Продается недостроенный индивидуальный дом... - Гросс Виллем Иоханнович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/66
• Следующая

— Вот так выглядит проект.

Супружеская пара быстро придвинула к себе проект, и поэтому покупатель, который пришел первым, вынужден был встать за их спиной.

— Сделано много? — спросил мужчина, разглядывая проект.

— С виду немного, — сквозь зубы процедил хозяин. — Фундамент, перекрытие похвала. Строительство идет по графику. Все как в договоре.

— Ага, это и я хотел знать, — с видом знатока заметил Рейн, хотя понятия не имел, что такое договор и график для индивидуального застройщика.

— И сколько вы за него хотите? — поинтересовалась женщина.

— Погоди, Лейли, сперва надо установить, сколько завезено материалов.

Ничего не ответив, хозяин вытащил вложенный в тетрадку листок с перечнем материалов.

Тонны извести и кубометры пиломатериалов ни о чем не говорили Рейну. Но он стоял и слушал, словно эти цифры и названия обладали какой-то магической силой. Особенно сильно он ощутил это после того, как лысый молодой человек поделился кое-чем из бездонных запасов своего личного опыта. Например, он сказал: «Силикатного кирпича имеется больше, чем на полдома», «Известь хорошо загашена, и ее хватит на всю постройку», «Цемента нет, да и все равно он бы за зиму испортился». И так далее.

— А цена, цена? — не унималась «птичка».

— Цена... — вздохнул сутулый мужчина, словно ему нелегко было расставаться с чем-то очень дорогим. — Цена — двадцать три тысячи.

— Двадцать три тысячи! — воскликнула женщина.

— Тише, Лейли, — одернул ее муж и тут же повернулся к хозяину: Что же так вздуло стоимость этого фундамента?

— Вы, очевидно, не очень ясно себе представляете, что значит строить дом в нынешнее время. Подвал — вовсе не такая дешевая штука. На одно рытье котлована идет около сотни рабочих часов...

— Подсчет неофициальный, — прервал его покупатель.

— Подвал — наиболее дорогостоящая часть дома. Кроме того, ведь материал остался, он рассортирован, уложен. Транспорт. Работа. Все это стоит денег. Наконец, участок.

— Участок ничего не стоит, — заметила притихшая «птичка».

— Вы правы, официально участок ничего не стоит. Но ведь он расположен в очень хорошем месте. За такие участки люди дерутся.

— Я не спорю, участок действительно в хорошем месте. Но все-таки — двадцать три тысячи! За такие деньги можно самим дом построить.

— Что ж, попытайтесь. Попробуйте приобрести участок в Меривялья, да еще в нескольких шагах от автобусной остановки... Сколько же вы предлагаете?

Покупатель задумался. Рейн напряженно ждал. Он тихо похоронил все свои надежды, и только какое-то непонятное ему самому любопытство заставило его остаться.

— Предельная цена — десять тысяч, — сказал в конце концов покупатель.

— Ну, знаете, глупо вести детский разговор.

Покупатель вскочил, и стул заскрипел.

— Лейли, пошли, здесь бессмысленно разговаривать.

Чета удалилась, не попрощавшись. Рейн едва было не присоединился к ним, чтобы вместе обругать рвача, но в последнюю минуту изменил решение. Он кое-что придумал.

— Двадцать три, пожалуй, дороговато, — начал он осторожно. — Вы здорово взвинтили цены на материалы...

— Назовите, на какие?

Для Рейна это был трудный экзамен, он же никогда не имел дела с ценами на строительные материалы.

— У вас получается, что кубометр пиломатериала стоит в среднем шестьсот рублей. Откуда такая цена? Я найду и подешевле.

— Может, и найдете. А я продаю недостроенный дом вместе с материалами.

Так начался азартный спор, в течение которого одну спорящую сторону все больше и больше посвящали в тайны строительства, а другую вынуждали постепенно сбавлять цену.

В конце концов хозяин извинился и ушел на кухню — вскоре оттуда донесся его приглушенный голос и взволнованный шепот жены. Уверенный в себе покупатель с удовольствием вынул сигарету и усмехнулся. Про себя он честил рвача самыми отборными словечками, какие только накоплены в эстонском языке за столетия.

Видимо, семейный совет закончился, лысый вернулся и сообщил свое окончательное решение: восемнадцать тысяч: из них десять сразу, остальные — в течение полугода.

Покупатель встал, застегнул пальто и сообщил свое окончательное решение: восемнадцать тысяч, из них десять сразу, остальные в течение года.

Его вежливо проводили до передней. Дверь из кухни приоткрылась, и карие глаза укоризненно взглянули на мужа:

— Макс, ты бы хоть адрес спросил.

Рука Рейна задержалась на ручке двери. Как это он сам не догадался. Адрес. В самом деле, он ведь мог на всякий случай оставить свой адрес. Вот только у него нет с собой ни карандаша, ни бумаги. Пока хозяйка ходила за ними, покупатель как бы про себя пробормотал:

— Разумеется, я предложил солидную цену, ну да бог с ней, очень уж в хорошем месте участок, черт бы его взял!

Впервые на лице хозяина появилось какое-то подобие улыбки. Он тоже считает, что участку цены нет, и ему ужасно жаль, что обстоятельства вынуждают его отказаться от постройки.

Появились карандаш и бумага. Покупатель быстро набросал свой адрес:

Улица Сое, 7—2. Юхан Тухк.

Лысый не знал, в каком районе находится улица Сое. Покупатель объяснил, что это за Лиллекюла, и, любезно кивнув хозяевам, которые стали вдруг на редкость вежливы, ушел.

Почему в домах долго горят одинокие лампы?

Почему люди взбираются на вершины недоступных гор, пересекают под парусом океаны, посещают изо дня в день тренировки на стадионе, ставят, пренебрегая смертью, опасные опыты, переплывают широкие заливы, поднимаются на неизведанную высоту, берут из рук павшего товарища обагренное кровью боевое знамя и устремляются вперед?..

Почему лампы горят иногда так долго? Кругом темные, дремлющие квадраты окон, а там, там и вот там — в окнах свет.

Забыли погасить? Возможно. А может быть, надоедливые гости? Любовь? Интересная книга? Боязнь темноты, оставшаяся с той поры, когда вся Европа по ночам окутывалась темнотой и только Швейцария и Швеция сверкали огнями, сигнализируя о своем нейтралитете? У окон сотни причин светиться по ночам.

На стол падает свет. Человек работает. Завтра, через год, а может, и через десять лет выяснится, над чем он сегодня работает. А может, и вовсе не выяснится. Последнее бывает чаще, и тогда окно перестает светиться, но это ничего. Где-нибудь в другом месте засветится новое окно.

На дворе разыгралась буря. Жестяная крыша дрожит, будто огромные звери, перебирая мягкими лапами, носятся по ней друг за другом. Порой такая буря, наперекор календарю, предвещает приближение весны: она разламывает на куски ледяную бронь, сковывающую поверхность моря, срывает с оголенных деревьев слабые и засохшие ветки, сдавливает высокие сугробы, словно для того, чтобы солнце, становящееся день ото дня горячее, могло помериться с ними силой.

Бегут мысли. По бумаге, на которую падает свет настольной лампы, скользит перо. Болит спина, и немного гудит голова. Завтра будет трудно стоять за станками. Завтра? Уже сегодня, ведь сейчас половина третьего. Значит, уже сегодня люди, посторонние люди, прочитают все, что она написала. И тот длинноволосый, в очках, Оявеэр. И, быть может, Эсси.

А завтра или послезавтра смогут прочитать все. Бывшие одноклассники и теперешние друзья с фабрики. Кто, безусловно, обрадуется, так это Юта.

А Рейн! Странно, он отнесся к этому без всякого одобрения. Прямо он этого не сказал, но по лицу было видно. Он не верит, что жена справится. Считает, что это напрасный труд.

А он вот, этот труд! В нем целый отрезок ее жизни. До чего же приятно читать собственные мысли, изложенные на бумаге, и знать, что это писала ты сама.

И все же... Чего-то она не додумала:

«...Придя чудесным утром раннего лета в контору, я вдруг почувствовала неприязнь к своему столу, к бумагам, ко всему этому однообразному бумажному делопроизводству».

Нет, нельзя, не годится так. Какое чувство будет у тех, кто остался в конторе? Кому-то ведь надо и в конторе работать. Нельзя так пренебрежительно.

• Предыдущая
• 26/66
• Следующая