Как жила Тася - Толмачева Мария Львовна - Страница 2
- Предыдущая
- 2/9
- Следующая
Тася немножко замялась.
– Мишки оба остались, – сказала она, – да только их нельзя укладывать!
– Это почему? – удивилась мама.
– Да им душно будет! Я их лучше на руках повезу.
– Что за пустяки! Ты их только потеряешь. У нас и так в вагоне вещей много будет! – не соглашалась мама. – Давай скорее, мне некогда!
Но Тася стояла на своем. Сговаривались, сговаривались, наконец, решили белого Мишу уложить на самый верх в сундук, чтоб ему удобно было, а бурого, старого, Тася на руках повезет, иначе она не согласна.
Не спалось Тасе эту ночь: все боялась проспать. Поднялась ни свет ни заря, разбудила Маню, пробежала к няне, выглянула в окно: не приехали ли ломовые? Но все еще было тихо на улице, и няня назвала ее «неугомонной».
Наконец все встали, и началась суета, Тася была готова раньше всех. Надела на Мишу его теплую дорожную рубашку, сунула себе в карман другую, запасную, туда же положила мячик резиновый черненький и коробочку монпансье на дорогу, хотела еще платок носовой положить, но уж места не было. Потом села на подоконник и стала ждать. За ранним завтраком ничего есть не могла, только молока выпила чашечку.
Но вот вещи отосланы, все готовы и идут садиться на извозчиков. Тася спускается с лестницы, одной рукой крепко держится за мамину руку, а другой прижимает к себе Мишу.
Яркое солнышко ударило в глаза на улице, швейцар Иван стоит у подъезда и улыбается.
– Мы на дачу едем, Иван! – кричит ему Тася, а он ловко подхватывает ее сзади и сажает к маме на извозчика.
Поехали. Тася смотрит по сторонам и ей хочется кричать всем встречным:
– До свиданья! До свиданья! Мы на дачу едем! – и на радостях она крепче жмет Мишу и украдкой целует его в облезлое ушко.
Вот и вокзал. Тут довольно страшно: сколько народа, толкотня, свистят паровозы, везут багаж. Тася вздыхает с облегчением только, когда все вошли в вагон и мама не опоздала, а сидит тут же против Таси.
Но вот и поехали! Поплыли мимо столбы, платформы; отодвинулись назад люди на ней; замелькали какие-то вагоны, закопченные здания, высокие трубы; потом вдруг стало светло, зелено, и усеянное желтыми цветочками раскинулось поле.
Прижавшись носом к стеклу, стояла на коленях у окна Тася и смотрела. Хорошо бы остановить поезд и побежать шибко-шибко по зеленой травке! Сколько цветов-то!
А где же Миша? Надо и ему показать. Бедненький! Совсем завалили его вещами: Колька на него пальто бросил, а няня на лапку села. Надулась Тася, вытащила Мишу, оправила на нем рубашечку и посадила его на раскидной столик у окна.
– Сама захотела его на руках везти, так сама и смотри за ним, – говорит мама, – у нас и так вещей много!
Конечно, сама! Никому она своего Мишеньку не даст!
– Смотри-ка, Миша, вон коровки, целое стадо! А там вон деревня виднеется.
– Ты бы села, Тася, говорит мама, устанешь ведь: целых пять часов ехать!
Как тут устать: так весело смотреть в окно, бежит все, бежит назад, так что в глазах рябит и кажется, что даже колеса выговаривают: «Мы на да-чу! Мы на да-чу!»
Миша тоже смотрит, задрал мордочку и растопырил лапки.
Ехали-ехали, проголодались все, запросили у мамы есть. Старательно держала Тася кружечку с молоком, чтоб не расплескалось, и прикусывала пирожок, а Мишу пришлось уж в уголок посадить покамест.
Закусив, хотела опять к окну пролезть, но место уже занял брат Колька.
– Ты все время здесь сидела, а я нет! Теперь моя очередь! Правда, мамочка? – торопливо доказывал он, отстраняя сестру.
– Ну, ты посиди до станции, а потом опять Тасю пусти, – решила мама. – А ты, детка, посиди пока спокойно, отдохни!
Сжалась Тася в комочек, подобрала ноги. Спорила она, собственно, так только, для порядка, а ей уж и самой больше не хотелось смотреть в окно: ведь все там то же самое, зеленое. В голове как-то странно становилось, в глазах так туманно стало, и глуше стучали колеса.
– Смотрите, няня, Тася-то совсем дремлет! – откуда-то издалека слышит она мамин голос. – Уложите-ка ее!
– Закачало совсем нашу птичку, – отвечает няня. – Еще бы! С каких пор поднялась!
И чувствует Тася, что няня кладет ее на диван, подсовывает подушечку под голову и прикрывает усталые ножки большим платком.
– А Миша? – лепечет с усилием девочка. – И Мишка твой здесь! Вона в уголочке сидит! Спи, моя красавица, еще долго ехать-то!
И сладко заснула Тася…
Проснулась оттого, что Коля крикнул ей прямо в уши:
– Приехали! Вставай!
Замигала, затерла слипающиеся глаза, смотрит: все уж в пальто и шляпах, и няня вещи связывает.
Ах, ведь и в самом деле приехали!
Сейчас увидит она знакомых лошадок, загремят бубенчики, покатят они…
– Мамочка! За нами Степан приедет? На паре? Да? – кинулась она к матери.
Уж медленно идет поезд, вот и платформа.
Колька быстро пробирается к окну и изо всех сил барабанит в стекло.
– Мамочка! Вон Степан! Степан, мы здесь! Иди сюда!
Тася смеется, кивает в окно Степану и первая бежит вон из вагона, так что мама бросает пакеты и спешит за ней.
– Тише, детка! Упадешь! Успеешь еще!
Но Тася ничего не слышит: она уже около Степана, держит его за жесткую, точно деревянную, руку, и ей радостно видеть его знакомое, милое бородатое лицо, слышать привычный запах кожи и дегтя, которым пропахла его одежда.
– Ты на Гнедке и Мальчике приехал? – спрашивает она, припрыгивая. – А Жучка здорова? А щенятки есть?
Степан не знает, кому отвечать, потому что с другой стороны к нему уж прицепился Коля, но тут его зовет мама, и он кидается помогать вытаскивать из вагона вещи.
Через несколько минут все расселись и поехали. Впереди, со Степаном, мама, Маня и Тася, сзади, на извозчике, Коля и няня.
Загрохотали колеса на площади перед станцией, потом попали на мягкую, пыльную дорожку и покатились весело среди полей.
– Мама! Мама! Смотри васильки! – кричит Тася. Мамочка, – вели остановиться, я нарву! Ах, сколько ромашки!
– Воздух-то какой чудесный! Так медом и пахнет! – восхищается Маня.
– Все ли вещи тут? Ничего не забыли? – озабоченно оглядывает экипаж мама.
Тася почти не замечает ее слов, но вдруг ей делается как-то неловко. Она мгновенье сидит неподвижно, уставив глаза в одну точку, и вдруг кричит отчаянным голосом:
– А Миша? Мама, а Миша где?
Но мама не знает, мама совсем забыла о нем.
– Я же тебе говорила, что ты должна сама за ним смотреть! – говорит она.
Тогда Тася начинает отчаянно рыдать.
– Миша мой, Мишка! Он, наверное, остался в вагоне! Что я буду делать? Мамочка, вернемся! Пожалуйста, вернемся!
– Да ведь поезд давно ушел! Ну перестань же, не стоит плакать!
Но Тася плакала все громче. Полезла в карман за платком, но вместо него вытянула Мишину рубашечку и залилась еще неутешнее.
«Да не у няни ли он?» – вдруг пришло в голову Мане.
– Погоди, Степан, пусть они нас догонят, мы спросим.
Степан сдержал бойких лошадок, а Тася обернулась и, затихнув, с нетерпением стала следить, как в облаке пыли приближался отставший экипаж. Сердце у нее так и колотилось, и вся она дрожала. Вот уж видна белая фуражка Коли и нянин желтенький платок.
– Няня, – крикнула им мама, – не у вас ли Тасин медведь?
– Чего?
– Тасин медведь у вас, я спрашиваю?
– У меня! У меня! – донесся тоненький нянин голос.
Тася так и затрепетала.
– Дай! Дай скорее! Нянечка, миленькая!
Няня не спеша слезла с дрожек и рысцой подбежала к переднему экипажу с белым узелком в руках.
– Тут он! С пирожками вместе! – сказала она, похлопывая по узелку. – Как стали все вылезать из вагона, я огляделась не забыли ли чего, ан, сидит Мишка-то в уголку, горемычный. Хвать, и пирожки забыли. Я все вместе в салфетку и завязала!
И, передавая девочке узелок, прибавила:
– Ты уж, Тасенька, не развязывай до дому-то, а то рассыплешь все. Здесь, здесь Мишка-то твой, видишь лапка торчит!
- Предыдущая
- 2/9
- Следующая
