Бомба для дядюшки Джо - Филатьев Эдуард Николаевич - Страница 46

Таким образом, в 1941 году и в Германии тоже узнали о том, что атомная бомба может нести плутониевый заряд.

Однако к этому времени военные успехи на восточном фронте привели к неожиданному результату: армейское командование, уверовав в скорую победу, резко урезало финансирование урановых работ. Все деньги были брошены на производство ракет и самолётов.

Стремительное «расширение» Третьего Рейха за счёт присоединения территорий завоёванных стран не давало покоя милитаристским кругам страны Восходящего солнца, подталкивая их к захватнической политике. 7 декабря 1941 года Япония без предварительного объявления войны внезапно совершила массированное нападение с воздуха на флот Соединённых Штатов, стоявший в порту Пёрл-Харбор на Гавайских островах. Аналогичным образом японцы вели себя и в 1904-ом, так же внезапно напав на российские корабли в Порт-Артуре.

Американский флот, дислоцировавшийся в Перламутровой гавани, потерял огромное количество кораблей, погибли тысячи людей.

Через несколько дней США объявили войну Японии и Германии.

Вскоре из Великобритании в Соединённые Штаты прибыл директор физического отделения Бирмингемского университета доктор Маркус Олифант. Он сообщил, что после серии экспериментов английские учёные окончательно убедились в том, что создать урановую бомбу вполне возможно. И в Вашингтоне было принято окончательное решение всерьёз приступить к разработкам атомного оружия.

А под Москвой началось контрнаступление советских войск. Немецкие армии, подошедшие к советской столице, были разгромлены и отброшены далеко на запад.

Дышать сразу стало легче. Жить, безусловно, тоже.

И сотрудник Комиссии академика Капицы А.И. Алиханов стал всё чаще возвращаться мыслями к ядерным вопросам, которые из-за войны были преданы забвению. В начале января 1942 года он обратился в Бюро Отделения физико-математических наук с ходатайством «о выпуске в 1942 году книги… «Атомное ядро».

Бюро постановило: «Поддержать ходатайство А.И. Алиханова и рекомендовать книгу: А.И. Алиханов, А.И. Алиханьян, Л.А. Арцимович, И.В. Курчатов и И.И. Гуревич «Атомноеядро» (30–35 лист.) к печати…».

Дело предстояло, можно сказать, почти святое — издать в разгар кровопролитнейших сражений книгу, к военным делам никакого отношения вроде бы не имевшую.

Но только ли «святые» цели преследовал Алиханов?

Приглядимся к авторам книги. Они указаны в алфавитном порядке. Все, кроме Гуревича. Но он был человеком со стороны — работал в Радиевом институте. Все же остальные — сотрудники ЛФТИ, и Курчатов среди них — замыкающий! Инициатор издания книги, вероятно, надеялся, что, если она выйдет (вышла ли книга на самом деле, нам неизвестно), все будут называть её «алихановской», говоря: «Книга «Атомное ядро» Алиханова». Маленький, но всё же укол курчатовскому самолюбию.

Примерно в это же время в далёкой Йошкар-Оле некий воентехник второго ранга ждал назначения в школу авиационных механиков.

Бывший научный сотрудник ЛФТИ, ученик Курчатова Георгий Николаевич Флёров о своих коллегах, вступавших в Отечественную войну, впоследствии вспоминал так:

«Курчатов и Александров собрались на флот. Петржак ушёл в зенитчики, Мещеряков и Панасюк — в пехоту, я и Войтецкий, мой воспитанник, записались в ополчение».

Однако вместо ополчения Флёрова направили на курсы инженеров по спецоборудованию самолётов. В августе 41-го он оказался в Йошкар-Оле. Там в ту пору находился Оптический институт, куда забредал курсант Флёров, вспоминая потом:

«… сидел в институтской читалке, дрожал от холода, делая расчёты цепной реакции. Написал в Физтех, в Казань, что мне нужно сделать сообщение. В ноябре 41-го оттуда был прислан вызов, командование курсов выдало мне продаттестат на неделю и командировочное предписание, из которого следовало, что курсант Флёров командируется в Академию наук для обсуждения предложения курсанта Флёрова».

Приехав в Казань, Флёров сразу же написал письмо в Севастополь, Курчатову:

«Академию я уже закончил, получив звание воентехника II ранга, в ближайшие дни придёт назначение из Куйбышева, по-видимому, меня направят в школу авиационных механиков преподавать физику и электротехнику.

Перспектива малоприятная, и я был здесь, пытаясь убедить Абра. ма Фёдоровича в том, чтобы меня попытались вытянуть обратно в Институт, причём проявили бы при этом действительное желание это сделать, а не ограничивались бы формальными бумажками, которые, тем более, обладают неприятным свойством попадать не туда, куда надо».

Вот, оказывается, в чём состояла истинная причина приезда курсанта Флёрова в Казань! Он не хотел служить в армии! И не скрывал этого. О своём желании вернуться в институт, чтобы вновь заняться ураном, Флёров писал Курчатову с нескрываемой прямотой:

«Пишу откровенно о цели своего приезда сюда, потому что считаю, что всё-таки могу и должен заниматься физикой, причём физикой не вообще в её оборонных применениях, а мне и нам всем необходимо продолжать работу над ураном, так как, по моему мнению, в этом вопросе проявлена непонятная недальновидность».

Интересная складывалась ситуация! Все советские физики, имевшие то или иное отношение к работам по атомному ядру, с началом войны, бросив всё, либо пошли на фронт, либо в тылу помогали стране одолеть грозного агрессора, а научный сотрудник Флёров тяготился армейской службой.

Почему?

Что так отвращало его от армии?

Необузданная ретивость начинающего учёного, успевшего вкусить сладкий пирог славы?

Но ведь славы-то по существу ещё не было. Появилась всего лишь некоторая известность в узких кругах научных работников. Разумеется, было приятно выслушивать на общих собраниях Академии наук славословия в свой адрес, рассматривать статью со своей фамилией в престижнейшем зарубежном журнале и получать солидное материальное поощрение. А также узнавать о том, что тебя выдвигают на Сталинскую премию. И всё это в 27 лет!.. Было, конечно же, отчего закружиться голове.

Но вернёмся к событиям осени 1941 года.

Специально к приезду в Казань своего бывшего сотрудника А.Ф. Иоффе, как в добрые старые времена, собрал семинар, о котором Флёров тут же сообщил Курчатову:

«Вчера делал доклад на ядерном семинаре, рассказывал о своих новых измышлениях по этому вопросу, в основном же пытался привлечь внимание слушающих к тому, что имеется интересная перспективная отрасль работы, которой нужно заняться».

В том семинаре принял участие и научный сотрудник Радиевого института Исай Гуревич. Специально ли мудрый «папа Иоффе» пригласил его на это мероприятие или представитель дружественного коллектива заглянул на семинар случайно, об этом свидетельств не сохранилось. Но в выступлении Гуревича (оно открывало семинар) речь шла о новых расчётах, которые только что провели Зельдович, Харитон и сам выступавший. Эти расчёты вновь показали, что для того чтобы овладеть внутриатомной энергией, потребуются колоссальнейшие затраты.

Подобное «предисловие» и предопределило, по мнению Флёрова, неудачу его собственного выступления. Он написал Курчатову:

«Доклад не удался; делался он после сообщения И.И. Гуревича, который опять занимал публику изложением результатов своих и Зельдовича с Харитоном подсчётов.

Оказывается, что для проведения цепной реакции на смеси уран-гелий необходимо ни много, ни мало, а 150 000 тонн гелия, далее необходимо в 10 раз обогатить 200 кг урана и прочие существенные выводы.

Подобные результаты и доклады с самого начала предопределяют отношение аудитории ко всему урановому вопросу, и я только могу удивляться и гадать, сознательно или по недомыслию занимаются наши расчётчики только подобными расчётами, которые с необходимостью вызывают весьма предубеждённое отношение ко всей проблеме урана».

Да, Флёров давно обратил внимание на то, что выводы, которые делали из своих расчётов Зельдович и Харитон, дезориентировали советских физиков-ядерщиков и тормозили работы по урановой проблеме. Годы спустя он напишет: