Зацветали яблони - Дорошенко Валентина Алексеевна - Страница 19

• Предыдущая
• 19/37
• Следующая

А вот и тот самый, «исторический». В цвете. Во всю ширь глянцевого прямоугольника — голубое море. Вдали темные громады гор. На переднем плане — они. Стоят, обнявшись, на берегу, щурятся от яркого солнца, и высокие пенистые волны окатывают их голые ноги. Лица загорелые, смеющиеся. На обратной стороне рукой Олега написано: «Мамочка, мы решили пожениться».

— Ну, как тебе невеста, мама? Нравится? — спросил, когда они познакомились.

— Главное, чтобы тебе нравилась, сынок. Тебе с нею жить, не мне…

Дальше — серия снимков (опять они вдвоем) из разных мест: Петрозаводск, Львов, Алма-Ата…

До появления Танечки они ездили по разным стройкам.

Галина Петровна внимательно вглядывается в лица.

И у него, и у нее они одинаково веселые и счастливые.

Она отложила карточки, вздохнула. Что меняет людей? Отчего они становятся раздражительными, злыми? Говорят, жизнь. Но она в это не верила. Чем же плоха у них жизнь? Интересная работа. Два выходных. Отдельная квартира со всеми удобствами. Кран повернешь — кипяток тебе сам бежит, и греть не надо.

Снова взяла конверт, надела очки.

Олег и невестка выходят из подъезда трехэтажного здания. В руках у Олега маленький белый сверток, перевязанный розовой лентой. Боже, сколько радости и счастья светится в его глазах! А она, ее невестка, смотрит на обоих — на мужа и на белый сверточек — с бесконечной нежностью…

И вдруг Галина Петровна подумала: «Не такая уж она плохая, моя невестка. Бывают много, много хуже. Хозяйственная, работящая. И напрасно я обижаюсь. Просто нервы у меня износились, вот и принимаю все близко к сердцу. Сын ее любит, она его тоже. Дочка у них хорошая растет. Так что же мне, старой, еще надо? А что прыти много — так это с годами пройдет, обсыплется. Еще и жалко будет…»

«Ты себе не представляешь, мама, какая это девушка! Умная, тонкая, добрая! В общем, необыкновенная!»

«Твоя старуха опять дуется», — жаловалась вчера невестка сыну. Тихо, правда, говорила, думала, она спит, не слышит. Но Галина Петровна не спала. Стиснула зубами край подушки. А сын одно: «Да брось ты!» Мог бы поговорить с ней, растолковать, что мать она ему все же…

Галина Петровна сложила карточки, сунула в пакет, встала, пошла на кухню, поставила чайник.

На подоконнике в большой жестяной банке из-под венгерских огурцов — столетник. «Никто без меня не польет, — вздохнула, набирая воды из-под крана. — Забывают. А как Танечка в прошлом месяце заболела, так вспомнила. Невестка соком из листьев нос ей закапывала. Помогло. „До чего же полезное растение и какое выносливое!“ — восхищалась она. Неделю после этого сама поливала. А потом снова забыла, — мысленно упрекнула ее Галина Петровна. — Вон как верхушка накренилась, того и гляди сломается».

Налила чая. «Старуха!» — вскипала обида. Но она не дала ей разрастись. «Конечно, старуха, кто же еще? Пятьдесят шесть уже». Она поставила чашку на стол: чай какой-то горький! Глянула в зеркало: а в волосах еще и седины почти нет. Да и морщин не так много, только вот здесь, у глаз. Зато руки как у восьмидесятилетней старухи! Руки да ноги с больными венами прожили, казалось, уже две, если не три жизни. А так еще вроде бы ничего… «Еще и замуж можно», — вслух рассмеялась Галина Петровна. А что? Вон Василий Пантелеевич до сих пор с ней по телефону в игры играет. «Галина Петровна? А ты угадай, кто тебе такой молодой звонит?» — «Молодому-то небось шестьдесят стукнуло! Ах, нет! Ах, только через целых полтора года? Ну, прости… Да и кто же, кроме тебя, Пантелеич, мне звонить-то может?.. Ну что ты, в самом деле, некогда мне тут шутки с тобой шутить: у меня каша подгорает», — злилась Галина Петровна. До этого ли ей теперь? Да и тогда, десять лет назад, она только отмахивалась: «Ну какая с меня невеста! Вон уже сын женихаться начинает…» А Василий Пантелеевич все вздыхал и повторял: «Не права ты, Галина Петровна. В корне ошибаешься…» Все сеансы возле нее просиживал: она тогда билетером в кинотеатре работала. Эх, хорошее было время! Тогда казалось — трудное, а сейчас понимает: очень хорошее. Сколько разных людей через нее проходило! И публика все больше культурная, уважительная: каждый с ней поздоровается. А иной призадержится и спросит: «Ну, как жизнь, Галина Петровна? Как сын-то ваш?» Многие ее знали и по имени и по отчеству. И то сказать: восемь лет на одном месте проработала…

Галина Петровна встала из-за стола, причесала круглым гребнем волосы. Она всегда скручивала их в тугой узел. А тут вдруг взяла и распустила. Посмотрелась в зеркало: а ведь хорошие еще волосы. Густые, вьющиеся. Не у каждой девушки такие…

Вилки ей грязные! Тарелки! Все ей не так, все не эдак! «Галина Петровна, кисель сделали?», «Галина Петровна, обед готов?» Никогда ведь не спросит: «Галина Петровна, а вы сами-то ели?» И сын хорош! Уйдет к себе, запустит магнитофон и слышать ничего не желает. «Уеду! — решила. — Хватит. Пусть сама хозяйничает. Поеду к Полине в деревню. Давно зовет. Помогу: сейчас самая страда. Соберем яблоки, груши, наварим варенья, соков наконсервируем. А весной огород вместе вскопаем. Петрушку, редиску посадим. Отдохну, свежим воздухом подышу. Пора, пора о себе подумать. Нельзя позволять, чтобы мною так помыкали. Сама виновата: позволяла. Думала — так лучше. Глупо думала. Но теперь… Что у меня, пенсии нет? Себя не прокормлю? Не наработалась за жизнь? Уложу вещи и…»

Пошла в свою комнату, вынула из-под дивана фибровый чемодан. Поставила его на стол, стала складывать пожитки: платье из синего штапеля, подаренного Олегом, несколько пар простых коричневых чулок в рубчик, коробку из-под конфет «Вечерний звон» с нитками мулине и другую, побольше, из-под печенья «Осенние листья» с разными пилюлями, полушерстяную кофту. Кофта уже вышла из моды, и невестка отдала ее Галине Петровне. Сунула под белье пакет с фотографиями.

Не слыхала, как открылась дверь.

— Галина Петровна, что это вы до сих пор не спите?

— Рецепт на сон куда-то задевался, — ответила невестке, не поворачиваясь.

— Уж не в гости ли собрались, Галина Петровна? — тронула пальчиком чемодан. — Или белье перекладываете?

— Нет, не в гости. Насовсем.

Она сама удивилась, как просто и легко у нее выговорилось.

— А… а как же мы? Танечка?

— Очень обыкновенно: как все. Танечку в сад отдадите. А сами… сами, как пожелаете.

Невестка долго молчала. Села в кресло.

— Как же? Вдруг ни с того ни с сего… — произнесла растерянно.

— И с того и с сего, — отрезала Галина Петровна. — С меня довольно. То не так, это не этак. Сколько ж можно? — И махнула рукой, задела стоящий на краю стола чемодан. Он с грохотом упал на пол.

На шум прибежал Олег.

— Что тут у вас?

Увидел разбросанные по полу кофты, фотографии, пузырьки с лекарствами.

— Ничего. Чемодан вот упал, — ответила Галина Петровна и наклонилась, чтобы собрать рассыпанные вещи.

— Чего смотришь? — закричал вдруг на жену. — Помоги!

И она тут же вскочила с кресла, наклонилась рядом со свекровью, стала помогать.

А позже, когда Галина Петровна лежала у себя в комнате, невестка сама шикнула на Олега, когда тот привычно врубил свой магнитофон:

— Тише, мама спит.

«Мама», — Галина Петровна сглотнула комок и отвернулась к стене. И, бессонно глядя на узорчатый рисунок обоев, подумала: «Надо утром столетник веревкой подвязать. И он снова выпрямится, сил наберет. Невестка права — выносливое растение».

В то воскресное утро все было, как обычно. Пока Мишка спал, пошла на рынок.

С деревьев слетал тополиный пух. Ветер сбивал его в пушистые валы. Они перекатывались по асфальту, перелетали на газон, цеплялись за зеленую траву, повисали на цветах. У нас много цветов во дворе: мы их сами сажаем, сами поливаем. Тюльпаны, гладиолусы и даже розы. Горят, полыхают от зари до зари. И запах — на весь микрорайон. «Можете запросто розовое масло гнать», — посоветовал как-то муж. — Филиал парфюмерной фабрики «Новая заря».

• Предыдущая
• 19/37
• Следующая