Бомба для дядюшки Джо - Филатьев Эдуард Николаевич - Страница 62

«Я убеждён, что будущее принадлежит атомной энергии, и мы должны ясно понимать, где у нас находятся руды урана… Мы толчёмся в этом вопросе на месте уже несколько лет. К сожалению, Иоффе не понимает или делает вид, что не понимает, что для использования атомной энергии, прежде всего, надо найти урановые руды и в достаточном количестве».

Вернадский был по-своему прав. Более полутора лет находился он вдали от тех мест, где бурлила жизнь, где принимались решения, и поэтому о многом просто не был информирован. Но в том, что без достаточного количества урана внутриатомной энергией не овладеешь, не ошибался. И предлагал свой вариант решения вопроса:

«Я считаю необходимым немедленно восстановить деятельность Урановой комиссии.

Из того, что доходит до меня из иностранной литературы, я вижу косвенные указания на то, что мысль в этом направлении идёт как у наших союзников, так и у наших врагов, и, очевидно, в этом направлении идут искания…

Между тем в нашей стране до сих пор не выявлено нахождение у нас сколько-нибудь значительных необходимых для этой цели запасов урановых руд…

Громадный бюрократический аппарат оказался бессильным. Систематические искания новых месторождений урана не были организованы, и добиться этого нам ж удалось».

В дискуссию с Вернадским Академия наук предпочла не вступать. Комаров просто сообщил ему:

«Ваша записка об Урановой комиссии мною направлена в Совет Народных Комиссаров СССР».

Те, кто непосредственно отвечал за «урановую проблему», прекрасно понимали, что страна Советов нуждалась не только в уране, но и в квалифицированных кадрах. 20 марта 1943 года Курчатов вновь обратился к Первухину. На этот раз он просил:

«… рассмотреть вопрос о привлечении акад. П.Л. Капицы в качестве консультанта по вопросам разделения изотопов и поручении проф. Ландау расчёта развития взрывного процесса в урановой бомбе».

Обратим внимание, что один из недавних кандидатов в научные руководители уранового проекта теперь предлагался всего лишь на должность «консультанта».

Через два дня (22 марта 1943 года) Курчатов отправил Первухину ещё одно письмо. На этот раз поводом к его написанию послужили химические элементы эка-рений и эка-осмий. Последний — как о том говорилось в разведданных — англичане собирались использовать в качестве взрывчатого материала для бомбы. Статьи в американских физических журналах тоже приводили к заключению, что обращение к эка-осмию — это «новое направление в решении всей проблемы урана». Курчатов обратился к Первухину с требовательной просьбой:

«Мы в Союзе не сможем полноценно изучить свойства этого элемента ранее середины 1944 г. после восстановления и пуска наших циклотронов…

Таким образом, является весьма важным узнать объём и содержание сведений в Америке об 93-м (жарении) и 94-м (эка-осмии) элементах… В связи с этим обращаюсь к Вам с просьбой дать указания разведывательным органам выяснить, что сделано в рассматриваемом направлении в Америке…

Подлежат выяснению следующие вопросы..…».

И, как всегда, последовали вопросы, в которых подробно излагалось всё то, что было непонятно, и что хотелось как можно скорее узнать.

Таким образом, с этого момента (с марта 1943 года) Курчатов как бы превращался в главного координатора советской разведки, умело и целенаправленно направлявшего каждый её шаг.

Полученное письмо Первухин переслал в НКВД, откуда 6 апреля 1943 года получил ответное послание (с пометкой «только лично») от заместителя народного комиссара внутренних дел Всеволода Николаевича Меркулова. С точки зрения физики атомного ядра письмо замнаркома было составлено очень грамотно и проникнуто большой заинтересованностью.

«В соответствии с перечнем вопросов, составленных проф. Курчатовым. направляю для использования сообщение о ведущихся за рубежом работах над проблемой использования атомной энергией урана.

В материале даются сведения о лицах и организациях, ведущих разработки по этой проблеме в США, Англии и Германии, а также о намечающемся чрезвычайно интересном направлении — возможности получения урановой бомбы из изотопа урана U-238, считавшегося до сих пор балластом в урановой руде. В связи с этим может отпасть необходимость в разделении изотопа урана».

К письму были приложены четыре страницы «переводов с английского языка». А в «справке, подготовленной по агентурным данным» подробно описывались отдельные исследовательские работы, проводившиеся в США.

Курчатов с новой порцией агентурных сведений ознакомился и 29 апреля в отчёте Первухину поделился впечатлениями о новых открытиях, которые чрезвычайно его захватили:

«Изложенные в материале по этой проблеме данные представляют особо большой интерес.

Как у нас в Союзе, так и в Англии… утвердилось мнение, что возможность осуществления котла, работающего на смеси «неразделённый уран — графит» является крайне сомнительной. В противоположность этому в рассматриваемом материале содержится утверждение о возможности технической реализации этой системы.

Если выводы, которые изложены в материале, правильны, задача создания ядерной бомбы близка как никогда к своему разрешению».

В СССР ещё не знали, что в Америке уже три с половиной месяца работал такой урановый «котёл» (уран-графитовый реактор), построенный Энрико Ферми. Но Курчатов понял, почувствовал, насколько близки американцы к осуществлению заветной цели. И забил тревогу:

«По данным, изложенным в материале, котёл должен состоять из 1000 тонн графита и 100 тонн урана. Америка, Англия и Германия уже сейчас имеют такие запасы урана, а в нашем распоряжении только 0,1–0,2 тонны этого металла… Может оказаться, таким образом, что ядерная бомба будет создана за границей, а мы будем бессильны решить эту задачу в нашей стране…

Поэтому получение сведений из Америки… является совершенно необходимым.

Необходимо выяснить…»

И вновь следовало перечисление того, чего советские физики не знали, но очень хотели бы узнать. При этом подчёркивалось:

«Настоятельная необходимость получения перечисленных данных диктуется тем, что в ближайшее время (1943 и начало 1944 года) мы не будем в состоянии из-за отсутствия урана поставить надёжные опыты».

Прав, как оказалось, был мудрый Вернадский, с такой настойчивостью призывавший как можно скорее начать поиски урановых руд!

Но Курчатова беспокоила не только острая нехватка урана. Он прекрасно понимал, что его Лаборатория отстаёт (и очень сильно!) по части теории. Поэтому Первухин ставился в известность, что некий расчёт он…

«… поручил сейчас проф. Ю.Б. Харитону и проф. Я.Б. Зельдовичу, но решение этой задачи таким путём очень сложно и, возможно, что в Америке оно проводилось экспериментально. Было бы очень желательно получить из Америки данные..…».

Свои воспоминания о вкладе Зельдовича и Харитона в создание первого советского уран-графитового котла оставил и Анатолий Александров:

«… они определили, насколько должны быть допустимы вредные поглощения там, и так далее. Это всё задания — на получение графита сверхвысокой чистоты, чтобы примеси по бору были не более одной миллионной. Это произошло в результате их расчётов и сопоставления с теми константами, которые тогда были уже померены. Это было очень важное обстоятельство!».

Александров, конечно же, не знал, что все «константы» давным-давно уже «померены» за рубежом — в Великобритании и США, и что Зельдович с Харитоном только пересчитывали их (по просьбе Курчатова), ещё раз перепроверяли.

Забегая немного вперёд, отметим, что, когда через три месяца (в начале июля 1943 года) Зельдович и Харитон завершили эти расчёты, они вновь принялись категорически утверждать: