Чо-Ойю – Милость богов - Тихи Герберт - Страница 10

• Предыдущая
• 10/48
• Следующая

Тщетно пробовали мы развеселить себя тем, что старая дама еще в сумерках отправила обеих дочерей, успевших украсить свои волосы дешевыми украшениями, ночевать в другой дом. Мы убеждали себя в том, что наше уверенное и живое поведение вызвало у хозяйки некоторое опасение в отношении дочерей.

Измученный болями в ухе и бессонницей, я в действиях старой дамы на короткое время увидел подтверждение значительности и обаятельности наших личностей. Но хорошее, веселое настроение молодых шерпов, уже видимо назначивших девушкам свидание на вечер, дало мне понять ошибочность моего мнения, и утешение этой мыслью быстро прошло. Несчастный и измученный, я уставился в темноту, иногда освещаемую светильниками поющих детей.

На базаре можно было купить кинжалообразные палочки, которые при зажигании давали яркий свет. Дети держали палочки в руках и размахивали ими в такт песне. Вначале это была очень красивая картина. Но барабаны и другие ударные инструменты сопровождали песню настолько громко, что посторонние слушатели не могли получить никакого удовольствия. Однако и к этому можно было привыкнуть.

Вдруг шумная и надоедливая ночь превратилась в красивую символическую сказку. Дети закончили свою песню, и на короткое время площадь перед храмом как бы вымерла. Вскоре она заполнилась женщинами Тхозе, которые прежде всего преподнесли богам вечерние пожертвования.

Все женщины были нарядно одеты, и мы увидели, что сложная прическа девушек сделана, увы, не ради нас, а ради богов.

На площади стало темно. В маленьких корзинах, плетенных из бамбука, женщины преподнесли богам свои пожертвования – светящиеся цветы тропической долины. Среди цветов, окруженных листьями чудесного цвета, горел маленький масляный светильник. Цветы, казалось, вели свою собственную жизнь, они были единственным источником света, причем этот свет не имел тепла солнца и не походил на искусственное освещение. Я иногда видел светящиеся цветы, но это было под солнечным светом, который их подогревал, а теперь цветы приняли на себя роль солнца или даже больше – они превратились в звезды, в нежные, искрящиеся всеми цветами звезды, содержащие в себе все многообразие желаний человека. Вдруг мне почудилось, будто уже не женщины, которые, несмотря на светлую одежду, виднелись среди светящихся цветов темными силуэтами, носят корзины с цветами, а что цветы медленно, нехотя, превратились в падающие звезды, которым мы, люди, вручаем наши желания в их далекое путешествие по вселенной. Падающие звезды, принесенные к храму женщинами, превратились в Млечный путь, медленно теряющий свой свет, подобно гаснущим звездам.

Только я, счастливый от виденного, приготовился уснуть, как старая дама, лежащая рядом с нами, встала и начала проникновенно молиться.

Возможно, она из-за беспокойства о доме не принимала участия в пожертвованиях и должна была наверстать упущенное. Возможно, она вообще проводила бессонные ночи, в старости это часто случается, во всяком случае ее хриплый голос вдруг уверенно и проникновенно зазвучал в тихой ночи. Под ее молитву я уснул.

Утром я уже был здоров. Боль в ухе прошла. Ночь в Тхозе я вспоминаю с двойной благодарностью.

После того как на четвертый день нашего перехода прозвучала первая пощечина, носильщики пришли в хорошую форму. Пазанг дал пощечину молодому носильщику, шагавшему чересчур медленно. Он создавал большой беспорядок в колонне и, кроме того, хотел незаметно переложить часть нашей посуды в свою личную сумку. Носильщики прошли в этот день трудный, не совсем безопасный участок пути. Ночной дождь смыл тропу, и нам пришлось пролезать через скальную стену, круто падающую к реке. Ее грязно-коричневая рокочущая вода текла под нами очень быстро и выглядела не очень привлекательно.

Прохождение этого участка было не очень опасным, хотя и неприятным, но если бы носильщики струсили, мы наверняка бы потеряли несколько часов и недосчитались нескольких грузов. Храбрость их покинула только в Иунбези, через несколько дней.

В монастыре Бандар мы в честь барана сделали первый и единственный день отдыха. Шел сильный дождь, и носильщики высказывали опасение по поводу переправ через реки, лежащие на нашем пути. Таким образом, совпало, что энергия шерпов и барана достигли низшей точки одновременно. Носильщики выспались, барана зарезали и съели.

Иметь день отдыха во время марша очень заманчиво. На сырой утренней заре не нужно вылезать из теплого спального мешка, можно выпить, не как обычно только две чашки чая, а неограниченное количество; подзадорить кулинарное честолюбие Анг Ньима и уговорить его испечь пирог; можно внимательно и вдумчиво почитать легкие крошечные книжки – библию, «Фауста» и другие, – данные нам с собою благожелательными друзьями. Можно, наконец, сделать много того, что до сих пор сделать в жизни еще не удалось.

Однако ничего этого не делается, чувствуется некоторая растерянность. Уже первая чашка чая кажется излишним комфортом, появляется страшная жажда деятельности, и уже трудно представить, что ожидается приятный день с пирогом, испеченным Анг Ньимой и приложением в виде «Фауста».

Не знаем, остаться ли в похожем на коптильню храме, где мы расположились и где Анг Ньима печет в сухой передней обещанный пирог, или идти на прогулку под дождем. Сепп на наружной стене храма тренируется в скалолазании, вызывая одобрение шерпов. Гельмут, несмотря на дождь, идет на поиски морены ледникового периода, чтобы сделать выводы о разности климатов этой части земли. Я организовал с шерпами соревнование по толканию камней, они относятся к этому очень серьезно, и я уже не вижу себя в числе первых трех победителей.

Почти весь день идет дождь. День отдыха кончается, и носильщики смотрят на нас с превосходством, мы, безусловно, все утонули бы, если бы не послушались их мудрых советов.

На следующий день дождь действительно ослабевает, первая «опасная» река оказывается просто полноводной речушкой, через которую проложены два, правда очень тоненьких, деревца. Я чувствую, почти как всегда при переходе через непальские мосты, неприятное ощущение в желудке, но переползать мост верхом как бы мне это не хотелось, стесняюсь. Сепп танцует на мосту, как балерина, и мне кажется, что такие мосты изобретены специально для него.

Второй мост, он проложен через реку Ликху-Кхола, – приятное разочарование: он абсолютно безопасен и проходится очень легко. Ламбер, который был здесь два года назад, предупреждал нас о трудности перехода по нему. Возможно, этот висячий мост с тех пор ремонтировался, а возможно, что во время перехода швейцарской экспедиции доски были особенно мокрыми и скользкими. Во всяком случае состояние моста не могло служить оправданием внеочередному дню отдыха. Если бы мы знали, в каком он состоянии, мы бы наверное смогли бы настоять на выполнении своего плана. В общем, придем ли мы к месту базового лагеря под Чо-Ойю днем раньше или днем позже, не имело значения.

Я всегда испытываю некоторую боязнь перед дорогами, о которых получаю сведения из «квалифицированных» источников. Я с удовольствием вспоминаю Западный Непал, где путешествовал год назад: единственным источником сведений о дорогах были местные жители. Они давали такие противоречивые сведения, которые человек, сознающий свою ответственность, ни в коем случае не мог принимать серьезно.

– Сколько дней пути до Талкота? – спросил я. Тот, которому я задал этот вопрос, долго считал на пальцах, бормоча что-то под нос:

– Семнадцать дней, – наконец ответил он.

– Сколько дней пути до Талкота? – спросил я у другого.

Он тоже прибегнул к помощи пальцев на руках и одновременно, видимо, из математических соображений, шевелил еще и двумя пальцами на ногах.

– Десять дней, – ответил он. По всей видимости он высчитал это число из общего количества пальцев на руках и ногах.

Самое удивительное в этих ответах было то, что оба они только что вместе пришли из Талкота.

Очень довольные своими ответами, они смотрели друг на друга и, казалось, думали: «Хорошо, что мы опытные путешественники, как же могли бы иначе чужестранцы найти правильную дорогу в нашей стране».

• Предыдущая
• 10/48
• Следующая