Молот и наковальня - Тертлдав Гарри Норман - Страница 30
- Предыдущая
- 30/123
- Следующая
Морское сражение оказалось внушающим благоговение театральным действием. Прежде всего, в отличие от сухопутного боя, поражала логичность происходящего. Катапульты с больших дромонов метали огромные дротики. Лучники стреляли, едва неприятельское судно попадало в пределы досягаемости. Вдобавок отсутствовала привычная мешанина громких воплей и стонов раненых, неизбежная при любых столкновениях с участием кавалерии или пехоты. Крики были слышны и здесь, да, но люди кричали от страха или возбуждения, а не от смертной муки.
Немного погодя Маниакис понял, в чем дело. Здесь бился не воин против воина, как на суше, а корабль против корабля. Маниакис издал торжествующий крик, когда один из его дромонов протаранил вражеское судно, а затем, сделав несколько гребков назад, позволил пенящейся воде хлынуть в громадную дыру, пробитую бронзовым бивнем.
Вот теперь он услышал знакомые отчаянные вопли. Часть врагов попадала в воду и начала тонуть – не все они, даже не большинство, умели плавать. Кое-кто из гребцов хватал свое весло и прыгал за борт, остальные устроили настоящее сражение с матросами и офицерами за места в корабельных шлюпках. Это поразило Маниакиса, ибо схватка оказалась куда более свирепой, чем то большое сражение, частью которого она была.
Катапульта с одного из дромонов Генесия метнула вместо дротика большущий горшок, за которым стелился дымный след. Горшок разбился о палубу галеры с Ключа. Горючая смесь из минерального масла, смолы и серы подожгла дощатый настил; сбросить горшок в воду не удалось. Люди с криками отчаяния попрыгали за борт: утонуть все же лучше, чем сгореть заживо. Жирный черный дым поднимался над пляшущими языками пламени, быстро пожиравшего дромон.
Горшок с жидким огнем с другого неприятельского судна едва не угодил в корабль с Калаврии. Маниакис, заметив этот промах, вознес благодарственную молитву. Но при ударе о воду горшок разбился; огонь, растекаясь по поверхности, добрался до плававших в море людей. Так что теперь они горели и тонули одновременно.
Лишь немногие калаврийские корабли могли метать огонь столь устрашающим образом: провинциальным флотилиям редко доверяли пользоваться горючей смесью, чтобы ее секрет не попал в руки пиратов или кочевников. Но дромоны с Ключа отвечали кораблям Генесия огненным ужасом на огненный ужас.
– Каждый горящий корабль – это еще одно судно, которое уже никогда нельзя будет использовать против Макурана или Кубрата! – простонал Маниакис.
– Если сгорит слишком много кораблей, сражающихся за нас, – сказал стоящий рядом с ним Курикий, – нас уже никогда не будут заботить ни Кубрат, ни Макуран.
Достаточно было взглянуть на казначея, чтобы стало ясно: он предпочел бы оказаться сейчас где угодно, лишь бы не на палубе галеры, в самой гуще морского сражения. Но поскольку выбора не было, он прилагал гигантские усилия, дабы сохранить бодрость на челе, невзирая на одолевающие его приступы тошноты. Маниакис восхищался им.
Просмоленная палуба дромона и для Маниакиса вовсе не была излюбленным местом времяпрепровождения. Он вглядывался в происходящее, пытаясь понять, кто побеждает. В сухопутном сражении, несмотря на вздымающиеся клубы пыли, понять это было легко. По крикам соратников и врагов даже слепой мог судить о том, кто выигрывает бой, а кого вскоре ждет поражение.
Здесь не было пыли, но линия битвы растянулась гораздо сильнее, чем в любом сухопутном сражении, а корабли настолько смешались, что Маниакис не всегда понимал, на каком из них кричат в предвкушении победы, а на каком вопят от ужаса.
Устав непрерывно обегать глазами корабли, он бросил взгляд вперед, в сторону Видесса. Ему показалось, что храмы и дворцы стали ближе. Насколько он мог судить, его флот понемногу продвигался к цели.
Он прошел на корму и спросил Фракса:
– Мы их тесним. Значит ли это, что мы побеждаем?
– Во всяком случае, не проигрываем, – рассеянно ответил тот, настороженно посматривая по сторонам. – Два румба лево на борт! – крикнул он рулевому, и дромон начал поворот, нацеливаясь на одну из галер Генесия. Оттуда последовал залп лучников, сразивший на “Возрождающем” сразу двух гребцов. Ритм гребли нарушился, и “Возрождающий” замедлил ход, что позволило неприятелю избежать удара.
Невдалеке от флагмана неприятельский дромон протаранил один из кораблей Маниакиса. Но когда нападавшее судно попыталось отгрести назад, оказалось, что его нос накрепко застрял. Моряки и гребцы с галеры Маниакиса, вооруженные чем попало: ножами, свайками, еще каким-то самодельным оружием, – быстро вскарабкались на дромон Генесия и вступили в схватку с командой.
Увидеть, чем она закончилась, Маниакис не успел: обзор закрыл какой-то большой военный корабль.
– Туда! Смотри туда, величайший! – вдруг заорал Фраке прямо в ухо Маниакису, да так громко, что тот даже подпрыгнул от неожиданности. Капитан указывал куда-то за левый борт. – Там наши корабли, целая флотилия! Они прорвались и, похоже, направляются к дворцовой гавани!
Маниакис последовал взглядом за указующим перстом Фракса. В самом деле, десятка два дромонов обошли врага с фланга и теперь стремительно неслись к столице, оставляя на поверхности воды широкий пенный след, поскольку командиры гребцов потребовали – и получили – от своих людей все, на что те были способны. Ослабленные расстоянием, с удалявшихся кораблей до “Возрождающего” все же долетали торжествующие крики.
– Вперед! – вскричал Фраке. – Вперед по всей линии, используя все вооружение, какое только есть!
Трубач передал команду на находившиеся поблизости корабли. Маниакис радостно хлопнул в ладоши, услышав, как другие горнисты повторили сигнал с флагмана, передавая его дальше.
И тут совершенно неожиданно жестокое сражение как-то сразу закончилось полным разгромом врага. Может быть, капитаны Генесия увидели, что их позиции прорваны, а значит, помешать людям Маниакиса высадиться в гаванях уже невозможно; может быть, они поняли, что поражение неизбежно и потому продолжать сопротивляться бессмысленно. А может быть, как заявил кое-кто из них уже после того, как сражение закончилось, они наконец поняли, что Генесий давно стоял им поперек горла и служить ему дальше они не в силах. Подобные заявления сперва произвели впечатление на Маниакиса, но потом он подумал: а ведь эти капитаны не могли служить его сопернику дальше только потому, что и так служили ему до последнего.
Ладно. Ясность придет позже. А теперь, глядя на, море, он видел только то, что видел. На некоторых неприятельских галерах гребцы подняли весла, давая понять, что команда умоляет о пощаде; другие вражеские корабли обратились в бегство: кто в сторону Видесса, кто в сторону других прибрежных городов, а кто и прямо в открытое море. Были и третьи, более упрямые или верные, продолжавшие бессмысленное сопротивление. Но капитаны Маниакиса двинули по несколько дромонов против каждого такого упрямца, и с ними вскоре было покончено.
– Хвала Фосу! – воскликнул Трифиллий. – Скоро я смогу насладиться осьминогом под горячим маринадом, приготовленным так, как надлежит!
У Маниакиса были совсем другие причины радоваться победе, но он не стал спорить. Каждому свое!
– Идем в Контоскалион! – воскликнул он. – Оттуда пробьемся в город и выковырнем Генесия, в какую бы щель он ни забился!
Рядом с ним Багдасар что-то тихонько бормотал себе под нос. Молитву или заклинания, а может, и то и другое. Но вот васпураканский маг очертил знак солнца над своим сердцем. Значит, молитву, подумал Маниакис и тоже тихонько прошептал символ веры. Багдасара, так же как и его самого, беспокоил ужасный колдун Генесия. Ведь они были не в Опсикионе, даже не на Ключе. Они приближались к Видессу, где могучий маг окажется почти так же близко к Маниакису, как охранявший его Багдасар.
Очень скоро они вошли в гавань. Столпившиеся в порту люди глазели на приближающиеся дромоны, указывали на них пальцами, что-то выкрикивали. Маниакису очень хотелось знать, что именно. Если они проклинают его как нового узурпатора, обреченного провалиться в ледяную преисподнюю к Скотосу, то у него скоро возникнут серьезные проблемы. Последнее дело – пробиваться к цели по улицам столицы, запруженным разъяренной толпой!
- Предыдущая
- 30/123
- Следующая
