Разные оттенки смерти - Пенни Луиза - Страница 77

• Предыдущая
• 77/86
• Следующая

Он распахнул дверь в кухню, нашел там Оливье, который стоял у кухонного стола, нарезая землянику и муксусную дыню.

–?Оливье?

Оливье вздрогнул и уронил нож.

–?Господи боже, неужели вы еще не знаете, что нельзя пугать человека с острым ножом в руке?

–?Я пришел поговорить с вами. – Старший инспектор закрыл за собой дверь.

–?Я занят.

–?И я тоже, Оливье. Но нам все равно нужно поговорить.

Нож рассек земляничины, оставив тонкий ломтик ягоды и маленькую капельку фруктового сока на доске.

–?Я знаю, вы сердитесь на меня, и понимаю, что имеете на это право. То, что случилось, непростительно, и я могу сказать в свое оправдание одно: это было сделано без умысла, я не имел целью навредить вам…

–?Однако навредили. – Оливье бросил нож. – Вы думаете, тюрьма становится менее ужасной, если вы сделали это без умысла? Вы полагаете, когда эти люди окружили меня во дворе, я подумал: «Ну ничего страшного, потому что милый старший инспектор Гамаш не желал мне зла»?

Руки Оливье так дрожали, что ему пришлось ухватиться за край стола.

–?Вы понятия не имеете, что это такое – знать, что правда все равно победит. Доверять адвокатам, судьям. Вам. Быть уверенным, что меня отпустят. А потом услышать вердикт: виновен.

На мгновение гнев Оливье спал, вместо него появились недоумение, потрясение. Одно-единственное слово, вердикт.

–?Конечно, я во многом был виновен. Я это знаю. Я пытался искупить свою вину перед людьми. Но…

–?Дайте им время, – тихо сказал Гамаш. Он стоял по другую сторону кухонного стола от Оливье, расправив плечи. Но он тоже держался за стол, так что костяшки пальцев побелели. – Они вас любят. Стыдно, если вы этого не видите.

–?Только не говорите мне про стыд, старший инспектор, – прорычал Оливье.

Гамаш смерил Оливье взглядом, потом кивнул:

–?Прошу прощения. Я только хотел, чтобы вы знали это.

–?Чтобы я мог вас простить? Снял вас с крючка? Что ж, может, это ваша тюрьма, старший инспектор. Ваше наказание.

Гамаш задумался:

–?Может быть.

–?Все? – спросил Оливье. – Вы закончили?

Гамаш набрал полную грудь воздуха и выдохнул.

–?Не совсем. У меня есть еще вопрос. О вечеринке Клары.

Оливье взял нож, но его рука все еще слишком сильно дрожала, и работать он не мог.

–?Когда вы с Габри наняли ресторатора на выезд?

–?Когда решили устроить эту вечеринку, месяца три назад, кажется.

–?Эта вечеринка была вашей идеей?

–?Питера.

–?Кто составлял список гостей?

–?Мы все.

–?Включая и Клару? – спросил Гамаш.

Оливье коротко кивнул.

–?Значит, много людей знали о вечеринке задолго до того, как она состоялась, – сказал старший инспектор.

Оливье снова кивнул, не глядя на Гамаша.

–?Merci, Оливье, – сказал тот, помедлил еще немного, глядя на светловолосую голову, склоненную над шинковальной доской. – Вы не думаете, что мы в конечном счете оказались в одной камере? – спросил Гамаш.

Оливье ничего не ответил, и Гамаш направился к двери, но опять остановился:

–?Вот только я не знаю, кто там надзиратели. И у кого ключ.

Он посмотрел на Оливье и вышел.

Все утро и весь день Арман Гамаш и его команда собирали информацию.

В час дня раздался звонок телефона – звонила Клара Морроу.

–?Вы с вашими людьми свободны сегодня вечером? – спросила она. – Настроение такое ужасное, вот мы и надумали сварить лосося и посмотреть, кто к нам придет на обед.

–?Разве воровать не противозаконно? – спросил Гамаш, не понимая, почему она говорит ему об этом.

–?Я сказала не «своровать», а «сварить», – рассмеялась Клара.

–?Откровенно говоря, меня бы устроило и то и другое.

–?Отлично. Все будет очень спокойно. En famille[75].

Гамаш улыбнулся, услышав это французское выражение. Его часто использовала Рейн-Мари. Это означало «приходите в чем есть», но и кое-что еще. Она использовала это выражение не для каждой тихой вечеринки и не для каждого гостя. Только для специальных гостей, которые считались семьей. Это был особый статус, комплимент. Предлагаемое дружеское общение.

–?Принято, – сказал он. – И я уверен, двое других тоже примут его с радостью. Merci, Клара.

Арман Гамаш позвонил Рейн-Мари, потом принял душ и с грустью посмотрел на кровать.

Этот номер, как и все остальные номера в гостинице Габри, был на удивление прост. Но при этом без всякой спартанской строгости. Напротив, обстановка была не лишена изящества и роскоши. Крахмальное постельное белье, одеяла гусиного пуха. Восточные ковры ручной работы на полах из широких сосновых досок, которые не менялись с тех времен, когда гостиница была еще почтовой станцией. Сколько путешественников останавливались в этом самом номере, спрашивал себя Гамаш. Делали передышку на своем трудном и опасном пути. Откуда они приехали и куда направлялись?

Гостиница Габри не отличалась тем великолепием, которым сияла гостиница со спа-салоном на холме. Гамаш подумал, что мог бы останавливаться и там. Но с годами он чувствовал, как уменьшаются его потребности. Семья, друзья, книги. Прогулки с Рейн-Мари и Анри, их псом.

И полноценный сон в простой спальне.

Сидя на краю кровати, он надевал носки и думал: хорошо бы упасть на кровать, укрыться мягким одеялом и забыться сном. Закрыть тяжелые веки, забыть обо всем.

Уснуть.

Но он еще не до конца прошел свой путь.

Полицейские пробрались сквозь туман и дождь по деревенскому лугу к дому Клары и Питера.

–?Входите, – с улыбкой пригласил Питер. – Нет-нет, туфли не снимайте. Рут уже пришла, и такое впечатление, что по пути она не пропустила ни одной лужи.

Они посмотрели на пол – и да, повсюду виднелись следы грязных подошв.

Бовуар покачал головой:

–?Я ожидал увидеть следы раздвоенных копыт.

–?Наверное, поэтому она и не снимает туфли, – сказал Питер.

Полицейские как могли отерли туфли о коврик.

В доме пахло лососем и свежим хлебом с привкусом лимона и укропа.

–?Обед уже совсем скоро, – сказал хозяин, ведя их через кухню в гостиную.

Еще минута – и Бовуар и Лакост держали в руках бокалы вина. Гамаш, невыспавшийся и усталый, предпочел воду. Лакост подошла к двум художникам – Норману и Полетт. Бовуар болтал с Мирной и Габри. Гамаш подозревал, что Бовуар делал это в первую очередь для того, чтобы быть как можно дальше от Рут.

Гамаш обвел взглядом комнату. Это вошло у него в привычку. Он отмечал, где кто находится и что делает.

Оливье стоял у книжного шкафа спиной к комнате, явно очарованный книгами, хотя Гамаш подозревал, что тот видел эти книги много раз.

Франсуа Маруа и Дени Фортен стояли вместе, но не разговаривали. Где же еще один – Андре Кастонге?

Потом Гамаш увидел и его. Кастонге в углу комнаты разговаривал с главным судьей Пино, а на них смотрел стоящий в двух шагах Брайан.

Глядя на Брайана, Гамаш не мог понять, что означает выражение его лица. Требовалось некоторое усилие, чтобы проникнуть за татуировки, свастику, выставленный палец, надпись «Fuck you» и увидеть другое. Брайан определенно был насторожен, внимателен. Это был не тот раскованный молодой человек, какого Гамаш видел предыдущим вечером.

–?Вы, наверно, шутите, – сказал Кастонге, повысив голос. – Только не говорите мне, что вам это нравится.

Гамаш подошел чуть ближе, тогда как все остальные посмотрели в ту сторону и отошли чуть подальше. Кроме Брайана. Он остался на месте.

–?Не то чтобы мне это нравилось, просто я считаю, что это удивительно, – проговорил Пино.

–?Бесполезная трата времени, – хрипло произнес галерист, сжимая почти пустой стакан с остатками красного вина.

Гамаш подобрался еще ближе и обратил внимание, что эти двое стоят перед одной из картин Клары. На самом деле это была даже не картина – этюд с изображением рук. Некоторые сжаты в кулаки, некоторые сцеплены, некоторые раскрываются или закрываются, в зависимости от зрительского восприятия.

• Предыдущая
• 77/86
• Следующая