы партизанские еще с Гражданской по всей Белоруссии были.

— Были, да сплыли. Вот, сам видишь, заново все начинать приходится. Кстати, вопросец у меня к тебе есть.

— Спрашивайте, товарищ старший лейтенант!

— Ну, не кричи так. Ты сам-то как уцелел? Я слышал, что практически все погранцы так на рубеже и остались.

— Слово вы интересное сказали: «погранцы» — я и не слышал, чтоб нас так называли. А насчет выжил… Так нас, тех, кто с застав вырвался, конечно, сразу в тыл отвели и отряды истребительные формировать начали. Наш при штабе третьей армии сформировали… Только вот штаб мы быстро потеряли. Или он нас — это как посмотреть…

— В смысле?

— Ну, нас то туда, то сюда кидали. Все диверсантов и десантников немецких отлавливали, а штаб и убыл в неизвестном направлении. Бардак, одним словом…

— Н-да, невесело вам пришлось. Про нынешний отряд ваш расскажи, — попросил я его.

— Всего нас сорок семь человек. Двенадцать раненых, из них, боюсь, трое скоро… того… — сержант понизил голос: — Товарищ батальонный комиссар, командир неплохой, заботливый, но вот плана у него никакого нет, что обидно. С едой — полный швах! Уже дня три, как на подножном корму. Патронов мало, вот многие оружие и побросали. Но все равно, не то что пару недель назад было…

— А что тогда?

— Многие хитрожопые прям так, с боекомплектом, и выбрасывали. Когда по деревням расходились. Все говорили: «Вот наши наступать начнут, а мы тут как тут», — и он презрительно сплюнул. — Я даже парочку таких — к ногтю!

— И правильно сделал. Но ты не беспокойся, большинство сейчас по лагерям военнопленных сидят, а кто и в полицаи подался…

— А это что за птицы такие?