Добрый царь Ашока - Брячеслав Галимов - Страница 19

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая

– Да будет наказан живущий здесь враг, – повторил Самади.

– Как эта острая игла, так острая стрела духа зла направлена моей рукой, – говорил Свами, вонзая в фигурки иглы. – Как этот воск липнет к железу, так мои слова и духа зла дела липнут к этой игле.

Самади повторял за ним.

– Быть тебе ничейным, никчёмным и ничтожным. Счастье твоё себе забираю, а тебя ни с чем оставляю, – Свами воткнул оставшиеся иглы.

– Счастье твоё себе забираю, а тебя ни с чем оставляю, – повторил Самади.

Свами обратился лицом на юг, по направлению к царству мёртвых, и взял в левую руку жезл с семью кольцами. Сотрясая им, Свами стал произносить какие-то непонятные слова, повторяя их снова и снова. Он выкрикивал их всё громче и громче, так что в голове Самади они сложились в странную мелодию. Ему показалось, что и стены, и потолок, и пол, и воздух в зале, и звёздное небо за окном колеблются и раскачиваются под звуки заклинаний колдуна; Самади провёл рукой по лицу, отгоняя наваждение, и увидел, как Свами подносит ему чашу.

– Выпей, принц, – сказал он. – Это напиток Сома, напиток Луны.

– Вперёд выпей ты, – Самади подозрительно посмотрел на колдуна.

В глазах Свами мелькнула усмешка, он отпил из чаши и протянул напиток принцу. Самади выпил, вкус был терпкий и острый; голова у принца пошла кругом, он ощутил необыкновенный прилив энергии в теле, ещё миг, и он полетел бы.

– Теперь мы узрим будущее, – услышал Самади слова колдуна.

Зал исчез, Самади увидел землю с высоты. На ней стоял царский дворец и Самади устремился к нему. Дворец приблизился, вырос в размерах, крыша его вдруг пропала, и Самади заметил человека, сидящего на троне. Человек увеличился и Самади узнал себя.

– Так я царь! – воскликнул он. Дворец затрясся, закружился, все его линии искривились и спутались в огромный пёстрый клубок, который провалился в непроницаемую тяжёлую мглу.

– Ах! – закричал Самади и со стоном упал на землю.

– Дальнейшее тебе ни к чему, – раздался голос садху. – Придёт время, всё узнаешь. А теперь спи, – скоро тебя позовут…

Сколько он проспал, Самади не смог бы сказать. Его разбудил голос рабыни:

– Мой господин! Мой господин! Великая царица просит вас прийти к ней!

Самади открыл глаза: он лежал одетый, в своей спальне; его голова была ясной, только кружилась немного.

– Иду, – ответил он, поднимаясь с кровати.

…В покоях царицы его ждали сама она и великий визирь.

– Слава и удача тебе, принц! – Мукеш низко склонился перед принцем.

– Зачем ты пришёл так поздно? – спросил Самади. – Уже ночь: я слышал, как заступила ночная стража.

– Выслушай его, он будто прочёл наши мысли, – сказала Кумари. – То, о чём я собиралась говорить с царём, то, о чём я хотела написать ему, уже сказано визирем.

– Неужели? – Самади бросил на Мукеша недоверчивый взгляд. – Так о чём ты говорил с царём?

– Содержание нашей беседы вряд ли заинтересует царевича, – скучные дела, – важна сущность того, о чём мы говорили, – ответил Мукеш. – Царь по-прежнему полон решимости сломать здание государства. Он отвергает наши законы и обычаи и хочет ввести новые.

– Что значит «новые»? – подозрительно спросил Самади.

– Я неправильно выразился, да простит меня царевич, – Мукеш приложил руку к груди. – Новых законов не будет вообще: всё что происходит в стране, от верха до низа, от края до края, должно подчиняться дхарме и только дхарме.

– Царь сошёл с ума! – воскликнул Самади. – А как же войско, стражники, суды, тюрьмы, чиновники?

– Царь считает, что скоро можно будет обойтись без них, – сказала Кумари.

Самади издал какой-то булькающий звук:

– Безумец! Тогда и царь будет не нужен!

– И визирь тоже не понадобится, – Кумари с лукавой усмешкой взглянула на Мукеша.

– Такого не будет никогда, – твёрдо произнёс он. – Наш царь забыл о настоящей жизни. Государство в том или ином виде существует с тех пор, как боги создали людей: даже у диких племен, живущих в джунглях, есть подобие государства – власть одних над другими, а также порядки, которые должно соблюдать; есть и наказание за нарушение этих порядков и за покушение на власть. Без этого человек превращается в опасное животное, которое в любой момент способно причинить вред окружающим или самому себе. Мудрец сказал: «Государство – не что иное, как намордник для усмирения плотоядного животного, называющегося человеком, для придания ему отчасти травоядного характера». Другой мудрец учит нас: «Государство существует не для того, чтобы превращать земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад». Очевидно, что все усилия, все методы и средства государства являются необходимыми, удерживающими людей в рамках, в которых они сами себя не способны удержать. Люди не делаются лучше, они становятся только хуже: пороки, свойственные человеческой природе, усиливаются со временем, и если их не сдерживать жёстко и решительно, человечество погибнет. У диких людей пороки тоже дикие, примитивные; у людей развитых – развиты и пороки, они изощрённые, глубокие и куда более опасные, чем пороки примитивных людей.

Разве можно это исправить? Сколько людей захотят исправиться? Единицы! Для них государство, может быть, не нужно, но подавляющее большинство людей воспримет любое его ослабление как вседозволенность, – и страшно себе представить, что тогда произойдёт!

Порочные страсти, бушующие в душе человека, неистребимы: они сродни тем страстям, что бушуют в мире, во всей Вселенной. Без них не было бы ничего, их можно назвать силами зла, но можно – силами созидания. Земля – часть этого бушующего мира; не забывайте, она была одной из адских планет, пока Кришну не спас её из ада. Но страсти продолжают кипеть на ней поныне, – и будут кипеть, пока она есть. Царь хочет остановить их, он хочет покоя, значит, смерти всему земному, но, к счастью, кипение страстей, пороки, а стало быть, жизнь ещё долго будут существовать, – и вместе с ними государство было, есть, и будет! – закончил свою речь Мукеш.

– Первый раз вижу его таким взволнованным, – шепнула Кумари сыну. Самади отмахнулся от неё и спросил Мукеша:

– А если оставить все эти заумные вещи? Что нам делать, визирь?

– Ждать, – коротко ответил Мукеш.

– Чего ждать? – скривился Самади.

– Ждать своего часа, – пояснил Мукеш. – Царь сам готовит своё падение. Скоро в стране начнётся смута: брат восстанет на брата, сосед – на соседа. Много будет воровства, много преступлений, – и вот тогда придёт наш час. Ты и великая царица, – Мукеш поклонился Кумари, – станете олицетворением порядка, и власть сама придёт к вам в руки.

– Ждать, ждать, ждать! – раздражённо пробормотал Самади. – Сколько можно ждать!

– Он молод и нетерпелив, – сказала Кумари визирю, – но царь из него выйдет неплохой.

– Особенно, если ты будешь помогать ему, великая царица, – почтительно проговорил Мукеш.

– И ты, великий визирь, – ответила она.

Самади пробурчал что-то невнятное и отвернулся от них.

«Поклонение и хвала Ему не останутся невознаграждёнными; и если поднесён даже один цветок, то и это влечёт за собой награду, называемую раем и конечным освобождением», – так было написано над входом в пещеру. Когда-то в ней провёл несколько дней сам Будда, предаваясь возвышенному созерцанию. С тех пор люди, верящие в его учение, приходили сюда, поодиночке или вместе, чтобы воздать почести ему, – но по поводу изображений Просветлённого у них возникли разногласия.

Те, которые приходили поодиночке, говорили, что любое изваяние Будды может стать кумиром, которому будут поклоняться, будто это и есть Просветлённый. Не смешно ли, говорили они, кланяться каменному истукану и в нём искать защиты и покровительства? Нет, присутствие Просветлённого может быть выражено только символами, – такими как фигура лошади, знаменующая собой его самоотречение, дерево бодхи, символ его просветления, колесо, указывающее на первую проповедь Будды в Оленьем парке, и ступа – место, где он обрел вечный покой.

• Предыдущая
• 19/24
• Следующая