Алитет уходит в горы - Семушкин Тихон Захарович - Страница 49

• Предыдущая
• 49/115
• Следующая

Эрмен был тоже очень возбужден, но говорил тихо, почти шепотом. На его лице выступил пот. Он говорил отрывисто, с остановками, словно следил: понимает ли русский все то, что говорит он, Эрмен.

Лось подошел к нему и, уже сдерживаясь, старался говорить так же тихо:

— Эрмен, давай сядем вот здесь на скамейку, поближе друг к другу.

Эрмен с испугом присел.

— Слушай, что я тебе буду говорить. Хорошенько слушай. Умкатаген не очень старый человек. Я знаю его. Прошлую осень он еще управлял байдарой на китовом промысле. Придет пароход, и русский доктор вылечит ногу Умкатагена. Я правильно тебе говорю. Я прикажу торгующим людям привезти такие машины для байдар, которые будут их двигать без весел. Они будут плавать быстро, как шхуна. И вот я хочу, чтобы глаза Умкатагена увидели эту новую жизнь. Я правильно говорю! Ты сам сказал, что жизнь немного уже и сейчас изменилась. Ты понимаешь, что я говорю тебе?

— Да, я понимаю, — сказал Эрмен.

— На Большой земле есть мудрый человек. Ленин зовут его, — вставил Андрей. — Это он указал дорогу к новой жизни. Старый закон, закон Чарли Красного Носа, Алитета, выбросили, уничтожили. Сделали закон новый, который помогает людям жить.

— Вот этот новый закон и запрещает убивать стариков, — начал опять Лось. — За ними надо ухаживать, хорошо присматривать, облегчать им жизнь. Иди, Эрмен, домой и скажи старику, что Лось не хочет, чтобы старик Умкатаген умирал. Скажи ему, что мне с ним еще нужно говорить…

Эрмен тяжело вздохнул и сказал:

— Не знаю!

Он взял шапку и пошел домой.

Ревкомовцы молчали. Лось ходил по комнате, изредка заглядывая в окно.

— Ну как, Андрей? Убедили или нет?

— Нет. Ты думаешь, этот процесс ликвидации пережитков — легкий процесс? Ты думаешь, взял да и перевел их прямо в социалистическое общество? — Андрей встал и возбужденно закончил: — Нет, Никита Сергеевич, для этого надо еще поработать здесь. Да как! С большим тактом.

— Молод ты учить меня! — крикнул Лось. — Это я все без тебя знаю. Жизнь надо знать не только по книжкам… Я люблю брать быка за рога!

— Задушат, — услышал он за спиной голос Жукова.

— Тогда сейчас же одевайся, и идем в ярангу! — решительно и резко повернувшись, сказал Лось. — Я не уйду оттуда до тех пор, пока не добьюсь своего.

При входе в ярангу стоял парень. Загородив собой дверь, он сказал шепотом:

— Сюда нельзя. Завтра можно.

Лось с силой отстранил парня и, согнувшись, нырнул в полог.

— Стой! — закричал он во весь голос. — Что вы делаете?

Он вырвал конец ремня из рук Эрмена и, ползая на коленях по шкурам, стал снимать петлю с шеи старика Умкатагена.

— Скажи, Андрей, — ты лучше меня говоришь, — что злой дух не будет обвинять ни старика, ни Эрмена, ни других. Пусть свой гнев он переносит на меня: я помешал задушить старика.

Андрей переводил, люди со страхом молча переглядывались. Даже шаман с испугом забился в угол, злобно посматривая на русских. Никто не решался открыть рот. Вдруг старик Умкатаген, лежавший на шкурах, приподнялся и сказал глухим голосом:

— Зачем ты пришел сюда? Или кто позвал тебя? Уйди отсюда, потерявший разум человек.

Лось добродушно улыбнулся и вынул из кармана трубку и табак.

— Подожди, старик! Надо же покурить! — сказал он.

Старик недоуменно смотрел на него, видимо не зная, что сказать на такую неразумную речь бородатого русского начальника.

— Давай закурим! — протягивая табак, предложил Лось.

Старик молча повернулся к Лосю спиной.

— Давай, Умкатаген, покурим! Я тебе дарю свою трубку. — И Лось вложил ее в руку старика.

На лице старика показалась болезненная улыбка.

— Как ребенок этот русский начальник, — сказал он, подставляя трубку для табака.

Лось положил ему в трубку табак и поднес спичку.

Молча закурили.

— Теперь как быть? — обратился к шаману старик Умкатаген.

И от сильных переживаний и страха перед злым духом старик тихо заплакал. Он курил, и слезы текли по его печальному лицу.

Было так много необычного во всем этом, что даже шаман растерялся. Наконец он прошипел из своего дальнего угла:

— Скорей сменить надо имя старику, чтобы келе не узнал его, запутать след.

— Какое же имя мне взять? — раздумывал вслух Умкатаген.

— Возьми, старик, русское имя, — сказал Андрей. — Тогда келе совсем собьется со следа.

— Да, да, это правда! Келе не будет искать русского, — ухватился шаман за предложение Андрея.

— Как зовут того русского, который придумал новый закон жизни? спросил Эрмен, обращаясь к Лосю.

— Ленин! Ильич!..

— Пусть старик возьмет себе это имя, — сказал Эрмен.

Медлить с выбором имени было нельзя. Старика тут же назвали Ильичом.

— Ну как, взял имя? — спросил шаман.

— Взял, взял! — торопливо и радостно ответил старик.

В пологе началось испытание.

— Умкатаген! — крикнул Эрмен.

— Умкатаген! — раздался голос шамана.

Но старик молчал.

— Ильич! — опять крикнул Эрмен.

— Вой! — поспешно отозвался бывший Умкатаген.

— Умкатаген! Ильич! Умкатаген! Ильич! — послышались окрики со всех сторон.

И каждый раз при упоминании имени Умкатаген в пологе воцарялось гробовое молчание, но как только кто-нибудь произносил имя Ильич, старик вздрагивал и спешил отозваться.

— Ну, Ильич, давай закурим! — весело сказал Лось.

Так Умкатаген исчез из яранги. В ней жил теперь совсем другой человек — Ильич.

Лось проснулся рано. Взглянув на спящего Андрея, улыбнулся, и вдруг ему захотелось чем-нибудь позабавить его, да и себя тоже. Жизнь в ревкоме порой протекала довольно однообразно. Мало развлечений. В особенности, думал Лось, для молодого человека, как Андрей. Но в этом отношении он ошибался: Андрей чувствовал себя отлично и настолько увлекался своей работой, что лучшей жизни и не желал.

— Андрюшка! Вставать пора! Цынгу наспишь! — крикнул Лось, уходя в свой кабинет.

Андрей долго потягивался, пока не проснулся совсем. Он быстро оделся и тоже направился в кабинет, где при входе висел на стенке рукомойник. То, что он увидел в кабинете, ему показалось каким-то диким продолжением сна. Спросонок протирая глаза, он, в состоянии крайнего удивления, тихо спросил:

— Никита Сергеевич, что все это значит?

Лось молчал, и ни один мускул на его лице не дрогнул. Он сидел за письменным столом, покрытым нерпичей шкурой, совершенно неподвижно, не поднимая глаз. В меховой кухлянке, в шлеме, со звездой и ножом «ремингтон» в зубах, он был очень мрачен и даже страшен. Здесь же на столе по одну сторону чернильницы лежал наган, а по другую — маузер в большой деревянной оправе. Лось, продолжая молчать, взял огромное гусиное перо и со всей серьезностью начал что-то писать. Перо заскрипело.

Протерев еще раз глаза, Андрей подумал: «Черт возьми, не рехнулся ли кто из нас?»

— Судить тебя буду по-американски! — сквозь зубы и «ремингтон» проговорил Лось. — Спишь много! — И, уже не в силах сдерживать свой смех, он выхватил изо рта «ремингтон» и заржал так, что борода его тряслась, как полотнище по ветру.

Лось ржал неудержимо, словно застоявшийся жеребец, а Андрей вторил ему звонким голосом. И долго еще ревком оглашался их громким смехом. Наконец они успокоились, и Лось сказал:

— Журнальчик Томсона вспомнил… Вот гады какую пропаганду придумали против нашей власти! — И, подумав, добавил: — Мало мы смеемся, Андрюша. Без смеха жить нельзя — зачахнешь. Подожди, мы еще такую самодеятельность разведем… Москва ахнет… Ну, да ладно. Сегодня хватит, а сейчас дуй на берег, там охотники спускают байдары.

Схватив кусок вяленой оленины, Андрей выбежал из ревкома.

Лось по-настоящему любил Андрея. Не всегда бывает, что люди, прожив длительное время вдвоем в тесной и маленькой каморке, изучив достоинства и недостатки друг друга, рассказав неоднократно один другому свои биографии, сохранили дружбу. Лось и Андрей были настоящими друзьями.

• Предыдущая
• 49/115
• Следующая