Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман - Страница 49
- Предыдущая
- 49/123
- Следующая
Но вот вдалеке взвыли резкими ослиными голосами бронзовые рога номадов, напоминавшие скорее сигнал к атаке, а не звуки мирных фанфар.
– Либо мы вскоре увидим Этзилия, либо подвергнемся нападению. – Прислушавшись к внутреннему голосу, Маниакис все же проверил, достаточно ли свободно ходит в ножнах его церемониальный меч. Так сказать, на всякий случай.
Но у приближавшегося Этзилия и его эскорта был достаточно мирный вид. Узнать кагана Кубрата не составляло труда: попона и седло его лошади были богато изукрашены золотом, а на голове, прямо поверх меховой шапки, красовался простой золотой венец. Эфес меча грандиознейшего покрывало листовое золото.
Каган оказался старше, чем ожидал Маниакис; его длинная нечесаная борода уже наполовину поседела. Коренастый и широкоплечий, пожалуй, он выиграл бы у Маниакиса схватку, дойди дело до рукопашной. Мизинец на левой руке отсутствовал; лицо обветрено и продублено степными ветрами; нос изрядно накренен влево…
Глаза… Как только Маниакис увидел глаза кагана, мрачно смотревшие из-под кустистых мохнатых бровей, он сразу понял, как Этзилию удается править своим малоуправляемым народом. Быть может, кагану не хватало образования, получаемого вельможами в Видессийской империи, но Автократор видел перед собой одного из самых проницательных и хитрых людей, каких встречал в жизни. Спустя мгновение Маниакис осознал, отчего его так поразил вид Этзилия: каган напомнил ему его собственного отца, хотя и в более варварском варианте.
Этзилий произнес пару слов на своем хриплом языке, и поднял руку. Повинуясь его команде, эскорт застыл на месте. Каган в мгновение ока преодолел половину открытого пространства между двумя отрядами, натянул вожжи и остановился в ожидании.
Маниакис обычно принимал вызов. Понукая своего коня ударами под ребра, он преодолел свою часть пути.
– Говоришь ли ты на видессийском? – спросил он властителя Кубрата. – Или нам потребуется толмач?
– Я говорю на видессийском вполне достаточно, дабы понимать твоих людей, – ответил Этзилий; язык империи в его устах звучал куда более правильно, чем в устах Маундиоха. – Но когда мне хочется, чтобы ты понимал меня лучше, я говорю на языке оружия. – Правая рука кагана недвусмысленно легла на эфес меча.
– Такой язык мне тоже знаком, – не задумавшись ни на секунду, ответил Маниакис. Нельзя позволить Этзилию ни малейшего преимущества в их резком разговоре, ибо если кагану удастся захватить инициативу, он ее уже не упустит. – Попробуй только обнажить меч, и мы сразу вернемся к войне, здесь и сейчас. И ты убедишься, что ни я, ни мои люди не станем для тебя легкой поживой.
– Я пришел сюда не для того, чтобы биться, – сказал Этзилий с видом человека, совершающего колоссальную уступку. – Ведь ты сам предложил мне золото за то, чтобы между нами наступило перемирие.
– Это так, – согласился Маниакис. – Но мною двигал не страх перед кубратами. Должен напомнить, что, если придется, наши армии удержат степняков на коротком поводке, ведь ты не сумел разгромить даже Ликиния!
– Что толку в пустых словах? – спросил каган. – Мы по-прежнему твердо удерживаем наши земли. А что стало с Ликинием? Да и со свергшим его Генесием? Что значит одна битва, о Автократор Видессии? Ничего. Мы выиграли войну! Если бы не так, сейчас мы платили бы дань империи, а не наоборот!
Маниакис чуть не обнажил свой меч; его буквально затрясло от желания броситься на Этзилия. Лишить Кубрат столь мудрого правителя – о, это принесет Видессии немало пользы! Но если ему не удастся одолеть кагана в схватке, вдохновленные праведным гневом варвары с удвоенной силой возобновят свои набеги. Уже не в первый раз Автократору пришлось с глубоким сожалением оставить мысль об убийстве.
Вместо этого, стараясь вложить в свои слова как можно больше равнодушия, он произнес:
– Я привез с собой сорок тысяч золотых в качестве дани за первый год перемирия. Помнится, именно о такой сумме достигнута договоренность между вами и моим послом, высокочтимым Трифиллием.
– А, это тот человек, который слишком много говорит и слишком хорошо о себе думает, – презрительно бросил Этзилий.
Оба главных недостатка Трифиллия были названы каганом абсолютно точно, но Маниакис тем более посчитал ниже своего достоинства согласиться с ним. Вместо этого он предпринял попытку вернуться к непосредственному предмету разговора:
– Как я только что сказал, я привез золото – в обмен на год мира. Оно будет вручено сразу же по окончании запланированного в твою честь представления.
– Я бы предпочел получить его немедленно, – сказал Этзилий. – И тем не менее, какие увеселения подготовлены тобой?
– С моим отрядом из Видесса прибыли две лучшие труппы мимов. Показанные ими гротески, несомненно, заставят тебя хотя бы улыбнуться.
– А, это те людишки, которые без толку корчатся и прыгают в надежде показаться забавными? – Этзилий презрительно сплюнул. – Мне доводилось видеть нечто в таком духе в захваченных мною городах. И я мог бы прожить целую жизнь, так и не испытав желания увидеть их снова. Почему бы тебе не отбросить подобные пустяки и просто не передать мне золото? В таком случае ты сможешь быстрее вернуться домой, а значит, у тебя появится лишний день, чтобы на досуге подумать о Маку-ране! Ведь именно о нем ты все время размышляешь, разве не так?
Маниакис открыл рот и тут же поспешно захлопнул его. Ему не доводилось слышать, чтобы о Видессийской империи высказывались в столь пренебрежительном тоне. К тому же Этзилий нырнул на самое дно его помыслов с такой легкостью, будто сам находился в той комнате, где проходило обсуждение дальнейших планов с Регорием, Трифиллием и старшим Маниакисом. Наконец, пару раз глубоко вздохнув, Автократор произнес:
– Мы также привезли с собой немало прекрасных лошадей, чтобы устроить показательные гонки.
– Так бы сразу и говорил, – ответил Этзилий. – Я готов отложить самое срочное дело на свете, лишь бы увидеть великолепных скакунов. Готов даже посмотреть выступление твоих дурацких мимов и обещаю не воротить нос. – Он издал довольный смешок. Интересно, действительно ли он способен на такое, подумал Маниакис. Если да, значит, каган преследует какие-то собственные цели.
– Давай сегодня вечером отужинаем вместе и как следует отдохнем, твои люди вместе с моими; а поутру мимы постараются усладить твой взор – если у них это получится; затем мы устроим подобающие случаю скачки, а уж потом, помолившись Господу нашему, благому и премудрому, попросим его благословить наше соглашение. После чего я передам тебе золото, мы ударим по рукам, и между нами будет установлен мир.
– Хотите молиться Фосу, молитесь, – ответил Этзилий. – Что до меня, то я молюсь только собственному мечу. Пока он, в отличие от ваших богов, меня еще ни разу не подводил.
Маниакис изумленно воззрился на кагана. Он впервые слышал, чтобы Господь, благой и премудрый, не просто отвергался – в Макуране существовали собственные боги, – но с пренебрежением отбрасывался, словно ненужная ветошь. Да уж, Этзилий и его люди были законченными язычниками. В нынешние времена большинство населения Хатриша и Татагуша молилось все-таки Фосу, но кубраты по-прежнему следовали древним обычаям, вынесенным ими из Пардрайянских степей.
– Но во всем остальном, кроме того, кто кому станет молиться, мы пришли к согласию? – спросил Маниакис.
– О да, – ответил Этзилий. – Если ты согласишься немного подождать, я даже пришлю своих людей. Они пригонят для твоих поваров небольшое стадо овец, дабы сделать наш пир еще более приятным.
– Ты очень великодушен, – сказал Маниакис без особого воодушевления. Наверно, он куда выше оценил бы скромный дар Этзилия, если бы не был убежден, что овцы, предлагаемые кубратами, не так давно угнаны из видессийских отар.
Даже если каган заметил иронию, он никак этого не проявил. Небрежно махнув Маниакису на прощание, он повернул своего конька и поскакал к ожидавшему в отдалении эскорту. Маниакис поступил так же. Вскоре его солдаты под руководством поваров уже копали траншеи и наполняли их топливом, устанавливая поверх решетки для жарки мяса. Повара выкатили из фургонов огромные бочки с перебродившим рыбным соусом и объемистые кувшины с очищенными дольками чеснока, хранившимися там в оливковом масле. Интересно, спросил себя Маниакис, как кубраты поступят с незнакомыми приправами? Если те придутся им не по вкусу, его воинам достанется больше. Он надеялся, что так и случится.
- Предыдущая
- 49/123
- Следующая
