Агент Византии - Тертлдав Гарри Норман - Страница 16

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая

Он кивнул еще раз и вышел.

На следующей неделе Аргирос понял, почему Риарио так ненавидел оспу. Василий беспомощно наблюдал, как характерная сыпь покрыла лицо, руки, ноги и даже живот и спину Елены.

Сначала отметины были красными и выпуклыми. Должно быть, они страшно зудели, поскольку Елена скребла их до крови. Горячка вернулась с прежней силой, так что больная теряла сознание. Аргирос вынужден был тряпьем привязать ее руки к кровати, чтобы она не расцарапала себя в бреду.

В моменты, когда сознание частично возвращалось, она плакала и стонала.

– Я буду уродиной, Василий, уродиной. Разве ты меня будешь любить такой?

Что бы он ни говорил, он не мог разубедить ее. Это изводило его не меньше, чем картина того, как час за часом и день за днем симптомы болезни становились все ужаснее. Иногда ему казалось, что он сходит с ума, иногда он даже сам желал потерять рассудок.

Особенно больно было сознавать, что он ничем не может облегчить ее страдания. Он протирал ее язвы несколько раз в день. Прохлада могла чуть уменьшить жар, но притирания жиром, медом или какими-либо другими ингредиентами, которые он покупал, не снимали зуд.

Аргирос не мог заставить Елену есть, и за дни изматывающей лихорадки она очень похудела.

Каждый день он выходил из дома только для того, чтобы принести свежего молока для Сергия. Мальчик постепенно привыкал к импровизированному приспособлению со спринцовкой, как до того он привык к материнской груди. Это тоже печалило Аргироса, хотя хорошо было уже то, что у сына не поднималась температура.

Аргирос ближе познакомился с Петром Склеросом и его большой семьей: они были единственными здоровыми людьми, с которыми он общался. Пару раз он даже ловил себя на мысли, что готов упрекнуть их – за то, что они не болели оспой, – и тут же чувствовал стыд за свое малодушие.

Он не мог ничего поделать с собой, но был рад уйти из дома, и иногда придумывал поводы, чтобы задержаться и не возвращаться сразу. Он помогал детям Склероса наводить чистоту в коровнике, гнать коров на пастбище в парк и обратно. А однажды он даже сам подоил корову.

– Вот, Сергий, – сказал он с глуповатой гордостью, когда принес мальчику кувшин. – Твой папа надоил это молоко своими руками. Ведь оно особенно вкусное, правда?

На Сергия этот подвиг не произвел впечатления.

Елене стало хуже. Красные пятна на ее коже превратились в пузыри, которые сначала наполнились светлой жидкостью, а потом гноем. Пузыри лопались, когда Елена билась в лихорадке, и от них распространялся жуткий запах. Теперь она совсем ничего не ела и лишь пила немного воды. Она владела своим телом ничуть не лучше маленького Сергия.

Дыхание ее стало хриплым и тяжелым. Кроме сыпи, на коже проступили синяки. Она по-прежнему бредила, но двигалась все меньше. Все эти признаки пугали Аргироса, и он побежал в церковь Святых Апостолов за священником для причастия.

Хотя церковь эта уступала только Святой Софии, там служило всего несколько священников. Одни умерли, другие бежали. Только один пошел к ним в дом, когда Аргирос сказал, что у Елены оспа.

Остальных магистр обозвал трусами. Священник по имени Иоасаф коснулся руки Аргироса.

– Они всего лишь люди, сын мой, – сказал прелат. – Не требуй от них большего.

– Почему же вы не побоялись пойти?

Иоасаф пожал плечами. Его густая коричневая борода скрывала грудь.

– Бог рассудит по своему усмотрению. Остался бы я или пошел, я в Его власти.

Магистр подумал, что бы на это сказал Риарио. Когда они со священником вошли в дом, Елена была мертва.

Иоасаф помолился над ее телом, а затем обратился к Аргиросу:

– Она уже обрела покой и избавилась от мучений.

– Да, – тупо ответил Аргирос. Он был удивлен тому, что уже ничего не чувствовал. Это напоминало рану от меча: рана была, но боль подступит позднее.

– Нужно понять, что такова Божья воля, – сказал Иоасаф. – Она обрела жизнь вечную, по сравнению с которой этот мир с его муками – всего лишь мгновение.

– Да, – повторил Аргирос, но разделить спокойную уверенность святого отца он не мог. Василий не понимал, почему для того, чтобы попасть на небеса, нужно пережить неделю ада.

Иоасаф ушел. Аргирос даже не заметил этого. Он сидел, уставившись на безжизненное тело Елены. Даже в момент смерти оно не расслабилось, а было искажено конвульсиями.

Аргирос не знал, сколько времени он просидел так возле их брачного ложа. Плач Сергия заставил его встать. Он сменил пеленки и покормил ребенка. В их прошлой жизни с Еленой, бывало, они шутили над этим.

Воспоминания об их веселых днях овладели им, и только теперь он осознал факт смерти жены. Он сел рядом с сыном и закрыл лицо руками. Только теперь появились слезы, и он будет плакать еще долго.

Наконец, двигаясь машинально, точно бронзовые люди Гефеста из Илиады, он заставил себя сделать самое неотложное. Сочувствие Арета Саронита казалось притворным; чиновник слишком часто повторял одни и те же слова в последние недели. Как и последний совет:

– Идите домой и ждите гробовщиков. Они скоро придут.

Два бритоголовых каторжника унесли тело к одной из больших могил, заново вырытых за городом. Стражник с самострелом стоял рядом. Если каторжники переживут эпидемию, их отпустят на волю.

Если бы не Сергий, магистр предался бы отчаянию. Ребенок был еще слишком мал, о нем кто-то должен заботиться. И у Аргироса не было времени, чтобы скорбеть по жене.

Василий опять подумал, не стоило ли пригласить к мальчику кормилицу. Раньше он уклонялся от этого, полагая, что никто не согласится прийти в дом, где была зараза. Теперь же он не желал показывать Сергия чужим людям без необходимости. Только ребенок напоминал ему о жене. Ее родных он сбросил со счетов. Послав им письмо с сообщением о смерти Елены, он решил никогда не иметь с ними ничего общего.

Когда постучали в дверь, Василий подумал, что это мог быть тесть, пришедший выразить сочувствие. Идя открывать, магистр нащупал нож. Но вместо Алексия Мосхоса у порога стоял Джиан Риарио.

Плечи доктора опустились, когда он увидел лицо Аргироса.

– О проклятье, – произнес врач. – Она была молода и крепка, и, если бы преодолела кризис, я мог бы ей помочь. Как же тяжко терять близких.

– Что вы об этом знаете? – бросил ему магистр.

– Вы думаете, что я никогда не был женат? – Вопрос и скрытая в нем скорбь сразу отрезвили Аргироса. В следующую минуту Риарио спросил: – Ваше дитя в порядке, надеюсь?

– Да.

– Хотя бы что-то. Я же не был настолько удачлив, – пробормотал доктор скорее для себя, чем для Аргироса. Затем он снова оживился. – Знаете, если вас будет смущать, что его пучит, позовите меня. Я живу на улице церкви Святого Симеона, шестая дверь от нее. Вы умеете писать? Да? Отлично – вы можете оставить записку в двери, если меня не будет дома, а скорее всего так и будет. Даже если он просто начнет пукать, понимаете?

– Да, спасибо вам.

Риарио фыркнул, снова принимая циничный тон.

– Я бы больше заслуживал вашей благодарности, если бы действительно надеялся чем-то помочь.

– Но вы пытались.

– Ну, возможно. Как я уже говорил, оспа сотворила со мной все, что только было в ее власти. Я больше не боюсь ее. – Он громко рассмеялся. – Ай, пусть это звучит глупо, но у меня нет страха перед ней.

Зато магистр боялся: и он, и Сергий – они оба были уязвимы перед болезнью. Каждая порция выпитого ребенком молока воспринималась как победа – ведь что говорит о здоровье, если не хороший аппетит?

На следующий день Сергий закапризничал, но это не очень беспокоило отца, несмотря на предупреждение Риарио. Аргирос продолжал заниматься печальными делами, остававшимися после смерти Елены. Он уложил ее вещи в мешки и ящики, чтобы отнести их в церковь Святого Симеона, где дьяконы могли раздать их нуждающимся.

Потом сын заплакал, и Аргирос сразу насторожился. Он понимал разницу между простыми капризами и криком, по которому можно было судить, что с ребенком действительно что-то неладно. Он поспешил в детскую, предполагая, что одна из косточек, какими он закреплял пеленки малыша, могла отстегнуться и уколоть мальчика.

• Предыдущая
• 16/72
• Следующая