Бомба для дядюшки Джо - Филатьев Эдуард Николаевич - Страница 73

— Ничего не случилось? — был его первый вопрос.

Пустили установку, снова появился долгожданный пучок…

Уже четыре часа утра. Курчатов ещё раз поздравляет и зовёт к себе домой. Он так доволен и счастлив, что противоречить ему невозможно. Идём, будим Марину Дмитриевну. Она испугана, но когда узнаёт, в чём дело, смеётся. Игорь Васильевич приносит бутылку шампанского, и мы распиваем её стоя. Прощаясь с нами, он говорит:

— Завтра дополнительные измерения с парафиновыми блоками, послезавтра начнём облучение уранил-нитрата».

8 сентября 1944 года Курчатов направил Молотову, всё ещё являвшемуся руководителем уранового проекта СССР, очередную докладную записку. Читая её, трудно поверить, что написана она человеком, который являлся одним из авторов «проекта» по устранению Молотова с поста атомного куратора:

«Глубокоуважаемый Вячеслав Михайлович!

Я рад сообщить Вам, что наша Лаборатория закончила строительство циклотрона и пустила его в ход в конце августа этого года… Создание этой установки является небольшим достижением в свете тех задач, которые Вы поручили, но коллектив Лаборатории воодушевлён первыми достигнутыми успехами на трудном пути.

В связи с пуском циклотрона я в этом письме хочу выразить Вам горячую благодарность за помощь, которую Вы оказали строительству установки.

Я был бы очень рад, если бы Вы смогли уделить хотя бы небольшое время и ознакомиться с этой установкой.

Академик И.Курчатов».

Тратить время на осмотр какого-то непонятного циклотрона Молотов, конечно же, не стал.

И Курчатов написал письмо Берии. Отправлено ли оно было адресату, неизвестно — данных об этом не обнаружено. Сохранился лишь рукописный черновик в курчатовском архиве, датированный 29 сентября. В письме — жалоба на неудовлетворительное состояние работ по урану:

«В течение последнего месяца я занимался предварительным изучением новых, весьма обширных (300 стр. текста) материалов, касающихся проблемы урана.

Это изучение ещё раз показало, что вокруг этой проблемы за границей создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов.

У нас же, несмотря на большой сдвиг в развитии работ по урану в 1943–1944 году, положение дел остаётся совершенно неудовлетворительным…

Зная Вашу исключительно большую занятость, я всё же, ввиду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить Вас дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре».

Как отреагировал на это послание Лаврентий Павлович, неизвестно. Но, судя по всему, достаточно благосклонно, потому что с этого момента деловые бумаги по атомной тематике стали всё чаще поступать именно в его адрес.

Исправно работал и ускоритель Лаборатории № 2, облучая урановые соединения. В результате возникал плутоний. В октябре были получены первые крохи этого «неземного» элемента (около 0,3 нанограмма).

А в НКВД спешно собирали материалы о положении дел с добычей урана в нашей стране. В начале ноября 1944 года заместитель наркома боеприпасов генерал Василий Алексеевич Махнёв составил справку для Берии. В ней, в частности, говорилось:

«За 2 истекших года…. разведка урановых месторождений почти не сдвинулась с места….

На добыче руды на всех предприятиях НКЦМ [наркомат цветной металлургии — Э.Ф.] работает не более 100–150 рабочих, 10–15 автомашин и до 20 лошадей и ишаков.

На всех разработках не хватает тачек, горнопроходческого оборудования, лопат, фонарей.

Месторождения разрабатываются хищнически, значительная часть богатой руды выбрасывается в отвалы».

О положении дел в Лаборатории № 2 сообщалось:

«Лаборатория… не имеет жилья, оборудования, материалов, и в связи с этим план работ Лаборатории срывается.

Ценнейший запас радия (4 грамма) Лаборатория из-за отсутствия специального хранилища держит в картофельной яме».

Уже этих фраз вполне достаточно для того, чтобы понять, что в 1944 году в Советском Союзе к урановой проблеме относились с беспечным равнодушием.

А в Германии в это время уже вовсю заработала урановая машина (реактор). Немцам, правда, по-прежнему не хватало высокообогащённого урана, поэтому было решено попробовать изготовить бомбу малой мощности. Глава ГРУ Генштаба Красной армии Иван Ильичёв с тревогой докладывал советскому руководству:

«Эти бомбы могут замедлить темпы нашего наступления».

Немецкие урановые бомбы темпы наступления Красной армии не замедлили. Главным образом потому, что в Третьем Рейхе к вопросам создания атомного оружия тоже относились с большой прохладцей. Физикам-ядерщикам Германии были известны слова Гитлера, сказанные им на одном из совещаний:

«В этой войне победит тот, кто будет иметь больше самолётов и танков. Это азбука военной доктрины. Не урановые утопии, не болтовня по поводу новых видов оружия, а наращивание темпов выпуска того, что мы имеем. А мы имеем прекрасные «мессершмиты» и могучие «тигры»».

Чтобы узнать, кто же окажется прав в этой войне мнений, ждать оставалось совсем недолго.

5 ноября 1944 года 1-ое Управление НКГБ СССР составило план агентурных мероприятий операции «Энормоз» (от английского слова «enormous» — «огромный», такое кодовое название получило подразделение советской разведки, занимавшееся добыванием атомных секретов за рубежом). В этом совершенно секретном документе не без гордости отмечались достижения наших разведчиков:

«… за период ведения агентурной разработки, то есть с конца 1941 г. до настоящего времени, достигнуты довольно значительные результаты. За это время была создана агентура, систематически снабжающая нас ценной информацией, позволившей следить за развёртыванием научных работ по странам, а также ценными техническими материала. ми по существу проблемы».

Но при этом наркомат госбезопасности с тревогой констатировал, что работы по «Энормозу» в США, Англии и Канаде «развиваются весьма успешно». Что «результаты исследовательских работ быстро реализуются на практике». Что «осуществляется заводское строительство больших масштабов». Что «разработка и конструирование атомной бомбы» идёт настолько стремительно, что «по имеющимся данным, 1-я экспериментальная бомба должна быть готова осенью 1944 г…».

То есть невиданное сверхоружие могло быть создано со дня на день!

Мало этого, по имевшимся у НКГБ данным, в Германии в области «научной разработки проблемы «Энормоз», видимо, тоже «добились значительных результатов».

Даже во Франции, только что освобождённой от немецкой оккупации, учёные-ядерщики трудились весьма успешно. Чекисты констатировали:

«Известный физик Жолио-Кюри, занимающийся изысканиями в области «Энормоз», добился, якобы, существенных результатов.

Хотя англичане, а также, возможно, американцы, уже сделали некоторые попытки к сближению с Жолио, последний, по-видимому, останется во Франции и вряд ли будет сотрудничать с кем-либо без официального согласия своего правительства. Таким образом, возникает ещё один центр работ по «Энормоз».

Дальнейшие события показали, что служба госбезопасности страны Советов в своих прогнозах не ошиблась. В ноябре 1944 года Фредерик Жолио-Кюри обратился к советскому послу во Франции Александру Ефремовичу Богомолову с просьбой передать правительству СССР предложение: начать совместные исследования по урановой проблеме.

С предложением именитого француза ознакомили Молотова, Берию, а затем и Первухина. От него об идее «совместных исследований» узнал и глава советских физиков-ядерщиков.