Матросская тишина (сборник) - Лазутин Иван Георгиевич - Страница 83

• Предыдущая
• 83/123
• Следующая

— Сережа, это я.

— А я думал — Венера Милосская, — раздался в трубке насмешливый голос мужа.

— Сережа, мне не до шуток!.. — со сбоем в голосе проговорила Калерия.

— Я слушаю тебя. Только постарайся отстреляться побыстрее. У меня срочная работа.

Оглядевшись по сторонам, словно ее может кто-то подслушать, Калерия поднесла трубку ко рту и прикрыла ее ладонью.

— Сережа!.. Я тебе вчера говорила, что я должна делать сегодня в первой половине дня. Ну вот… — Она перевела дух. — Я прочитала около двух третей этого «шедевра». Меня сейчас бьет колотун. Ты не можешь себе представить, что это такое!..

— Короче! — раздалось в трубке. — И только о деле. О впечатлениях расскажешь вечером.

— Больше половины из того, что я сейчас прочитала, целиком взято из диссертации того воронежца, о котором я тебе говорила. Структура построения работы — почти зеркальная: тот же порядок глав, только по-другому названных, та же расстановка цитат, те же мысли, тот же стиль… Многие эпизоды повторяются. Изменены только география событий, адреса местожительства действующих лиц и иногда национальности. А когда дошла до раздела главы, которую я тебе читала вчера, — у меня захватило дух! Слегка изменено название, а все остальное как у Иванова. Даже закончил главу теми же стихами. Сережа, скажи, что мне делать? Ведь я через месяц должна выступать на защите!

— Ты должна радоваться и торжествовать! — сказал Сергей Николаевич, и в его голосе Калерия уловила веселые нотки.

— Чему радоваться?

— Что у тебя муж не совсем глупый человек и его вчерашнее предсказание сегодня сбылось. Видишь, как быстро сработала жизненная формула отмщения.

— Я не поняла тебя, о какой формуле ты говоришь?!

— О той, которую я тебе сказал вчера. Повторить?

— Повтори!.. Я от этого чтения так озверела, что почти ничего не помню.

— Таких подонков, как этот плагиатор, волны жизни, как волны моря, рано или поздно гнилушками выносит на берег. А здесь это случилось очень рано. — И тут же решил разговор закончить шуткой: — Записывай мои афоризмы, студент, пока я жив. Что у тебя еще?

— Сережа, у меня подозрение.

— Какое?!

— Как ты думаешь, эти вырезанные в первом экземпляре листы не могут быть его работой?

— Такие артисты от науки срабатывают вещи и поскандальнее. Это нужно проверить. С этим не торопись. И пока об этом никому ни слова. Я поговорю с товарищами из соседнего отдела, они в курсе всех ЧП, которые случаются в Ленинской библиотеке. Я проверю, был ли сигнал из библиотеки о порче рукописи диссертации твоего Иванова. Ты меня поняла?

— Поняла, Сереженька, все поняла… Ты у меня умница!..

— Так мало?!..

— Что значит мало?

— Я у тебя — гений!.. Адью, мой ангел. И прошу тебя…

Калерия не дала мужу закончить фразу, боясь, что, попрощавшись, он тут же повесит трубку.

— Сережа, не вешай, пожалуйста, трубку! У меня еще один вопрос.

— Только короче и — последний!

— А что, если мне срочно встретиться с Валерием?

— С каким Валерием?

— С пасынком диссертанта. Ты же знаешь, как он испортил ему жизнь.

— А зачем эта встреча?

— А вдруг Валерий обнаружит в черновиках рукописи отчима те одиннадцать листов, которые вырезаны из диссертации Иванова? Ведь это же может быть!

— Встретиться с Валерием и попросить его об этом ты можешь, но это нужно делать осторожно и с гарантией, что твой Валерий умеет держать язык за зубами. И не вздумай об этом говорить по телефону. Об этом можно говорить только с глазу на глаз и без свидетелей.

— Спасибо, Сергун!.. Целую тебя, мой гений! До вечера! Прости, что оторвала тебя от работы. Меня всю лихорадит. — Калерия хотела сказать еще несколько слов, но из трубки понеслись короткие гудки. Только теперь она заметила, что вместо пепельницы стряхивала пепел с сигареты прямо на полированный стол. И, словно боясь, что кто-то заметит эту ее неряшливость, аккуратно смахнула ладонью пепел в корзину, стоявшую рядом с письменным столом.

Очевидно, подобное чувство, которое жгло Калерию, испытывает страстный охотник, напав на след зверя, за которым он давно охотился. Тут же, не медля, она позвонила Валерию. Трубку снял Валерий.

— Валера, здравствуй!.. Это Калерия Александровна. — Не дав Валерию даже произнести ответное «здравствуйте», она торопливо и взволнованно проговорила в трубку: — Валера, у тебя есть сейчас час времени, чтобы встретиться со мной? Это очень важно! Важно для тебя и для меня!.. Ну, что ты молчишь?

— А где мы встретимся? — прозвучал в трубке взволнованный голос Валерия.

— Давай у памятника Пушкину. У той скамьи, где мы встречались с тобой в последний раз. Я буду там через сорок минут. Ты можешь подойти?

— Могу, — ответил Валерий, и Калерия в голосе его почувствовала тревогу. — Мне что-нибудь иметь с собой?

— Ничего не надо! Я должна срочно видеть тебя! Прошу, не опаздывай.

При ее последних словах, брошенных в телефонную трубку, дверь кабинета широко раскрылась, и на пороге выросла высокая, осанистая фигура профессора Верхоянского. Он стоял и улыбался так, словно давно ждал этой встречи и наконец дождался.

— Ах, вот вы какая?!.. Петр Нилович последний год мне о вас говорил столько, что он меня заинтриговал. — Подойдя к письменному столу, из-за которого вышла смутившаяся Калерия, Верхоянский наклонился и поцеловал ей руку. Даже в том, как он неторопливо и элегантно поклонился и как слегка прикоснулся губами к кисти ее руки, Калерия скорее почувствовала, чем поняла рассудком, что такие, как профессор Верхоянский, умеют производить впечатление. Было в нем что-то от того, что одни называют породистостью, другие — хорошим тоном, третьи — интеллигентностью. Те и другие в оценке профессора Верхоянского наверняка не ошиблись бы. Так показалось и Калерии, Спадающие на виски серебряно-седые волны густых волос особенно контрастировали с черными бровями, придавая всему его облику чувство достоинства и значительности.

— Знакомились с работой моего ученика? — спросил Верхоянский и закрыл лежавшую раскрытой на столе диссертацию.

— Правда, не до конца, но в принципе отношение к ней у меня уже сложилось, — ответила Калерия и, стараясь через силу улыбаться, взглянула на часы.

— Торопитесь?

— Да… У меня строгое начальство.

— Ну и как вы находите работу? — не гася улыбки, спросил Верхоянский.

— Работа талантливая! — со вздохом произнесла Калерия. — Впечатляет.

— Так общо?

— Подробнее свое отношение к этой работе я выскажу на ученом совете, при защите.

— Значит, вы будете выступать?

— Меня об этом очень просил Петр Нилович. Насколько мне известно, и вы просили его, чтобы при защите выступил кто-нибудь из практических работников, имеющих дело с несовершеннолетними «трудными». А я, смею вам доложить, отдала этой работе уже семь лет.

— И вам нравится ваша работа?

— На этот вопрос я могу ответить прекрасными строками из стихотворения Константина Симонова.

— Что же это за строки? — Верхоянский протянул Калерии сигареты: — Курите.

— Спасибо, я только что… Пока читала — выкурила полпачки.

— Интересно, что это за симоновские строки, которыми можно выразить ваше отношение к своей работе?

Рассеянно глядя в окно и словно отрешившись от всего того, что было предметом беглого минутного разговора, Калерия тихо и выразительно прочитала:

…Я сам пожизненно себя

К тебе приговорил.

Пауза была настолько продолжительной, что Калерия почувствовала себя неловко. Непонятной ей была и ухмылка, проплывшая по лицу профессора, который, пройдясь по ковровой дорожке, остановился посреди кабинета.

— Прекрасные строки!.. В них заключена глубокая жизненная формула! Из русских советских поэтов после Сергея Есенина я больше всего люблю Симонова. — Видя, что Калерия снова беспокойно взглянула на часы, он приложил к груди широкую ладонь. На его среднем пальце Калерии бросилась в глаза большая серебряная печатка с двумя буквами-вензелям и: «Г. В.». Даже в этих вычурно красивых завитушках монограммы было что-то от характера Верхоянского. — Я вас понял. Вы торопитесь. У вас строгое начальство. А жаль. Вот если бы я был вашим начальником — вы не считали бы меня строгим.

• Предыдущая
• 83/123
• Следующая