Роковая молния - Форстчен Уильям Р. - Страница 62

• Предыдущая
• 62/89
• Следующая

Тамука вспомнил о старинной шкатулке, хранившейся в юрте Сарга. В ней лежали древние свитки, написанные на давно забытых языках, повествующие о подлинных событиях, о местонахождении врат света и способах управления туннелем, через который предки время от времени путешествовали в отдаленные миры, чтобы захватить скот и рабов. Это искусство теперь забыто, врата открываются и закрываются сами по себе, язык древних тоже утрачен, но его можно будет восстановить.

Вспомнив о шкатулке, Тамука подумал еще об одной вещи, хранившейся в юрте шамана. Об урне с прахом сердца Джубади и сердец всех других кар-картов. Сердца Вуки не было среди них, но его собственный прах непременно попадет в эту урну, как только наступит время встретиться с духами предков. Он давно вынашивал планы, которые позволили бы ему устранить с дороги кузенов Джубади и сменить правящий род.

Взрыв проклятий нарушил тишину, и Тамука оглянулся. Справа от него горел факел, освещая вереницу телег с пушками, раздавалось щелканье плетей. Последние орудия перевозились на берег реки, вслед за ними шла колонна воинов. Тамука узнал умен вороных лошадей, которому предстояло возглавить атаку.

Он снова посмотрел на восток и закрыл глаза, предоставив свободу своему внутреннему зрению.

«Ты не спишь, — подумал он, ощутив напряженное состояние бодрствования, в каком находился его враг. — Страх сжимает твое сердце. Превосходно. Бойся, я иду к тебе. Я вырежу твое сердце из груди. Твой мозг уже почти уничтожен».

Тамука улыбнулся и представил себе эту картину. Завтра его мечты сбудутся.

Он открыл глаза, не понимая, приснился ли ему этот страшный сон, или он грезил наяву. Он знал, что враг был здесь, в его мыслях.

Эндрю вздрогнул и сел в постели. Простыни стали влажными от пота. Он поднялся, подошел к открытому окну и выглянул наружу. Ночь еще не кончилась. Эндрю посмотрел на часы городской башни. Два часа. Узкая улочка под окном была пустынной, но он чувствовал, что в городе почти никто не спит. Эндрю раздвинул занавески и высунулся на улицу, подставив свежему ветерку обнаженное тело. В доме напротив раздался тихий женский плач и мужской голос. Из соседнего дома доносились другие звуки — нежные и страстные вздохи любви, и Эндрю невольно заслушался, представляя себе страх охвативший двоих влюбленных, заставляющий их теснее прижаться друг к другу. Где-то заплакал ребенок, через мгновение прозвучал тихий напев русской колыбельной.

— Ложись в постель.

Эндрю обернулся и увидел, что Кэтлин села на кровати и наблюдает за ним.

— Не могу уснуть.

Она выскользнула из-под простыни и подошла к Эндрю, обняла за талию, прижалась и положила голову на плечо. Прислушалась к звукам на улице, тихонько рассмеялась.

— Это ведь комната Григория, правда?

Эндрю кивнул и усмехнулся. Молодая невеста Григория добилась почти невозможного — отыскала в переполненном городе свободную комнату. Мгновенное видение снова вспыхнуло в его мозгу: тот, другой, стоял в темноте, наблюдал за ним и ждал. Ты дрожишь.

— Просто прохладно.

Кэтлин вернулась к кровати, сняла шерстяное одеяло и набросила ему на плечи.

— Он наблюдает за мной, — прошептал Эндрю. — Кто?

— Он. Я не уверен, но кажется, что он где-то в моей голове, проникает в мои мысли, заставляет меня бояться. Юрий рассказывал мне о нем, это щитоносец.

— Это всего лишь суеверие.

— Я не уверен.

Любовные вздохи в комнате Григория затихли, уступив место негромкому смеху, потом рыданиям. Эндрю печально улыбнулся.

— Мы всего лишь хотели жить в мире, — прошептал он. — Мы хотели, чтобы нас оставили в покое, неужели это так много?

— Может быть, когда-нибудь наши мечты сбудутся.

Скрипнула открытая дверь, Эндрю выглянул на улицу. В конце улицы появился человек в белой русской рубахе, с офицерской саблей на боку и скаткой через плечо. Он остановился на мгновение, следом выбежала женщина и страстно обняла его, маленький ребенок прижался к ноге отца. Офицер осторожно высвободился из их рук, ребенок громко заплакал. Он нагнулся, поднял малыша, прижал его к груди, потом протянул женщине. Мужчина отвернулся и прошел по улице мимо окна Эндрю, не подозревая, что за ним наблюдают. Он ни разу не оглянулся, но Эндрю почувствовал, что теперь, когда его никто не видел, долго сдерживаемые слезы потекли по щекам воина. Женщина с ребенком на руках еще долго плакала, стоя на ступенях дома, потом они скрылись за дверью.

— Надеюсь, он вернется, — прерывисто вздохнула Кэтлин.

«А сколько их не вернутся никогда, — подумалось Эндрю. — Сколько умолкнут навсегда к концу этого дня и сколько останутся лежать с открытыми глазами, на поле боя, глядя в небо, надеясь на погребение, в страхе перед убойными ямами мерков?» Эндрю постарался отогнать грустные мысли и представить себе офицера, бегом возвращающегося к своей семье.

— Пора собираться, — шепотом сказал он. — Вернись в кровать.

Он понял, о чем думает Кэтлин, чего она хочет.

— Я не могу.

Эндрю смущенно вздохнул, сознавая, что не сможет сейчас любить Кэтлин. Он не смог бы этого перенести, это было бы слишком похоже на окончательное прощание.

— Я не об этом, — прошептала Кэтлин.

Она за руку увела его от окна, уложила в постель и вытянулась рядом.

— Просто обними меня, обними покрепче. Она крепко обхватила его руками и спрятала лицо у него на груди, заглушив внезапно прорвавшиеся рыдания. Эндрю положил руку ей на плечи, поцеловал в макушку, ощутив до боли родной запах волос. К своему стыду, он тоже не смог удержаться от слез, намочивших ей волосы.

— Все будет хорошо, любовь моя, все будет хорошо, — шептала Кэтлин.

Рыдания утихли, оба вспомнили все, что им пришлось пережить вдвоем. Никогда еще Эндрю не испытывал такой сильной любви к Кэтлин, как в эту ночь расставания. Если ему суждено погибнуть, если сегодня все для них кончится, у него по крайней мере останется этот волшебный миг. Он снова ощутил слезы на глазах при мысли о том, что сейчас он встанет и уйдет, — возможно, навсегда.

Все в конечном счете сводится к простейшим вещам: к ребенку на твоих руках, к встрече рассвета вместе с любимой, к прогулке вдвоем по заснеженному лесу, к ожидающему дома жаркому очагу. Все это так просто и так дорого, жизнь всегда кажется бесценной на пороге смерти. «Забавно, — задумался он, — мы почти никогда не думаем об этом, только тогда, когда кого-то теряем или уходим в ночную тьму…»

— Если со мной что-то случится… — шепотом заговорил Эндрю.

— Пожалуйста, не надо об этом. — Т-с-с…

Кэтлин снова расплакалась.

— Если со мной что-то случится, хочу, чтоб ты знала, как сильно я тебя люблю, как сильно буду любить всегда, даже после смерти. Я буду ждать тебя, я всегда буду ждать.

— Не умирай, пожалуйста, не умирай, я не смогу жить без тебя.

— У тебя останется Мэдди. Кэтлин кивнула.

Эндрю крепче сжал ее плечи и привлек к себе, как бы стараясь соединить в одно целое их души. Где-то вдали дважды ударил колокол.

— Надо идти, — прошептал он. — Пора.

Она снова кивнула, уронит, слезы ему на грудь, но не разжала объятий. Эндрю помедлил еще минуту или две, не желая уходить, моля Бога, чтобы остановить время, остаться на краю пропасти, чтобы следующий день никогда не настал. Кэтлин глубоко вздохнула, разжала руки и посмотрела ему в лицо.

— Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — повторил Эндрю и мягко отстранился.

Он поднялся, не глядя на нее, зажег свечу и начал одеваться. Кэтлин накинула халат и подошла помочь. Она застегнула пуговицы на его рубашке, сняла с вешалки военный мундир и помогла надеть. Потом выдвинула ящик комода, достала красный шарф и повязала его на талии, пристегнула перевязь с саблей и портупею с револьвером.

Эндрю так и не привык к тому, что нуждается в помощи при одевании, но сегодня был благодарен Кэтлин за заботу. Наконец она достала из туалетного столика шкатулку с Почетной медалью Конгресса, которой он был награжден после битвы под Геттисбергом.

• Предыдущая
• 62/89
• Следующая