Чо-Ойю – Милость богов - Тихи Герберт - Страница 35

• Предыдущая
• 35/48
• Следующая

Пазанг обнял меня. Слезы текли из его глаз, и ветер уносил их маленькими кристалликами в бесконечное пространство. Для него покорение вершины имеет большее значение, чем для нас. В течение двадцати лет он был «сирдар» и стремился подняться на «очень высокую гору». На К2 и на Дхаулагири он был близок к выполнению своего заветного желания, но счастье было против него. Сегодня, наконец, исполнилось самое страстное желание в его жизни. От счастья он не мог говорить и только в слезах повторял: «Вершина, сагиб, вершина».

В глазах Сеппа и в моих были слезы, которых мы не стыдились. Мы обнимались и целовались. Как я рад, что мы втроем! Взявшись под руки, мы пошли на высшую точку.

Над нами было бесконечное синее небо. Как колокол, опускалось оно вокруг нас. Покорение вершины – большая радость, но близость неба величественнее. До нас мало людей было так близко к нему. Небо, а не мы, господствовало над вершиной в течение этого получаса.

Вершина имеет такое грандиозное окружение, что страшно и подумать: Эверест, Лхоцзе, Нуптзе, Макалу, видно Канч и суровый массив Кангтега.

Нам хотелось смотреть, смотреть и только смотреть. Но мы устали и не могли долго оставаться на вершине.

Сепп положил в вечный снег маленькое распятие, которое ему дала с собой его мать. Пазанг и я закопали в снег сладости и шоколад – благодарственный дар богам. Эта принятая в Гималаях церемония выполняется даже при переходе через легкий перевал. Как часто я и мои спутники из местного населения бросали ветру в знак благодарности цзамбу, рис и сахар. Мне казалось само собой разумеющимся последовать старому красивому обычаю. Я хотел вырыть ледорубом маленькую ямку для моих подарков, но руки не слушались меня. Я встал на колени. Несколько секунд я стоял в таком положении – мы все по-разному благодарим бога.

Мы сделали обычные снимки на вершине, даже против своего желания, потому что знали, что они являются единственным доказательством покорения вершины. Было очень трудно подобрать экспозицию. Кроме того, так холодно, что Сепп только на короткое время смог снять рукавицы. Несмотря на недействующие пальцы, я пытался сфотографировать панораму, но был вынужден передать аппарат Сеппу. Один раз я попытался с победным видом поднять ледоруб с флагами, но или моя рука была слишком слаба, или ветер очень сильным – во всяком случае на этом снимке мы сэкономили один кадр. Пазанг снял меня с Сеппом – в кадре оказались две срезанных головы и безоблачное небо. В этом отношении Пазанг не очень талантлив.

Наши тени удлинялись, полчаса пребывания на вершине и близости к небу прошли, нужно было спускаться, если мы не хотели бросить вызов судьбе.

Последний взгляд на божественную картину грандиозного горного мира, и мы начали спуск по своим следам. Снова каждый идет по-своему. Мы спускались значительно быстрее, чем рассчитывали. На этих высотах разница во времени подъема и спуска значительно больше, чем в наших горах. Вскоре мы подошли к плечу и собрали оставленное нами при подъеме снаряжение.

Мы уже знали, что мое предчувствие не исполнится. Если во время спуска ничего не случится, то к вечеру мы будем в лагере IV. Лагерь – маленькая, почти незаметная точка в ледяной пустыне под нами.

Трудно даже себе представить, что эта точка означает для нас жизнь и безопасность, но это именно так. Через несколько часов мы уже будем лежать в спальных мешках и, все еще возбужденные пережитым, говорить: «А помнишь…» Пережитое на вершине станет уже только воспоминанием.

Я старался сохранить эти переживания в себе как можно дольше. Мне неизвестно, смогу ли я второй раз в своей жизни пережить такое, когда пространство и время объединяются в единое, стираются границы между воспоминаниями и действительностью, а все сливается, в одно незабываемое целое.

Спускаясь в этом величественном бескрайнем безмолвии, я вдруг почувствовал, что те двадцать лет, которые я путешествовал по Гималаям, уже не являются воспоминаниями прошедшего, а стали переживанием настоящего. Желание покорить Чо-Ойю стало не более значительным, чем мое первое желание увидеть Гималаи. Одно немыслимо без другого.

Сознательно медленно, шаг за шагом, я ставил кошки на снег. Но сейчас не для того, чтобы сэкономить силы, мне хотелось как можно дольше продлить этот день.

Я вспомнил свое первое знакомство с Гималаями. Мы с другом ехали на мотоциклах по Индии и недалеко от города Патиала воспользовались гостеприимным предложением немецкого лесничего. Он взял нас с собой в охотничий домик магараджи, расположенный в горах: тогда мы увидели далеко на севере тонкую белую линию – это были снежные вершины Гималаев. Я в тот момент был очень счастлив, но еще не знал, что уже никогда не смогу освободиться от тоски по этим вершинам.

Потом были годы учебы на геологическом факультете Венского университета. Мой учитель, профессор Эдуард Суесс, дал мне свободу в выборе темы и места работы над докторской диссертацией. Я, конечно, сказал: «Гималаи».

Профессор Суесс посмотрел на меня задумчиво и приветливо: «У меня еще не было учеников, писавших диссертационную работу о Гималаях; я был бы рад этому». И после долгого молчания: «Только Гималаи очень далеко, и путешествие туда стоит немало денег. Как вы с этим справитесь?» «Легко, – сказал я, – очень легко, господин профессор: я ведь журналист».

Профессор кивнул головой и заключил: «Хорошо, значит решено. Вы привезете свою докторскую диссертацию с Гималаев». Я улыбался и кивал головой.

Хотя газеты и опубликовали несколько моих статей о путешествии на мотоцикле, но даже при самой большой фантазии я не мог назвать себя журналистом. Одно происшествие, которое произошло со мной в Берлине незадолго до разговора о диссертации, должно было бы предостеречь меня от такого хвастовства.

Тогда многомиллионным тиражом издавалась немецкая иллюстрированная газета, и там платили невероятно большой гонорар. Из своего путешествия на мотоцикле по Индии я привез восемьсот прекрасных экзотических фотоснимков, сделанных «Лейкой». Я был убежден,, что они могут служить мне капиталом для нового путешествия.

Благодаря связям моих друзей, мне было дозволено показать эти снимки человеку, который считался тогда королем журнальной фотографии.

Я ярко помню эту встречу.

«Один час моего времени, молодой человек, стоит двадцать марок, – сказала мне эта величина, – но вы очень молоды, и я хочу подарить вам немного моего драгоценного времени, чтобы посмотреть ваши кадры». Снимки были отпечатаны контактным способом, аккуратно наклеены в альбом, и я ими очень гордился. Я ожидал, что меня тут же «откроют» как талантливого фоторепортера. Я знал, что все репортеры во всех странах света ведут интересную жизнь.

Специалист медленно листал мой альбом. Он детально рассматривал каждый фотоснимок. Иногда он брал лупу, чтобы лучше рассмотреть деталь. Он не произносил ни одного слова и перевертывал страницу за страницей. После трехчасового просмотра эта пытка кончилась.

Он закрыл альбом и сказал: «Снимок 637 среднего качества, остальные – больше чем плохо. Не лучше ли будет, если вы останетесь геологом?»

Несмотря на такую оценку моих «способностей», я финансировал свое следующее путешествие за счет этих фотографий. Еще более удивительно то, что снимок 637 вышел, как мне казалось, не особенно удачным. К счастью, мне не пришлось разочаровать профессора Суесса тем, что я просто хвастун. Я нашел газету, которая дала аванс, достаточный для поездки в Гималаи.

Потом я познакомился с Тибетом. Прелесть долгих месяцев уединения среди высочайших вершин мира, проведенных с Китаром, никогда не забудется.

Китар – первый шерп, с которым я путешествовал. Между прочим, он приходится дальним родственником нашему Аджибе, ожидавшему нас сейчас несколькими сотнями метров ниже. Тогда, двадцать лет назад, шерпы только начинали свою большую карьеру. Они имели еще мало опыта в обслуживании западных экспедиций и были технически неподготовлены к альпинистским восхождениям. Они были тогда такими же прекрасными людьми, может быть более примитивными, чем сегодня, когда они уже критически разбираются в качестве нейлона, перлона и гриллона. Многие из них носили длинные косы. Китар, правда, носил коротко остриженные волосы, но в остальном был истинным сыном своего народа. Это был обаятельный, любезный человек, его просто нельзя было не любить. Китар был, как говорится, мой первый шерп, с которым я делил уединение ночей в палатке, и я его никогда не забуду.

• Предыдущая
• 35/48
• Следующая