Матросская тишина (сборник) - Лазутин Иван Георгиевич - Страница 69
- Предыдущая
- 69/123
- Следующая
Валерий поставил кофейник на подоконник и, повернув голову в сторону Яновского, посмотрел на него с горькой усмешкой. Тот никак не ожидал этого переполненного злостью и гневом взгляда, в котором было выражено столько презрения, что он даже отступил на шаг.
— Ну что?.. Что ты уставился?! Не видел? — только и смог сказать растерявшийся Яновский.
— Была у нас в камере одна такая же, как вы, личность, но мы вовремя ее убрали. Убрали совместными усилиями. — Сказав это, Валерий принялся поливать кактусы-детеныши в крохотных горшочках.
— Давай договоримся: оскорбить друг друга мы еще успеем. Прежде всего нам нужно условиться о деле. — По тону чувствовалось, что Яновский первым принял позицию защиты.
— Какие у нас с вами могут быть еще дела? — продолжая поливать цветы, сказал Валерий. — Все свои дела вы уже завершили. Хуже того, что вы сделали, уже нельзя сделать.
— Что ты имеешь в виду? — навязывался на мирный разговор Яновский.
Вода в кофейнике кончилась, и Валерий сходил в кухню, наполнил его почти до краев. И снова тот же, пропитанный гневом и презрением взгляд остановился на Яновском. Тот даже поежился.
— Зачем вы привели в наш чистый дом грязную любовницу?
— Какую любовницу?.. — Глаза Яновского гневно сузились. — Ты думаешь, что говоришь?! — Яновский притворно хихикнул. — Нашел любовницу!..
— А кто же?
— Это моя сестра. Позавчера приехала из Одессы. Не отсылать же ее в какую-нибудь занюханную окраинную гостиницу, когда у нас прекрасная квартира в центре.
На Валерия накатилась волна неудержимого нервного смеха. И чем больше он смеялся, тем глупее и растеряннее становилось лицо Яновского, который что-то пытался говорить, ко слова его тонули в захлебах смеха Валерия. Наконец он все-таки уловил момент, когда Валерий вытирал с глаз выступившие от натуги слезы.
— Ты это решил лишь потому, что увидел, что она спала на кровати матери? Так я тебя понимаю?
Новый взрыв нервного смеха Валерия обдал Яновского, который стоял посреди комнаты с судорожно сжатыми кулаками.
— Что ты ржешь, как параноик?! Остановись же!.. Нам нужно поговорить как мужчина с мужчиной! Тебе уже пошел семнадцатый год! В эти годы Аркадий Гайдар командовал полком!
Валерий резко оборвал смех и, прижав к груди ладонь, поморщился, словно от боли.
— Да, вы правы, Альберт Валентинович. Нам нужно поговорить о деле. Прежде всего я хочу вас спросить, были ли у мамы в ее шкатулке деньги в тот день, когда ее увезла «скорая»?
— По вопросу о деньгах я не обязан держать ответ перед тобой. Ты еще школьник и иждивенец, чтобы совать нос в денежные дела! Музыку заказывает тот, кто платит. Слышал такую пословицу?
— С этой пословицей вы познакомьте свою одесскую сестренку, которая осквернила постель моей матери!
Вспомнив слова дворника о том, что эта «одесская сестренка» «днюет и ночует» в их квартире с момента его ареста и с того дня, когда мать увезли в больницу, он хотел было уличить отчима во лжи, но удержался: пока еще рано вводить слова старика в их назревающий острый конфликт. Где-то чутье ему подсказывало, что не сразу все козыри ему следует открывать в поединке с хитрым и коварным отчимом. Вспомнил Валерий и о письме Яновского, написанном им своей матери в Одессу, и тоже решил этот удар держать про запас. К тому же знал, что, строя из себя благородного рыцаря, отчим тут же, узнав, что Валерий прочитал чужое письмо, начнет унижать его и обвинять в непорядочности. Но о ломбардных квитанциях все-таки решил спросить: они лежали на видном месте в комнате Валерия, и он не мог не видеть их.
— А вы согласовали с мамой сдачу в ломбард ее драгоценностей?
— Ах, ты и туда сунул свой нос?
— Я никуда носа не совал! Квитанции лежали на полке секретера. Их только слепой мог не заметить!
Вопрос для Яновского был неожиданным. И не из легких. Он даже вспотел и, вытирая платком лоб, сел на краешек тахты.
— Относительно ломбарда у меня к тебе просьба: матери об этом не говори. Я это сделал без ее ведома, потому что мне до зарезу срочно нужна была крупная сумма денег. Драгоценности я выкуплю в конце недели, как только получу перевод из Одессы. — Помолчав и сделав вид, что его очень волнует здоровье жены, уже переходя на миролюбивый тон, продолжал: — Запомни одно: все, о чем мы только что говорили, — мать не должна знать! Ты знаешь, с каким диагнозом она лежит? Малейшее волнение для нее может быть крайне опасным.
Валерий горько усмехнулся и покачал головой.
— Какой же вы жалостливый, Альберт Валентинович! И за кого вы меня принимаете? Ведь в мои годы Аркадий Гайдар командовал полком, а я, по-вашему, не дорос до того, чтобы умолчать о том, как вы подло, по-предательски отнеслись к своей жене и моей матери в те дни, когда ей так нужна была ваша преданность и ваша чистота. Ведь она на вас молится, она вас любит!.. Так что будьте спокойны, я ничего плохого о вас не скажу. — Валерий молча смотрел в глаза отчима, пока тот не опустил их. — А теперь у меня к вам дело.
— Я слушаю тебя.
— Мне нужны деньги. У меня нет ни копейки. А мне нужно жить и навещать мать. Носить ей передачи.
При упоминании о деньгах Яновский болезненно поморщился. Не ждал он этого вопроса.
— Сколько тебе нужно денег?
— На первый случай сто рублей. Там, в шкатулке, лежали мои сто рублей. Их нет. Я копил на джинсы. Я почти весь июль работал грузчиком на овощной базе. Деньги мной заработаны честно. Где они?
— Ты их получишь! — Яновский вышел из комнаты. Он вернулся быстро. По шагам на рассохшемся скрипучем паркете коридора Валерий понял, что он ходил в спальню. Пачку денег на стол Яновский не положил, а небрежно бросил.
— Сколько здесь? — спросил Валерий.
— Ровно сто рублей.
Валерий взял со стола деньги и, не сосчитав их, сунул в карман брюк.
— У меня к вам просьба, хмуро бросил Валерий.
— Говори.
— Маме о нашем разговоре — ни слова. О том, какой плохой я стал после тюрьмы, — тоже ни слова! И еще прошу: свою «одесскую сестренку» сюда больше не приводите. Я за себя не ручаюсь. — Ноздри Валерия нервно вздрагивали, щеки затопила серая волна бледности.
— Какой же ты нервный стал после тюрьмы! — язвительно сказал Яновский, произнеся слово «тюрьма» с каким-то особым смаком, с оттяжкой.
— Нервы у меня в порядке. Просто был случай, когда при стычке с одним подлецом я сорвался. Поэтому и сейчас не ручаюсь, как буду вести себя, если увижу в нашей квартире, да еще на постели матери, вашу шлюху.
Яновский вздыбился, рванулся к Валерию. Ноздри его побелели. Весь он был сплетением злобы и ненависти.
— Как ты смеешь, мерзость эдакая?!
— Смею! — тихо, нараспев произнес Валерий, но в этом видимом его спокойствии Яновский почувствовал такую спрессованную силу, которая тут же осадила его. — Если вы будете навещать маму, то постарайтесь это делать в то время, когда меня не будет рядом с ней в ее палате. Я пошел. И помните обо всем, о чем я вас просил, Валерий прошел в свою комнату, взял ключи от квартиры и, уходя, осторожно закрыл за собой дверь.
Глава двадцать восьмая
Последние дни Эльвира звонила на квартиру Валерия в день по нескольку раз и все не заставала Яновского: или он с утра до позднего вечера пропадал в библиотеке, работая над диссертацией, или куда-то уезжал. Эльвира хотела сообщить отчиму Валерия, что передачи в следственный изолятор принимают по средам и что разрешают передавать продукты, строго указанные в особом реестре, с которым она познакомилась, когда у нее не приняли маленькую баночку красной икры и стеклянную банку клюквенного варенья.
Набирая номер телефона, Эльвира четко представила себе лицо Яновского таким, каким оно бывает всякий раз, когда он разговаривал с ней: было в его лице — в ужимках, улыбках, жестах— что-то кокетливо-заигрывающее, словно между ними не было той возрастной разницы, которая, с точки зрения здоровой нравственности, исключала этот неприличный стиль отношений, сотканный из полунамеков на возможный интим между школьницей и мужчиной. В эти минуты, несмотря на его плоские восторженные комплименты, Яновский был ей неприятен, и она старалась как можно скорее вытащить Валерия из дома, чтобы оборвать навязанный Яновским разговор.
- Предыдущая
- 69/123
- Следующая
