Матросская тишина (сборник) - Лазутин Иван Георгиевич - Страница 78

• Предыдущая
• 78/123
• Следующая

— Секрет фирмы! Татьяна Нестеровна во время войны, когда мы жили в эвакуации в Новосибирске, умела из конопляного жмыха, сахара и каких-то смесей делать такие торты в честь освобождения больших городов, что друзья наши приходили в восторг и облизывали пальчики!..

— А помнишь, Петенька, какой я испекла торт в честь взятия Берлина?! У нас было целое пиршество!.. В этот день к нам пришло столько друзей: москвичей и сибиряков!.. — Татьяна Нестеровна шумно вздохнула. — Да, по тортам, я когда-то была призером, а Петр Нилович кудесник по смесям разных сортов чая. Этому искусству он научился, когда мы целое лето перед войной прожили в Грузии в семействе чаеводов. Уж кто-кто, а они-то умеют заваривать такой чай, что не напьешься и не надышишься.

Когда кулинарная тема как-то незаметно сама собой иссякла, разговор переметнулся на работу Калерии. Стараясь не омрачать благодушных старичков невеселой статистикой и рассказами об особенно дерзких правонарушениях в поведении современной молодежи, Калерия в разговоре сразу же взяла уклон романтико-педагогический, рассказала о том, как отдает своей работе все душевные и физические силы и какое порой испытывает счастье и радость, когда ей удается оступившегося парня наставить на путь истинный. Приводила интересные примеры, чем очень увлекла гостеприимных хозяев, которые умели не только хлебосольно угощать, но и с интересом слушать гостя. И не просто слушать, а искренне удивляться, восхищаться…

Видя, что излишне увлеклась своими рассказами, Калерия посмотрела на часы.

— Милая гостья, нора и честь знать! Свой регламент я уже давно использовала. Вы-то как поживаете, Петр Нилович, и вы, Татьяна Нестеровна? Когда я бываю у вас, то испытываю благостное чувство верующего христианина, пришедшего в храм божий, чтобы замолить свои житейские грехи. У вас какой-то особый климат: само окружение, вот эти стены с картинами, книги, старинные гравюры и скульптуры… Все это успокаивает, настраивает душу на чистоту и праведность. Мне так легко у вас.

Татьяна Нестеровна вздохнула, кивнула несколько раз головой, как бы соглашаясь с тем, что сказала гостья.

— Да, представьте себе, Лерочка, по-другому Петр Нилович не может. Погоду делает в нашей семейной жизни он. Он в эту телегу впряжен коренником, а я у него всю жизнь скачу в пристяжных. И не ропщу на судьбу. Вот так и поживаем.

Петр Нилович рассказал о делах на кафедре, посетовал, что молодежь нынче пошла в науку дерзкая, очень практичная и не всегда уважающая сложившиеся в ней традиции.

— Наука сейчас настолько раздроблена на разделы и подразделы, что порой из-за деревьев не видишь леса!

Как в промышленности. Когда-то, до войны, у нас в стране было одно общесоюзное министерство строительства. А сейчас, когда после сессии Верховного Совета я читал в «Правде» наименования всех министерств, то диву дался: одних только строительно-ведомственных общесоюзных министерств что-то больше десяти. Раньше один централизованный аппарат во главе с министром управлял всем строительством в государстве, а сейчас процесс разукрупнения управленческого аппарата идет так бурно, что я не удивлюсь, если лет через десять появится новое министерство по изготовлению школьно-письменных принадлежностей или по выращиванию многолетних корнеплодов. — Передохнув, Петр Нилович, словно вспомнив главное, о чем он чуть не забыл сказать, продолжал: — А у нас в университете?! Появилось столько новых кафедр, отщепленных от главных магистральных наук, что с каждым годом все резче и резче наблюдаешь, как в границах одной науки появляются отраслевые отпочкования, которые, как на дрожжах, начинают разрастаться и претендовать на самостоятельность. Но это я к слову. Не нами это планируется, и не нам класть запреты на эти дробления. Я сегодня Татьяну Нестеровну порадовал весточкой, что наконец-то вы, голубушка, решили поднять парус своей судьбы и плыть к берегам науки, в которой вы можете сказать свое слово. Да, кстати, как вы находите диссертацию Иванова?

— Я уже говорила вам по телефону, Петр Нилович, что это не псевдоакадемическая тягомотина. Это — личный опыт и знание жизни современной молодежи, помноженные на талант. Вы, пожалуйста, не забудьте, что обещали дать мне на неделю ваш экземпляр диссертации Иванова. Какой-то негодяй выдрал из того экземпляра, что находится в Ленинской, одиннадцать листов из третьей главы. Вот бы таких ловить и выводить на площадной позор!..

Петр Нилович безнадежно махнул рукой и горестно покачал головой.

— Эти негодяи были, есть и еще долго не выведутся. Центральные газеты не раз поднимали их на вилы в своих фельетонах.

Петр Нилович сходил в свой кабинет и принес переплетенную в серый коленкор диссертацию Иванова.

— Как прочитаете, так, пожалуйста, отправьте ее в Воронеж по адресу Иванова. Письмишко я ему уже бросил вчера в почтовый ящик.

В десятом часу Калерия перевернула чашку и поставила ее кверху дном.

— Так, кажется, делают после чаепития на Кавказе? — спросила она, глядя на хозяйку дома.

— Не только на Кавказе. Сейчас эта манера перекочевала и в Москву. — Татьяна Нестеровна аккуратно завернула большой ломоть торта в бумажную салфетку и положила его перед Калерией.

— А это, Лерочка, муженьку гостинец от меня.

Калерия поблагодарила хозяйку, положила в сумку торт и уже хотела привстать из-за стола, как ее жестом остановил Петр Нилович:

— У меня к вам просьба, голубушка.

— Готова с радостью быть вам полезной, Петр Нилович, ответила Калерия, и лицо ее стало по-деловому серьезным.

— Два дня назад мне звонил мой давнишний друг… Доктор наук, профессор Верхоянский. Хотя он и намного моложе меня, но нас прочно объединила общая позиция в науке. Вы о нем, очевидно, слышали, а может быть, и читали его работы, когда учились в университете и когда писали диплом.

— Да, имя профессора Верхоянского мне знакомо. Но это было так давно, что вспоминается как в тумане.

Петр Нилович озабоченно потер ладонью лоб и, отключившись от застольных разговоров, которые велись всего несколько минут назад, сказал:

— Через полтора месяца на кафедре Верхоянского защищается его аспирант. Верхоянский заверил меня, что этот особо одаренный молодой ученый написал блестящую диссертацию. Я забыл ее точное название, но по теме она очень близка к вашему диплому и родственна вашей теперешней работе. Сложные биографии подростков, воспитание их трудом и развитие в их душах тяги к прекрасному. Это в общем плане. Вам должно быть это интересно.

— И что же вы хотите мне предложить, Петр Нилович? — Калерия заранее прикидывала, о чем будет просить ее профессор.

— В день защиты меня в Москве может не быть. Мы с Татьяной Нестеровной планируем в это время в Карловых Варах пить целебные воды и принимать чудодейственные ванны. — Он повернулся к жене и смотрел на нее так, словно ждал с ее стороны возражения или одобрения. Но ни того ни другого не последовало, а поэтому он продолжал развивать свою мысль, которая родилась у него не сразу, не в сегодняшнем застолье. — Вы знаете, дорогая Калерия Александровна, о том, что вторая половина нашего сурового двадцатого века родила богатыря, перед которым расстилается большое будущее?

— Что это за богатырь? — улыбаясь, спросила Калерия. Она и раньше замечала, что у Петра Ниловича была слабость иногда говорить о простых земных вещах возвышенно, с патетикой.

— Имя этого богатыря неоднословно. Его зовут синтез Науки и Производства. Я эти слова произношу с большой буквы.

— В марксизме-ленинизме этот синтез, как нас учили в университете, называли союзом теории и практики.

Петр Нилович, словно уличенный в том, что он изобрел велосипед или открыл порох, пришел в некоторое замешательство, а поэтому растерянно силился чем-то возразить, но сразу нужные слова не подворачивались. Наконец эти слова пришли.

— Этот марксистско-ленинский постулат, ставший аксиомой, и сегодня звучит как заглавная формула в диалектике. Я хотел сказать о другом.

• Предыдущая
• 78/123
• Следующая